Хроники Расколотого королевства

— Но, конечно, если ты оставишь надежду получить образование и предпочтешь вернуть своего пернатого товарища, в котором, сдается мне, гнездятся все бесы преисподней, будь по-твоему. Выбор за тобой.

Клент сложил руки на груди и надул губы.

Место в школе Книжников… В голове у Мошки все смешалось. Неужели ее мечта была так близко? Она ясно видела, как сидит за партой с гладким карандашом в руке, и представляла, как очиняет перья для младших учеников. Она даже начала всерьез размышлять, как отучить Сарацина глотать пузырьки с чернилами. А с тех пор, как она познакомилась с леди Тамаринд, школа начала видеться ей еще и ступенькой во дворец, где она станет фрейлиной.

В сознании Мошки возникли два образа.

Она увидела, как женщина в пышном платье выходит из белой кареты, приподнимая край юбки. Два лакея метут перед ней мостовую вениками из лебединых перьев, чтобы она не запачкала сатиновые туфельки. Она входит во дворец и идет по бальному залу, стены в котором увешаны шкурами белых тигров. Она танцует на ходу, а с изящных столиков красного дерева за ней наблюдают жемчужными глазками чучела горностаев. Она отпивает вино из хрустальных бокалов. Красота ее слишком совершенна, чтобы нарушать ее улыбкой или румянцем на щеках, а глаза черны, точно смола. Глаза Мошки.

А затем Мошка увидела темное нутро «Пылкой девы». Сарацин неуверенно копошится в кучах фигурок Почтенных, его кожистые лапы скользят по их гладким лицам и крыльям. Он чуть слышно клекочет, поводя шеей по сторонам, он ищет выход. Он устал и хочет есть. Вот он щиплет за нос Добрячку Дуреху, но та оказывается несъедобной. Скоро, когда он совсем потеряет силы, матросы поднимут доски и спустятся за ним с ножами и крюками…

— Ну? — спросил Клент, всем своим видом давая понять, что он доверяет ее здравомыслию. — Ты приняла решение?

Мошка кивнула:

— Я хочу вернуть своего гуся.

— Ну, так знай, — сказал Клент, наливаясь краской. — Ты его не получишь!

— Тогда ты грязный лжец и враль! И я больше ничего для тебя не сделаю! И…

Клент не стал дослушивать ее и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

Мошка взяла его сапоги и швырнула о стену, а потом попробовала оторвать рукава от камзола, но у нее не хватило сил, и она принялась топтать его парик, пока он не стал похож на растерзанного терьера.

Когда она стояла, тяжело дыша, на растоптанном парике и ботинки ее были белыми от муки, она вдруг с отрезвляющей ясностью поняла, что ей нужно сделать. Если ей больше нечего рассчитывать на помощь Клента или Книжников, у нее оставался только один человек, который мог ей помочь, — леди Тамаринд.

Клент оставил на столе бумагу, перо и чернильницу. Мошка недолго думая написала письмо.

Свернув письмо в трубочку, она убрала его за пазуху и поспешила на улицу, слыша, как удары сердца отдаются во всем теле.

— Извините, — обратилась она к женщине, несшей корзину с цветами. — Не подскажете, где мне найти Плюмажный сквер?

Женщина опасливо взглянула на нее. Она была немолода, ее широкое открытое лицо огрубело от работы на воздухе в любую погоду. В глазах у нее застыла печаль, словно она увидела в Мошке призрак умершей дочери.

— Конечно, цветик, — сказала женщина дрогнувшим голосом и, шепотом объяснив дорогу, пошла дальше.

Мошка проводила ее взглядом и попробовала разобраться, откуда такое отношение. Что-то не так с ней? С этой женщиной? Или со сквером? Если дело в последнем, скоро она сама увидит.

Мошка шла, следуя указаниям женщины. Улицы становились все уже, а дома — гаже. Наконец она повернула за угол и застыла как вкопанная.

