Просо судьбы (СИ)

— Здравствуй, Ги…

ВерТиссайя невольно вздрогнул, услышав скрипучий, но странно знакомый голос. Вот только давно его так никто не называл. Он почувствовал, как тревожно сорвалось с места сердце, и от этого глухое раздражение сменилось злостью. Потом неожиданной растерянностью — он припомнил разговор с гномом, и своё внезапно возникшее желание сопроводить его, ибо…

— Кто здесь?.. — хрипло каркнул, прищурившись на сидящую тёмную фигуру в углу у дверей, напрягая глаза с таким усердием, что тут же видимость поплыла объёмными цветными пятнами. Силы стремительно покидали его.

Тень шевельнулась, наклонилась к едва тлеющему очагу. Вспыхнула лучина, загорелся фитилёк свечи, и робкий танцующий огонёк осветил лицо сидящего.

Барон втянул в себя сквозь зубы воздух — это была единственная реакция на потрясение, которое он испытал, увидев давнего знакомого… Очень давнего, можно сказать, из прошлой жизни…

Наследник и единственный сын агробарсокго баронета Хирша РоПеруци Изгарчи РоПеруци и третий беспутный сын вербарского дворянина Гийома 2 ВерТиссайи Гийом 3 ВерТиссайя были, можно сказать, не разлей вода. И виновата в столь крепкой дружбе (если так можно выразиться о вмешательстве Госпожи) была, видимо, сама Судьба подкидывавшая соответствующие обстоятельства. Случайная встреча двух благородных отпрысков соседних королевств на малоезженой дороге в густом лесу, где только егеря могли определить примерную границу между странами, частенько соперничающими по поводу и без, закончилась дракой, и младший на сколько-то лет, но уже тогда бывший на голову выше Ги так и не смог победить невысокого, но чрезвычайно крепкого и умелого, несмотря на возраст Гарча… И предложил дружить. На что зыркнувший исподлобья, размазывающий кровавую юшку из разбитого носа, тот задумался на несколько мгновений. И пожал протянутую руку. А потом был совместно заколотый молодой медведь и бегство от разъярённой мамаши, драка с ватагой одногодок, которые, естественно не знали, кто эти двое оборванцев, вывалившиеся из лесу, а потом рейд, крайне опасный и безответственный, на территорию шалюров… и пленение, закончившееся благополучно лишь потому, что они попали в род, дружественный ВерТиссайям — общая порка также способствовала сближению. Ну и много других шалостей, как в родительских замках, примыкавшим к ним городкам, так и вне их. Отцам этих непосед, соседям через границу поневоле пришлось познакомиться поближе, и уже они за кубком доброго вина ломали головы, что же объединяет столь разных детей: крупного весельчака, страшного в ярости, но отходчивого, и невысокого, скрытного, молчаливого, скупого на улыбку парня с жёстким взглядом? Как бы то ни было, все в округе знали, что задевать этих молодых людей себе дороже. И не в дворянских корнях было дело — появлялись периодически воспитатели того же сословья, уехавшие не солоно хлебавши. При этом и простолюдины, и местные благородные, и залётные наёмники знали, что в случае возможного конфликта «сынки» не пойдут жаловаться владетельным отцам, а решат проблемы, так сказать, своими силами. И если вначале ссоры с кем-либо заключать мировую, как правило, был согласен агробарец, а вербарец пёр раненым быком в надежде почесать кулаки, то при дальнейшем развитии событий уже Ги приходилось сдерживать своего, исходящего холодной яростью, товарища. Но однажды суровой зимой, когда стояли страшные морозы, в замке на вербарской стороне состоялся такой диалог:

— Гарч, как я рад тебя видеть! — ВерТиссайя сжал в своих медвежьих объятьях продрогшего агробарца, и тот невольно поморщился — привычка товарища таким образом выражать чувства, пользуясь при этом своей немереной силой, ему не очень нравилась — кости, чай, не железные. Впрочем, с теми же подковами либо железными обводами колёс на телеги Ги тоже справлялся, уродуя их почём зря.

— Я тоже рад… буду… очень… когда ты меня отпустишь, — просипел Гарч, безвольно повиснув в дружеских объятьях — поспорить с этими тисками он, конечно, мог — сноровки, ловкости и той же телесной крепости у него хватало, но таков уж был ритуал встречи.

