Хозяйка большого дома

– Остались, – скажет он. И собственную чашку поставит на ладонь, которая пусть и не столь велика, как у его хозяина, но всяко больше чашки. – Ужинают… эта дура висит на Райдо.

Чай темный и крепкий, щедро приправленный медом. Не Дайна готовила.

– Он все равно на ней не женится, – Нат произнес это уверенно. – А знаешь почему?

– Почему? – За время его отсутствия Ийлэ устала молчать.

И это тоже было странно, поскольку ей недавно казалось, что к молчанию она привыкла, что молчание это – во благо.

– Потому что они – человечки, – сказал Нат.

– И что?

– Ну… ну как ему на человечках жениться? Вот тебя бы… ну раньше… тебя бы тоже за человека не отдали.

Ийлэ согласилась, что да, наверное, не отдали бы.

Раньше.

Давно. В прошлой жизни, в которой на чердак она заглядывала редко, и уж точно в голову ее не взбрела бы безумная мысль на этом чердаке поселиться.

Мирра нерешительно хихикнула.

А Райдо огляделся: добрый доктор держался в хвосте семейства у стены, точно надеялся, что тень спрячет его от глаз супруги. Та то хмурилась, то старательно улыбалась, и эта улыбка была лишена и тени искренности, она уродовала и без того некрасивое лицо женщины, делая его похожим на расписную театральную маску.

Нет, маски, пожалуй, посимпатичней будут.

– Милые дамы, – Райдо любезно улыбнулся, отметив, что при виде клыков его Мирра ощутимо вздрогнула, – надеюсь, вы не откажетесь от чая?

Конечно, дамы не отказались.

Ни от чая, ни от предложения остаться в доме, ведь буря разыгралась, и разве гостеприимный хозяин позволит гостям рисковать жизнью?

Комнат хватит. И дом надежен, а Райдо безмерно счастлив оказать этакую любезность. Во всяком случае, он очень надеялся, что выглядит в достаточной степени счастливым.

Глупым.

Беспомощным.

Таких не боятся, а значит, потеряют осторожность, и… и все одно мыслями Райдо возвращался к альве и мальчишке, который, потеряв остатки совести, бросил вожака. А с другой стороны, и хорошо, пусть присмотрит за альвой, чтобы глупостей не натворила. Пару часов присмотрит. Вечером же Райдо и сам заглянет, благо точно знает, где альву искать.

– Вы играете в лото? – осведомилась Мирра, прижимаясь всем телом. И на руке повисла, а рука и без того ноет… и желание одно – избавиться от докучливой девицы.

Нельзя.

Матушка говорила, что женщины любят внимание, а еще знают порой больше мужчин. Женщин вообще зачастую недооценивают. И Райдо, стиснув зубы – он надеялся, что гримаса эта будет сочтена разновидностью улыбки, сказал:

– Я обожаю лото…

– Ах, какое совпадение! Я тоже…

Освободится он нескоро…

…Райдо появился глубокой ночью.

Ийлэ не спала – она пребывала в позабытом уже состоянии полудремы, когда сознание повисает на грани, готовое в любой миг, по малейшему шороху сбросить оковы сна.

Ийлэ слышала и шелест ветра, и скрип крыши, которую следовало бы подновить, об этом еще отец говорил. Услышала она и тягучий стон дверных петель, и осторожные шаги. А следом появились и запахи – бренди, опий и болезнь.

Это сочетание было тревожным. И сон тотчас слетел с Ийлэ, вот только уйти она не успела.

– Тише, – сказал Райдо шепотом. – Это я. Это всего-навсего я… проклятье, голова кружится… в комнате душно. Я окна открыл, а все равно душно.

Он добрался до трубы и уперся в нее ладонью, застыл, дыша шумно и часто сглатывая.

– Со мной такого давно… выпил, называется… с гостями… чтоб им провалиться всем…

Ийлэ молчала, надеясь, что пес уйдет.

– А Нат сказал, ты здесь прячешься. Он думает, что это я виноват, что ты здесь прячешься… из-за этих… ты их боишься?

– Нет, – шепотом ответила Ийлэ.

– Правильно. Не надо бояться. Я не позволю тебя обидеть… я тебе вот… принес одеяло… тут же холодно, а у меня жара стоит… духота…

Он выронил сверток, который держал под мышкой, и наклонился, чтобы поднять, но не удержался на ногах.

