Иная судьба. Книга I

— Погодите. — Так просто герцог не мог отпустить святейшего. И задал вопрос, которым давно уже терзался. — Кто это был? Что за… — он не смог сказать «ребёнок». — Что за существо должно было родиться?

— Суккуба, я полагаю, — с явной неохотой ответил святой отец. — С примесью крови умертвия. Адская смесь, сын мой, куда более ухудшенная копия своей матери. Та хотя бы не владела магией, просто сеяла вокруг чистое незамутнённое зло…

— Суккуба? Анна? — Видно было, что герцог поражён. — Да полно, ваше высокопреосвященство, это же… Их нет даже в Некрополисе, а уж там-то заповедник подобных тварей!

Архиепископ помедлил.

— Женщина, которую все мы знали, как вашу супругу, от рождения несла в себе кровь древнейших отвратительных демонов. Не в чистом виде, хвала Всевышнему, а значительно ослабленную временем. Бывает, что два-три поколения женщин безобидны, а потом вдруг в новорожденной оживает кровь, допустим, прапрабабки. К сожалению.

— Однако… — Герцог смешался. — Суккубы ведь одержаны жаждой любовных утех? Она… Да, она отличалась невоздержанностью, но в этом случае — первой её жертвой оказался бы я, не так ли?

— Вы и стали, ваша светлость. — Порой Бенедикту трудно было обращаться «сын мой» к человеку, который по возрасту годился ему в младшие братья. — Этот подвид питается не только радостями плотской любви, но в большей степени — отрицательной энергетикой. Разрушающей. Ангелы живут любовью и распространяют её вокруг, суккубы — питаются ненавистью, и, дабы её получить, провоцируют окружающих. Даже ничего не зная о своей природе, они с детских лет манипулируют людьми. Они ненавидят всех и вся. Единственный объект обожания для них — это они сами. И — их будущее повторение, их дети. Дочери, конечно, новые суккубы.

Герцог потёр горло, сдавленное вдруг невидимой петлёй.

— А… если такая женщина избавляется от ребёнка? — хрипло спросил он.

Его святейшество посмотрел пристально, испытующе. Помолчал.

— Значит, должен был родиться мальчик. Они чувствуют пол будущего младенца и если это не девочка — ненавидят и его, всеми фибрами своей так называемой души. Не терзайте себя, сын мой, на вас, — он произнёс это с нажимом, — на вас греха детоубийства нет.

Его светлость покрылся холодным потом.

Или его святейшество действительно свят — а потому многое ему открыто свыше — или служба оповещения развита у него ещё сильнее, чем тайный сыск самого герцога. Он, Жильберт, умудрился совершить сегодня несколько грубейших ошибок; заметил ли это архиепископ?

— Вы всего лишь исполнили свой долг, — повторил Бенедикт. — А потому — живите с чистой совестью, ваша светлость. Дом ваш очищен от скверны. Господь чудесным образом вернул вам утраченную супругу — и, я полагаю, с ней вы вкусите, наконец, заслуженного семейного счастья. Весьма рад за вас.

Они снова чопорно раскланялись.

— В честь благополучного возвращения герцогини в родной дом я отслужу мессу, — словно спохватившись, добавил Бенедикт. — Ибо кого, как не отца небесного, должны мы благодарить за сей чудесный случай?

— Благодарю вас, ваше высокопреосвященство. Вы совершенно правы.

Архиепископ кивнул благожелательно.

— Жду вас в храме в это воскресенье.

Герцог склонил голову.

— Конечно, ваше высокопреосвященство. Непременно.

— С супругой, — добавил архиепископ как бы вскользь, уже поднимаясь на подножку. — Надеюсь услышать подробности о её чудесном избавлении.

— Конечно. Разумеется.

За пастырем хлопнула дверца. Ловко вскочили на запятки двое монашков с военной выправкой. Карета, запряженная четвёркой великолепных лошадей, на которых ревниво покосился бы конюх его светлости Петер, не спеша покинула тюремный двор.

— Он знает не больше того, что слышали все, — негромко сказал Винсент, глядя вслед карете. — В замке есть несколько его человек, но вряд ли они успели донести последние новости. Сдаётся мне, его высокопреосвященство блефует, стараясь показать, что ему известно больше чем на самом деле.