— А, ну да, — тот поставил молодого РоПеруци на пол, принялся возбуждённо кружить вокруг него, меряя широкими шагами пространство собственных покоев, пыжась и размахивая руками, но не в силах разродиться новостью. А агробарец, сложив руки на груди, с улыбкой наблюдал за ним — подобное состояние Ги говорило о том, что у того в голове поселилась очередная идея, не попытаться реализовать которую практически невозможно, ибо в их тандеме изобретателем всяких авантюр был именно вербарец, а РоПеруци доставалось лишь тщательное обдумывание и обмозговывание идей и их будущих шагов. — Гарч, представляешь, я женюсь!.. Это уже решено — не смей меня отговаривать! — он остановился и обвиняющее направил в сторону товарища указующий перст, словно пресекая некие возможные слова против, чем вызвал ещё более широкую улыбку. Несколько мгновений сверлил товарища гневным взглядом, потом, словно спохватившись, хохотнул, и вновь начал своё стремительное раздражающее кружение, при этом двумя руками лохматя буйную чёрную шевелюру — как-то ухаживать за ней он не любил, разве что иногда подрезал чёлку, да сам укорачивал общую длину косы, не очень заботясь о ровности, да в ответственные моменты стягивал волосы простым кожаным ремешком — чтоб не мешали. Драться, например. — Если б ты знал, какое это чудо! — он умилительно закатил глаза, что вкупе с его мощной фигурой, лопатообразными руками и нечёсаной гривой выглядело весьма забавно — так мог бы вздыхать о нежном ягнёнке матёрый волк. — Ростом почти с меня… — это был такой бзик у вербарца — он благоволил и испытывал особенную симпатию к высоким людям (Гарч был чуть ли не единственным исключением, ибо старшие братья Ги, пошедшие в невысокую — по их меркам — мать, особым благорасположением «младшенького» не пользовались, вследствие чего их встречи нередко заканчивались мордобоем, с привлечением, естественно, Гарча, которому на самом деле не очень хотелось сориться с наследниками ВерТиссайя).

— Отец уже в курсе? — вкрадчиво поинтересовался РоПеруци.

— Ещё нет. Я его ещё не видел, — он подозрительно глянул на товарища, будто проверяя: неужели тот сомневается в его решимости рассказать всему свету… Всему — не всему, а отец у Гийома (как, впрочем, и все приграничные владетели) был… серьёзным, и что-то делать вопреки его воле было чревато. — И такая… красивая, что я даже дар речи потерял, когда увидел! Представляешь? Я — и потерял! Я, который мог заболтать всех девчонок папаши Края, — это были девушки для утех при постоялом дворе ровно на границе, если двигаться торговым трактом, битые жизнью и не только фигурально, циничные и за словом в карман не лезущие — на их счастье, в трактире папаши Края не останавливались иерархи Церкви, а то гореть бы им на костре, но общаться и ублажать молодого ВерТиссайю любили, так как тот никогда не жадничал при расчёте. В отличие от товарища. Который, впрочем, никогда не имел дел с уличными девками, и терпеливо дожидался товарища где-нибудь поблизости, пока тот шёл на поводу своих яиц. Но и его девушки не задевали. Опасались.

— Кто она? — Гарч решил перейти к конкретике — вздохи и мельтешение вербарца его уже утомили. — Кто-то издалека? Я знаю всех дочерей ближайших баронов по обеим сторонам границы… — подумал чуть, добавил. — И не только.

— Да ты что, — замахал руками здоровяк, — этот цветок не из этого сада, она не из благородных, — задумался вдруг. — Вроде как… Но манеры… и держится, словно действительно голубых кровей.

Гарч усмехнулся, глядя на товарища. Тот был чрезвычайно влюбчив, и такой фактор, как «манеры» если и существовал для него, то стоял на самом последнем месте — ему всё равно было кого тискать: кухарку или графскую дочь, лишь бы от неё не веяло холодом, как от ледышки и не было ярко выраженного недовольства от подобного внимания.

— Но она не оттолкнула мои ухаживания.

— Знаю я твои «ухаживания», — подколол агробарец, — по заднице хлопнул ладошкой — и она уже твоя навеки.