– С-сейчас… – Райдо встал на четвереньки. – Погоди… что за… я пить умею… не думай… и норму свою знаю… и сегодня два стакана, а… ведет, как с двух бутылок… Нат злиться будет…

– Опий.

– Что?

Ийлэ подалась вперед, попросив:

– Дыхни.

Пес и дыхнул.

Кровь. И гной. И значит, не хватило ее малых сил, чтобы запечатать все семянки. Или же его собственное железо не способно оказалось затянуть раны. Воспалились. Больно ему? Наверняка.

Но он почему-то не злится…

Не это важно. Нет, важно, но не это, а слабый мягкий аромат, который почти теряется в иных. Не опий. Опий пес бы почуял, у него нос получше, чем у Ийлэ, а вот опий с корнем черного ладанника – дело иное.

Фирменная настойка найо Арманди.

Она так много о ней рассказывала и порой привозила к чаю, сама разливая по крохотным, с наперсток, чашечкам тягучую ароматную жидкость. Слишком тягучую и чересчур ароматную.

И мама говорила, что у людей чутье слабее, что им этот запах приятен.

– Опий, – повторила она.

А пес вдруг покачнулся и подался вперед, скользнув щекой по пальцам Ийлэ.

Холодная кожа. Сухая. И жесткая, словно не кожа даже – дерево… гладкое темное дерево… и надо бы руку убрать, но ей страшно разрывать это нечаянное прикосновение. А дыхание Райдо щекочет кожу.

– Настойка…

Она все же отдернула пальцы и руку за спину спрятала.

– Настойка, – повторил он глухо. – Вот значит как оно… та еще гадость… нет, на вкус, может, оно и ничего, хотя я и не любитель сладких ликерчиков, но вот запах… такое чувство, что она в эту настоечку флакон духов вылила.

Ийлэ кивнула: для пса запах черного ладанника должен быть особо неприятен.

– Задницей же чуял, что не духами, а… – Пес осекся, он явно не собирался уходить и на полу устроился, протянув принесенное одеяло Ийлэ.

Нат тоже притащил. И сидел до заката. Свечей оставил с полдюжины. И чай во фляге, шарфом обмотанной. Ее Ийлэ у трубы устроила, чтобы не слишком фляга остыла.

– Не духами, в общем, пахнет. Одеяло возьми.

– У меня есть.

– А она мне… мол, попробуйте настойку… фирменная… я, пень старый, и попробовал… хорошее воспитание, чтоб его…

…наверное, Ийлэ могла бы улыбнуться…

…там, в иной жизни…

В этой она нащупала флягу, которую и протянула псу. Руку убрала быстро, избегая еще одного случайного прикосновения.

– Еще одна особая настойка?

– Чай. Нат.

– Натов чаек – это хорошо, а то сушит… и вот что я тебе скажу, от хорошего воспитания одни проблемы. Послать бы ее в бездну с ее настоечкой, так нет же… пил… и вот теперь сушит… ведет… и душно невыносимо… я тут полежу, с вами… она спит, да?

– Да.

Отродье и вправду спало сутками.

Ело и спало.

Просыпалось, снова ело жирное козье молоко, а наевшись до белых пузырей на губах, засыпало. Ийлэ не знала, нормально ли это, но… оно хотя бы перестало умирать.

Наверное, это было хорошо.

– Я полежу… и пройдет… к утру пройдет… я не люблю опий, от него голова тяжелая, думать не могу вообще.

Он лег тут же, у теплого бока трубы. И флягу обнял.

Вскоре дыхание его выровнялось.

Пес спал.

Рядом. Близко. И сон его был достаточно глубок, чтобы не услышать, как Ийлэ…

Она вытащила нож. Тупой, с закругленным лезвием… Но если по горлу… или в шею воткнуть, перервать артерию… его уже не спасут…

Ийлэ осторожно выбралась из убежища. Она обошла спящего пса, который во тьме выглядел темною бесформенною грудой. Ийлэ вслушивалась в хрипловатое его дыхание.

Ровное. Размеренное. Он ничего не успеет почувствовать… а если и успеет, то…

Пес закашлялся и кашлял долго, сипло, в воздухе запахло кровью, он же, облизав губы, хрипло прошептал:

– Давай… так проще… все разом закончить…

Разом?

Нет. Этот удар – почти милосердие, а псы не заслуживают милосердия. Ийлэ сунула нож в рукав свитера и, опустившись на корточки около пса, коснулась бритой его головы.