Биологическое оружие деревни Ночи (СИ)

Когда мне было семь лет, умерли мои старшие сёстры. Тогда я ещё не очень хорошо понимала слово «смерть» и решила, что они скоро вернуться. Но Хигаиша сказала мне тогда, что они отправились на небеса, к бабушке, и там их никто из учёных не найдёт. Меня это обрадовало, и я им немного позавидовала. Но потом умерли один за другим младшие братья, и мне стало страшно – однажды мне приснился костёр, у которого стояли мои братья и сёстры, и они кого-то ждали. Вскоре умерла мать, потом дед. Когда он ушёл, я даже обрадовалась – он меня часто бил за непослушание и слабость. Но отец сказал мне тогда, что я сильная, раз выжила тогда, когда другие уходят или ломаются. В нашей деревне была девочка – дочь Котонаши, – она не выдержала боли и сама убила себя. С тех пор он оперировал только крепких детей, вроде меня, а за слабеньких боялся браться – тогда я впервые задумалась о том, что учёные из нашей деревни – тоже люди, и они тоже не любят, когда их дети уходят. Когда хоронили старшую дочь главы деревни, я увидела на его лице слёзы. Меня это очень удивило – я никогда не огорчалась, когда родные уходили, я радовалась, что их страдания закончились, и считала, что не имею права жалеть об их отсутствии. Тогда Цубаки (глава деревни) сказал мне, что я ничего не понимаю, и что если человек один раз ушёл, то его уже не вернуть никогда.

Только я и тогда не поняла ничего. Мне казалось, что они наблюдают за мной оттуда, со стороны облаков и солнца, а ночью в созвездиях мне чудились их лица и улыбки. Но с десяти лет я приучила себя плакать на похоронах – если люди хотят увидеть на моём лице грусть, что ж, не стоит их раздражать радостью. Только Хигаиша и знала, что после поминок я сама шла на могилу к покойному другу, знакомому или даже врагу, чтобы поговорить с ним, порадоваться за него и пожелать ему удачи на том свете. Мне казалось, что там, наверху, всё гораздо лучше, что трава там не серая, а зелёная, солнце гораздо больше, а люди добрее. А ещё там бабушка и мама радуются за Хигаишу – она ведь такая сильная, умелая, гордость семьи и деревне. Но я ей перестала завидовать с тех пор, как она пришла домой вся в крови, еле живая – тогда я узнала о её физической слабости и низком болевом пороге. Сестра, такая сильная и умелая, оказалась слабой не только физически, но и морально. После операций она долго, очень долго приходила в себя, тогда как я уже на третий день могла спокойно передвигаться по дому и саду.

А потом я влюбилась. Точнее, сначала влюбился Китаи, а потом я. Он был такой сильный и добрый, и был чем-то похож на Хашираму (если вы его знаете). У нас было всего одно свидание, а на следующий день мы поцеловались. Если бы вы могли представить, что я тогда почувствовала…нет, не восторг. Я почувствовала холод смерти за своей спиной, а потом холод исчез, но почему-то стало холодно рукам, я ведь обняла Китаи! А потом он умер, не перенёс операции. Тогда-то я почувствовала что-то странное. Без него стало как-то…пусто? На том месте, где обычно находился он, я не видела ничего. Ещё и этот странный холод…мне показалось, что он взял мою смерть на себя. Я очень удивилась этому поступку, потому что не видела в смерти ничего страшного и плохого – разве только он решил побыстрее увидеться с родственниками за мой счёт. Но он не мог поступить так эгоистично, я была в этом уверена!

После смерти Хигаиши я начала задумываться, почему все так огорчаются, когда родные и близкие уходят. И тогда я подумала, что дело было именно в том месте, которое эти люди занимают в сердцах живых. Что с их смертью эта часть исчезает, и становиться пусто и одиноко. Но я поняла так же, что расстраиваться не из-за чего. Я всегда считала…и считаю, что и после смерти родные нам люди не уходят из нашей жизни и нашего сердца. Они смотрят на нас с небес, поддерживают и даже помогают, как могут. И что смерть ничего не меняет – они как хотели нашего счастья, так и хотят, и мы не должны огорчаться. Мы должны жить ради всех, кому мы не безразличны, а после смерти мы должны смотреть на потомков и поддерживать их, давать им свою любовь, пусть и призрачную, как давали её в своё время нам мёртвые друзья и родные. Ведь, похоже, именно это и есть бессмертие – пока ты чувствуешь, пока ты любишь, пока ты радуешься за других – твоя душа не переродится. Главное – никогда не забывать, что даже давно умершие люди всегда рядом с нами, хотим мы того, или нет…»

Всё это время, чуть более минуты, Рисаимин боялась открыть глаза. Но когда всё же открыла, то увидела живые, человеческие эмоции на лице Пейна – слёзы. Он понял, что Рисаимин хотела ему показать.

