Сосуд (СИ)

— Не нежная?! — рассмеялся наглый маг.

Вот, так я его и буду называть! Наглый маг. Я — Нежная. Он — Наглый. Да что ж за простынь‑то такая?! Когда кончится? Не всё же мне смущаться да краснеть.

— Недоброе, говорю!

— Что 'недоброе'? — нет, все‑таки еще и скудоумный. А что, неплохо получается: Наглый и Скудоумный маг!

— Утро, говорю, недоброе! Что в нем доброго? Волосы — нечёсанные, лицо — неумытое! И вообще, у меня в кровати — голый мужик! Лежит и зубы скалит! Нет, чтоб даме помочь привести себя в порядок!

— Ну, так иди сюда, помогу! — и мне так улыбнулись, что мои ноги — предатели уже стали поворачивать в сторону кровати, а первоначально они в ванную собирались.

— Чем? Косичку переплетешь? — бунт собственного тела был мною жестко подавлен, вот только с шеей кое — какая проблема осталась. Всё никак она не может отвернуть моё лицо… в другую сторону.

— Конечно, переплету… ножки! Твои и мои! И утро сразу станет добрым — предобрым! Хочешь?! — наглый и не помню еще какой маг потянулся и… эта гадкая простыня стала, наконец, сползать.

Тогда, когда я уже почти обрела власть над собой и даже не таращилась на слегка взъерошенного после сна красавца.

— Нет! Я купаться! — и я, слава богине, открыла дверь в эту демонову ванную. А там… опять полуголый Рихард восседает в пене по пояс, представляете?

Мне кажется, я уже это где‑то видела или… как‑то мне нехорошо….

— О пространственных прыжках что‑нибудь слышала? — и опять эта дурацкая ухмылка на пол лица!

— Ну и наглый же ты…гад?! — озверела я. Еще бы, столько обнаженного тела! Свихнуться можно.

— Никогда не смей мне грубить! Поняла?! — сказал, как отрезал. И глаза стали такие холодные — холодные. Как льдом заволокло.

— Иди вон! — в свою очередь отрезала я. Я тоже вот так резать голосом умею. Вжик и всё. Правда, потом по шее получаю. — А я грубить не буду! Прости!

— Хорошо, иду! — и он, нет, вы только представьте, стал медленно так из ванны подниматься.

— Не — не — не! Нет!

— Нет?! Остаться?! — и бровью своей еще повел. Позёр.

— Нет! Вали! Но про — стран — ствен — но! — что за слово‑то такое, еле выговорила.

— Не могу! — и снова плюхнулся обратно.

— Почему?! — удивилась, честное слово, искренне.

И также искренне полотенчико с полочки побольше взяла и так же искренне к груди своей прижала. А почему?! А потому, что простыни в этом доме ведут себя непозволительно нагло: то растут непомерно, то уменьшаются. Вот и от моей уже лишь лоскуток остался.

— Сил нет! Потратил все! Магия, знаешь ли, дело трудное, энергозатратное, — и так он горестно вздохнул, маг‑то мой, что у меня аж слезы на глаза набежали. Ага, почти!

— Так чего ж ты сюда перенесся, а не в комнату свою?

— Забыла? Накануне тебя — бездыханную до кровати волок. Умаялся так, что в ней же и заснул.

— Угу! Голый! — и второе полотенчико возьмем. Поменьше. Да по длиннее. Его в жгут легче скручивать. Особо, когда оно мокрое.

— Так, говорю же, умаялся. Вот, думаю, полежу сейчас в водичке теплой и отойду.

— Бедняжечка! Все косточки, небось, болят?! — как же жалко мне герцога, как же жалко. Просто душа рвется на части…

— Спинку потрешь?! — повернулись и мышцы мне свои продемонстрировали.

— Потру, милый, как не потереть! — рвется душа… отхлестать его по наглой магичьей роже! Нет, чтоб девушку в покое оставить, в смятении да смущении по прошедшему вечеру! Куда там, выпинаемся. — Сейчас и начну!

Вот за то, что дальше было, мне действительно стыдно.

Виданное ли это дело, чтобы Кайрими, коей приличествует выражать Хозяину только почтение, с диким гиканьем прыгала в ванну и охаживала того мокрым полотенцем, крича: 'Говорила, утро недоброе?! Говорила?! Чего не соглашался?!'. А маг, герцог, командующий личной гвардией короля, начал хохотать как безумный и хватать далекую до кротости деву за места особо выпуклые? А ещё в воду её макать. Иной раз даже с головой.

Битва была выиграна достойным из достойнейших пузырепускателей, то есть мной, когда я мокрая и мыльная, оседлав герцога Даремского, скрутила его руки над головой самым из действенных орудий — мокрым полотенцем.

— Сдаешься?! — прохрипела я. Здоровый мужик, скажу я вам, еле осилила.

— Сдаюсь! — покаянно промычали куда‑то пониже моей шеи.

— Я права?! — грозно допрашивала я, устраиваясь удобнее в ванне, почти лишившейся воды. