Печать смерти

Следующие сутки начались с того же, а Градеринг все не кончался. Никто больше не любовался горными красотами, не переговаривался с приятелем и не насвистывал на ходу – нас сопровождало лишь одышливое сопение да хаканье носильщиков при очередном прыжке через особенно непроходимые участки. Неожиданно монотонную череду звуков прервал короткий вскрик и одновременно глухой звук. Колонна спонтанно остановилась. Прежде чем посмотреть, что происходит в арьергарде, я пристроил свой мешок на плоском камне, потом развернулся. Один из носильщиков сбился с общей тропы или неверно рассчитал прыжок, теперь он лежал на земле: плечи покоились на двух каменных глыбах, голова свесилась в промежуток между ними. Нелепо подергивалась вывернутая ступня. На первый взгляд серьезных повреждений видно не было. Рядом с носильщиком уже сгрудились леди Ильяланна и трое наемных охранников, я остановился за их спинами, минутой позже к нам присоединился Ярвианн.

Фея наклонилась к упавшему, дотронулась до лица, глаза носильщика слепо вращались, ни на чем подолгу не останавливаясь; он и нас, похоже, не замечал.

– Шею, кажись, сломал… – полувопросительно поделился один из наемников.

– Нет, шейные позвонки целы. Позвоночник перебит где-то ниже.

– Не донесем, – глухо обронил десятник.

В воздухе повисло неловкое молчание.

– Давай, Бренс. – Десятник повернулся к одному из своих воинов.

Я посмотрел в ту же сторону, плохо понимая, что требует от парня начальник.

– Не-е, я не могу. – Бренс сделал шаг назад.

Ильяланна презрительно взглянула сначала на него, потом на десятника.

– Понесешь его мешок, – бросила отшатнувшемуся воину. – Дрейго, постройте людей! – Потом, не оборачиваясь, прошла в голову колонны. Охранники рядом с раненым тоже засуетились, но как-то бестолково: вместо того чтобы поднять парня, принялись нагружать на товарища его мешок. Дрейго между тем скомандовал и нам поднять тюки, я направился к своему. Фея повела караван дальше. Я неожиданно оказался замыкающим. С удвоенной осторожностью прыгая по следам впередиидущего, все же нет-нет да и оглядывался: у охранников, оставшихся с раненым, не было ничего, что можно было использовать как носилки. Даже копья свои и те они передали ушедшим вперед товарищам. После несчастного случая движение колонны еще замедлилось, но все же неудачливый носильщик и хлопотавшие над ним воины во главе с Ярвианном вот-вот должны были скрыться из виду. Обернувшись уже напоследок, я вдруг увидел, как вылетел из заплечных ножен эльфийский клинок, коротким колющим движением вонзился в землю, а может, и в грудь лежащего на земле человека. Не веря глазам, я замер, балансируя на покатом камне.

– Не отставать! – тут же раздался окрик. Я все не мог решить, двигаться мне за караваном или повернуть к отставшим.

– Бурый, эй! Ты долго будешь по сторонам глазам1 хлопать?

Десятник, ежесекундно рискуя оскользнуться, возвращался ко мне в обход тропы.

– Чего застрял? – поравнявшись со мной, угрожающе зашипел он. Взгляд на мгновение метнулся к оставленным позади воинам. – Двигай вперед, пока новой беды не случилось! – приказал он, как бы между прочим кладя ладонь на рукоять меча. Поведение десятника еще больше укрепило меня в подозрении, что с раненым не все чисто.

– Тот носильщик, что с ним?

– Не суй нос не в свое дело. Шагай!

И я подчинился. Я не герой из древней саги, и бессмысленное самопожертвование – не в моем стиле. Что изменится, если я наплюю на приказ десятника и вернусь к оставленному на камнях малому? Скорее всего, меня прикончат вместе с бедолагой, перебившим позвоночник; а может, у леди Ильяланны. найдется какое-нибудь особенное заклятие на такой случай. Но даже если мне позволят остаться с раненым, парня мне не спасти: ближайшее жилье в трех днях пути к западу, да и там ни малейшей надежды получить помощь опытного лекаря: Конечно, это всего лишь отговорки, чтобы приглушить голос совести!

Я перехватил поудобнее мешок и ступил на свободный от валунов участок земли, заранее высматривая место для следующего шага.

Градеринг кончился буквально за полчаса до наступления сумерек. Едва мы выбрались на поросший травой холм, леди Ильяланна скомандовала привал. Ярвианн и трое охранников, один из которых тащил на спине тюк, нагнали нас уже в темноте. Раненого с ними не было; впрочем, после того, что видел, я ничего иного и не ожидал. Странно только, что никто из других караванщиков не удивился.

На душе у меня было пакостно. Кое-кто из носильщиков, как я заметил, тоже поглядывал в сторону сопровождавших нас стражей с явным неодобрением. Правда, большинство настолько устало, что не думало ни о чем другом, как сжевать свою порцию каши с вяленым мясом и заснуть. Суслик, наполнив из общего котелка свою плошку, подсел ко мне.

– Слышал?

– Что?

– Бренс теперь получит долю Авила, свернувшего шею. Ребята думают, несправедливо, что охранник прихапает себе эти денежки. Правильнее было бы разделить его лорры среди носильщиков.

– А насчет того, что их товарища добили, они ничего не думают? – не выдержал я. – Их только деньги его беспокоят?

– Ты что? – удивился Суслик. – Он же безнадежный был. Еще повезло, что он не ногу себе сломал – перли бы и его на себе вместе с мешками…

Увидев выражение моего лица, носильщик осекся.

– Ладно, пойду спать. – Он скоренько ретировался в сторону костра, где тихо переговаривалась группа бывших оборванцев, вероятно, тех, что были недовольны решением о разделе причитающихся погибшему золотых.

Я постарался придушить снова зашевелившуюся в груди злость. Мир несовершенен, чего же ждать от людей? Славная, должно быть, у них была жизнь, если все, о чем они способны думать после смерти товарища, – это как разделить его добро. Возможно, он и впрямь был безнадежен, но меня учили, что собственных раненых добивают лишь орки в Ничейных землях. Конечно, и я – не Эрт Благолепный, и не мне заниматься улучшением нравов, а если бы и решился вдруг, боюсь, не хватит времени. Да и не на носильщиков я злился, на себя – что-то, наверное, можно было сделать, вот только, сколько ни ломал голову, не мог придумать – что.

– Время вышло. – Посетитель сдвинул капюшон так, что стало видно одутловатое лицо с красной сеточкой лопнувших сосудов на носу и щеках. Короткую апоплексическую шею сдавливал туго завязанный шнур от плаща, и гость, морщась, принялся распутывать узел. – Несите ваше заклятие, магистр.

– Но, милорд, еще слишком рано, прошло только двенадцать дней!

Траск попятился, выставив перед собой руки, словно надеялся оттолкнуть неизбежное.

– Вот именно, двенадцать. – Гость справился с узлом и с облегчением ослабил завязки. – Уже завтра двор отправится к Озерному святилищу. Ждать дольше нельзя.

– Но…

– Печать! – веско потребовал заказчик. – Не желаю слушать ваши отговорки! – Его неизменный спутник выдвинулся на первый план, башлык продолжал скрывать верхнюю часть его лица, но нижняя была на виду. Колдун заметил, как нехорошая ухмылка тронула узкие губы.

– Хорошо, я покажу. Вы сами поймете – это немыслимо, двенадцать дней – слишком короткий срок…

Пытаясь как-то оправдаться, Траск повел посетителей в лабораторию. Лестница, спускавшаяся в подвал, была менее крутой, но столь же узка, как и та, что вела в кабинет магистра.

В лаборатории, прямо на каменных плитах пола, была вычерчена звезда с девятью лучами; центр ее, заключенный в магический круг, казался вырубленным в камне колодцем. Перемигиваясь огоньками вселенских светил, в нем плескалась черная бездна. Прозрачные куски мрака поднимались из этой ямы, свивались в тугой жгут, росли над полом. На тонком конце жгута, примерно на уровне груди магистра, парил в воздухе черный алмаз размером с перепелиное яйцо. Свет развешанных по углам светилен дробился в драгоценных гранях.

– Она еще не готова, – жалобно проблеял маг. – Камень должен стать совершенно прозрачным.