- Ты не права…и я не прав. Это ты хотела мне показать? – негромко спросил Нагато.

- Да. Только и всего,- Рисаимин вдохнула поглубже и выговорила на одном дыхании,- Но ещё я хотела бы вам сказать простую истину, которую я знаю с детства: «Эмоции ведут во тьму» (вдох). Это не значит, что мы должны отказаться от чувств и эмоций, нет. Мы просто не должны выдвигать их на первый план, когда главная цель гораздо важнее. В противном случае…вы сами можете сказать, что произойдёт.

- Это верно,- Нагато посмотрел вдаль и увидел приближающегося Наруто в режиме мудреца,- Но я должен сразиться с Наруто. Просто потому, что за этим я сюда и пришёл. Коноху…чёрт с ней, с Конохой, но сразиться с Наруто, последним учеником Джирайи – моя обязанность. Понимаешь?

- Понимаю. Меня здесь нет.

- Ах да, кстати,- тут Рисаимин показалось, что Пейн улыбнулся,- Мне казалось, у тебя пятый размер, а не нулевой.

Рисаимин в ужасе ощупала свою грудную клетку – ни малейшего намёка на молочные железы. Там, где раньше чувствовалась упругая мягкость, теперь прощупывались рёбра.

====== Воля Огня – Воля моя. Ради Конохи. ======

Рисаимин отбежала подальше и начала лихорадочно соображать, что делать. Уходить с поля боя нельзя. Но её бой закончен! Значит, можно доставать свиток и телепортироваться к Кабуто. Но только она достала печать…

- Рисаимин, подожди! Тот, кто использовал Кейриган, тоже нуждается в помощи! Видишь эту симпатичную грозовую тучку? Это он и есть. Захвати и его. Похоже, у него что-то не то с горлом, хотя я могу ошибаться.

- Щитовидка? Трахея? Пищевод? Надгортанник? Что, что отсутствует?

- Сейчас мы это и спросим,- Хаширама действительно не мог понять, что не то. Как ирьёнин, он смог определить область поражения, но издали нельзя было понять саму причину. Так что Рисаимин резво кинулась к тучке и сходу начала говорить:

- Вы хоть знаете, что малейшее промедление может привести к гибели? Кстати, а вы кто?

Облако поднялось к небу, оставив человека внизу. Ирука с ужасом смотрел на Рисаимин, она с не меньшим ужасом и удивлением смотрела на него. Хаширама тем временем оценил вблизи масштаб проблем и вздохнул с облегчением:

- Не, ничего страшного. Всего лишь голосовые связки. Но в его профессии это – конец. Риса, давай ему тоже поможем!

- Хорошо, Хаширама-сама. Ирука-сама, вы ведь не расскажете никому о том, что сейчас произойдёт?

Подумав, Умино энергично замотал головой. Не скажет. Он прекрасно понимает, что Рисаимин – единственный человек, кто знает причину его недуга и может ему помочь. Похоже, с неё и началась эта белиберда с Кейриганом. И, что самое главное, Ирука был практически прав: белиберда началась с её сестры.

- О Ками, Риса, что с твоей прекрасной грудью?! – взвыл Кабуто,- Чёртов Кейриган, на самое ценное покусился…а кого ты с собой привела?

- Умино Ирука – учитель Академии Конохи. У него тоже Кейриган. И ему тоже нужна помощь. Пожалуйста…- Рисаимин постаралась использовать «Кавайные глазки-но-дзюцу». Ирука, сообразив, использовал то же дзюцу. Против двух жалобных взглядов Кабуто, конечно же, устоять было тяжело. Тем более, договор есть договор.

- А чем он расплатится? Впрочем, потом договоримся. Проходите,- Кабуто провёл их в свою лабораторию. Ёмигакуре он обжил окончательно, лишнюю зелень устранил, а дороги вымостил (не сам, конечно) камнем. Лаборатория стала светлой и даже уютной – стол накрыт скатертью, чтобы не пачкать лишний раз, окна украшают занавески. Ирука ложится на стол первым, как получивший более тяжелое ранение, а Рисаимин сидит и ждёт своей очереди снаружи, в палисаднике. Осень, красота, свежо…но не холодно – в Ёмигакуре до ноября температура не опускалась ниже пятнадцати градусов. Рисаимин радуется небольшой передышке и прикрывает глаза в блаженстве. Она дома. Как бы тут не было в своё время плохо, это её дом. Теперь у неё другой дом, но о старом она никогда не забудет. Коноха красива, но Рисаимин всё ещё чужая там. Её давно интересовал один вопрос: как её вообще приняли туда так быстро? Узнав о её происхождении, её должны были как минимум допросить. Или…или что?