Добряк Построфий еще не открылся взору, а Мошка уже ощутила мертвенный холод. Здесь было слишком тихо для городского сквера — такая тишина бывает только на кладбище. Но надгробий Мошка не увидела. Вместо них газон усеивали тысячи птичьих перьев, воткнутых в землю, — голубиных, сорочьих, утиных, фазаньих, вороньих. Многие были поломаны и растрепаны.

Мурашки пробежали у Мошки по спине. Никогда еще она не видела столько перьев, такого невообразимого, жуткого плюмажа. Ей вспомнились слова одного коробейника о «столичном плюмаже», и теперь она поняла их значение:

«А больше не было места в городе. Если только за стенами. К тому же казненных кучами скидывали в ущелья. Кто взялся бы их разгребать? Даже когда Птицеловов свергли».

Выходит, такой мемориал есть в каждом городе королевства, где Птицеловы проводили чистки. Каждое из этих перьев олицетворяло человека, казненного Птицеловами, — мужчину, женщину или ребенка. Перья были разными — то ли каждому сословию своя порода, то ли еще как. Мошке стало дурно. У нее возникло такое чувство, будто перед ней — разверстая рана города.

Оправившись от потрясения, она заметила, что не одна здесь. Кое-где мелькали люди, они переговаривались шепотом или скорбно кивали друг другу. Кто-то сидел на коленях, заменяя поломанные перья новыми.

На небольшом пьедестале, протягивая руку в жесте утешения, восседала статуя Добряка Свояка, что доносит молитвы усопшим родным. Перед ним колосились фазаньи перья. Мошка присела и провела по ним ладонью, словно скорбя о ком-то.

Затем она достала из-за пазухи письмо и, борясь с желанием оглядеться вокруг, вложила его между перьев. Дело было сделано. В этот самый миг она нарушила договор с Книжниками. Узнай они об этом, положат ее под печатный станок и раскатают в тонкий лист.

Она поспешила назад, в брачный дом, шарахаясь от прохожих в перчатках. Открыв дверь их с Клентом комнаты, она перевела дыхание и… увидела Клента — тот сидел в кресле с выражением смутной тревоги на лице.

— Что? — спросила Мошка.

Заметил ли он землю у нее на коленях? Или ему уже донесли? Нет, не может быть. Но хочется ясности.

— Ну что? — повторила Мошка.

— Пожалуй, — начал Клент, подняв указательный палец. — Пожалуй, если ты так настаиваешь, мы вернем стихийное бедствие, которое ты называешь гусем. Но… Гусь должен сам зарабатывать себе на хлеб. Если будет нужно, мы запишем его, скажем… младшим агентом гильдии Книжников, по их усмотрению.

Мошка хлопала глазами, пытаясь понять, то ли он издевается, то ли сошел с ума. Пришла к выводу, что скорее всего второе. Но даже если так, его сумасшествие играло ей на руку. Предположим, леди Тамаринд заплатит ей, но не сразу, пройдет время, день-другой. Зачем рисковать, если Клент предлагает помощь сейчас?

— Хорошо, — кивнула она. — Годится.

— Чудно, — сказал он с облегчением. — Что ж, приготовь мой сюртук и парик, мы нагрянем к капитану Куропату после завтрака.

«Парик!» — пронеслось в голове у Мошки.

А Клент преспокойно спустился вниз распорядиться о завтраке.

Через пару минут Мошка тихо стучалась в дверь рыжеволосой пирожницы. Она услышала возглас и приняла его за разрешение войти. Но, открыв дверь, обнаружила, что девушка сидит на полу с батистовым отрезом в руках, а в глазах у нее блестят слезы.

Мошка поняла, что пришла не вовремя, но делать было нечего. Она не знала, что говорить в такой момент, так что просто показала растрепанный парик.

— Это парик мистера Клента, — сказала Мошка. — Я на него наступила.

Пирожок шмыгнула носом, смахнула слезы, и ее лицо приняло обычное деловое выражение.

— Да по нему прошелся полк солдат…

Она поднялась и взяла парик.