Воля твоя

   - По мне, так это не лучший способ. Такими темпами вам не избежать вот этого... Только взгляните, - он кивнул на безвольно лежащих на столах и под столами воинов, часто с глупыми выражениями на лицах, иногда что-то бормочущих в бессознательности, и почти всегда в луже грязи и собственных соплей вперемешку со слюнями.

   Я пожал плечами. Надираться до такой степени я не собирался, что мне на них смотреть. Не собирался, но, в общем-то, почему-то был не против.

   Это все империя, подумал я. Ее не к месту затеянная осада. Это как ловушка, западня, в которую меня втравили. Причем втравили ненасильственно - этот выбор сделал я сам и сделал его вполне осознанно. От этого противно - гадкое чувство, что тобою играют, знают все твои повадки и предугадывают решения. Я словно открытая книга, словно... на исповеди.

   Настоятель Николас последним воспоминанием, каким он врезался мне в память, оказался перед глазами. И вновь зазвучали его речи, словно он прямо сейчас находился в этой самой зале, и вновь раздались слова проповеди. Проповеди о том, что убийства - грех. Самый страшный из грехов, самый тяжкий, который невозможно искупить своими собственными силами. Лишь божественная длань Создателей через святых отцов способна это сделать. Но нет. Никого здесь не было, и сутана священнослужителя обратилась обыкновенной тенью на стене, а напевный и звучный голос - криками какого-то набравшегося орденца.

   Каким-то новым взглядом я посмотрел на безвольно завалившиеся под стол тела. Это ничего, подумалось, скоро может, и мне доведется там побывать. Какая, в общем-то, разница, как я выгляжу для этого мира, если я больше не хочу в нем находиться? В луже помоев или в королевской кровати - суть в принципе одна.

   - Эх, - продолжал тем временем воевода. - Будь сейчас другое время, другая ночь, я бы обязательно вспылил по такому поводу, но сегодня их даже можно понять.

   - Можно, - безынтересно пожал я плечами, - но ко мне это почему-то неприменимо, верно?

   - Да, Марек. Это обыкновенные члены ордена - служаки, но вот вы совсем другое дело. К чему травить себя выпивкой?

   Не найдясь что ответить, я лишь рассеянно покачал головой.

   - Это было во времена моей юности, когда я еще жил в пресловутом Грацие. Будучи уроженцем его лесистой оконечности, для меня, все видевшего воочию, лес не казался странным - он таким и был. Слишком много жизней некогда давным-давно оказались загублены в самой его глуши. И оттого люди, живущие в непосредственной близости от леса, были исключительно суеверны и мнительны. Себе на уме. А бродивших по их устам историй, связанный с Сантрипо, было поистине не счесть. Одна из них гласила, что семь веков назад вторгшихся на новые земли захватчиков поразила золотая чума. Эта такая зараза, заставляющая кровь и ткани человека быстро кристаллизовываться. Она имеет насыщенный желтоватый оттенок, из-за чего кажется, что подхвативший эту чуму обращается в настоящее золото. И действительно, на последнем этапе, когда жизнь покидает тело, остается лишь человекоподобный затвердевший осколок.

   Поклонников этого мифа была целая прорва, и не с пустого места - в глуби лесов действительно находили настоящие золотые самородки. Да не просто вкраплениями в куске булыжника, а монолитными кусками. Собирались целые отряды охотников за золотом, пропадающих в лесах месяцами. Иногда возвращающихся с горстью того, за чем ходили, иногда с трупами товарищей - ведь леса так или иначе оставались опасными.

   Частенько в походы брали кого-нибудь из беспризорников - тащить скарб. А тот был и рад возможности подзаработать, втайне лелея надежду найти большой самородок и разбогатеть. От таких предложений не отказывались, хотя вероятность вернуться из похода зеленому парнишке была крайне и крайне мала. Чаще приносили их трупы. Но желающих все равно не убавлялось.