— Думаешь?

Перед герцогом открыли дверцу его кареты.

— Что ж, посмотрим. Возможно, он просто собирает сведения, на всякий случай. Он, как и я, привык всё вокруг контролировать… Вот что, Винсент, поезжай в Сар немедленно. Мне спокойнее знать, что ты уже в пути.

Капитан всё ещё колебался. Однако, окинув герцога взглядом, кивнул.

— Что ж, теперь ваша очередь получать выговор от матушки. Что-нибудь ей наплетите про мой отъезд.

— Как-нибудь отобьюсь. Езжай. Не хочется подставлять…

«… нашу девочку», — подумали они одновременно. Герцог — потому, что уже привык так называть Марту, Винсент — потому, что привык мыслить его категориями и определениями. Так легче было его понимать. И охранять.

Немедленно так немедленно. Он привык срываться по первому слову. И чаще всего — успевал.

Архиепископ Бенедикт Эстрерский очень любил загадки.

И при всём своём духовном просветлении — в чудеса не верил. Родословную молодой герцогини он узнал вплоть до седьмого колена — пришлось, а потому выходки её, даже самые дикие и кощунственные, уже не удивляли. Возмущали — да, заставляли требовать у герцога определённой компенсации, дабы заглаживать урон, причиненный христианской церкви и некоторым её святыням, но не удивляли. Что поражало — это сам факт, что два года назад его светлости было дано высочайшее разрешение на брак с Анной де Бирс, у которой, как поговаривали, не всё было чисто с кровью, ходили какие-то слухи о похождениях её бабки невесть где и неизвестно с кем… А ведь разрешение на брак дворян давалось непосредственно при участии Святейшего Синода, который располагал уникальной сетью сбора информации, и кому, как не ему, заботиться о чистоте дворянской крови и о том, чтобы поколение новой опоры престола росло здоровым, и физически, и духовно!

… И отчего-то венчание проводил представитель Синода, архиепископ Лютецкий, в замке Фуа, а его, Бенедикта, в это же время отослали с каким-то пустяшным поручением в соседский халифат — улаживать небольшие дрязги между двумя родственными конфессиями, у которых вдруг возникли разночтения одного из Евангелий…

Только год спустя после обручения герцога, увидев своими глазами красавицу Анну, Бенедикт насторожился. Святым он, конечно, не был, несмотря на духовное звание, но с некоторых пор видел людей несколько иначе… и тёмный шлейф ненависти, беспричинной злобы, стлавшийся за герцогиней, разглядел сразу. А уж когда она совершенно случайно вроде бы умудрилась дважды уронить в чаши со святой водой то грязный платок, то кошелёк — чтобы оборванцы кинулись выуживать из воды рассыпавшиеся монеты своими нечистыми пальцами, а сама бесстыдно смеялась и подзуживала — его высокопреосвященство задумался.

Он потребовал собрать о новой герцогине и её родне всё: официальные сведения, слухи, сплетни, самые фантастические нелепицы… Умный человек сумеет отделить грязь от плевел. И вот в одной из очередных грязных сказочек о покойной бабке де Бирс впервые прозвучало слово «суккуба». И что-то подсказывало святейшеству, что наводить справки об этом существе в Синоде пока не стоит. Лучше привлечь собственные источники.

За истекший год архиепископу удалось не только пополнить теоретические знания в изучаемой области, но и обогатить их практикой. Анна была непостижима в своём бесстыдстве, хитроумии, умении прятать концы в воду… После определённых исследований Бенедикт убедился, что на самом-то деле прятал, подчищал, компенсировал последствия всех её художеств никто иной как светлейший супруг, и делал он это отнюдь не из-за обожания, чего поначалу опасался архиепископ, а из-за болезненного самолюбия и горячей любви к собственному честному имени. Со временем Бенедикт проникся невольным уважением и даже восхищением к этому ещё молодому человеку, вся беда которого состояла в том, что, руководствуясь интересами государственной безопасности, он выбрал в жёны девушку, в приданое которой давались несколько приграничных городов. Этот брак ставил точку в давнишнем территориальном споре, точку законную и окончательную. Вот только заплатить за неё пришлось дороговато.