   Я тоже был из таких - из бездомных, и однажды выбор группы пал на меня. Трудно передать словами, как я был рад. Все вокруг мне завидовали просто зеленой завистью и бывшие друзья были готовы меня буквально удавить. Естественно, я им этого сделать не позволил.

   Так вот, к вопросу о человеческой жадности. Золота было много, очень много. Куда больше того, что приносили жменями удачливые отряды. Я сразу это понял, едва мы достаточно углубились в леса - охотники за золотом знали, куда нужно идти. А еще я понял, зачем с собою в поход берут мальчат-беспризорников, едва-едва избежав участи моих предшественников. Охотники их убивали, выставляя это так, чтобы все выглядело проделками диких животных, а потом пичкали их грудами золота, словно жареных гусей. Набивали им желудок и кишки. И потом двигались обратно, представляя всеобщему обозрению очередной труп, который они предавали земле. Кладбище слишком быстро пополнялось, поэтому никто не удивлялся очередной разрытой без дела могиле. Вот таким вот образом жадные охотники умудрялись скрывать свою находку и тайно перевозили золото на рынки Грация.

   Нет, тишина не стояла, так как народу в зале было слишком много, и лишь только ближайшие к нам могли слушать разговор. Но вот те, кто слышал, те зачарованно молчали.

   - Да ну тебя! - Рявкнул вдруг Сильвестр, хватая со стола кружку и в один присест опрокидывая ее в глотку. - Понарасскажешь всяких небылиц, Усман, хоть плачь, хоть вой! Ну, вот что ты за человек!

   - И верно, - беззаботно, словно забыл о только что прозвучавшей из его уст истории, рассмеялся тот.

   Притихшие и слушающие повествование старшего орденцы, заулыбались, принявшись спешно поглощать вино и воздавать тосты тому, что они сейчас не в Грацие.

   - Это было мое откровение, - упрямо взглянув на меня, закончил воевода.

   - Весьма познавательно... и поучительно.

   - Послушаем, что расскажет нам Сильвестр?

   - Да пожалуйста! Я всегда готов к откровениям. Я в любой момент готов исповедоваться в злостном и неоднократном преступлении наших священных запретов. День и ночь - много раз, но иногда, - подскочил он, высокопарно задрав голову, - я сдерживался что есть мочи, я блюл месяцами! Чаще двумя, потому как на большее меня не хватало...

   - Сядь уже, - едва сдерживаясь от смеха и с укором поглядывая на младших товарищей, беззвучно согнувшихся над столом, пробормотал Усман. - Про твои грандиозные похождения по богатым юбкам в Обители известно всем без исключения, даже магистру. Все их слышали, и не раз!

   - Это все были старые и мною уже давно забытые! Я обзавелся новыми!

   - Я... не знаю... когда ты успел, - перебиваясь на позывы хохота бормотал его старший товарищ, - но оставь подробности... при себе. Постой-ка, ты ежеминутно был при мне и не отлучался из Обители ни на один день! Как ты сумел?! Кто-о?! - Вскочил он, обводя яростным взглядом заполненный бойцами ордена зал. - С кем?! Я не желаю знать подробности, просто укажи мне на этого негодяя, и уже завтра утром вы оба прямо перед штурмом имперцев подвергнитесь наказанию согласно уставу! Прямо перед вратами!

   Что тогда началось - невозможно описать. Все утреннее веселье, когда Усман в свойственной ему манере дразнил осадившие крепость имперские войска, не идут ни в какое сравнение с той истерикой, что сейчас закатилась. Орденцы висели друг на друге, лежали на столах, потряхиваясь от хохота, сползали в бессилии на пол. На гневные восклицания раскрасневшегося командира, требующего назвать имя поганца дабы в целях истинных и истовых обелить имя столь светлого ордена, своими мирскими деяниями и молитвами снискавшего славу самого богатого на весь свет, внимания никто не обращал.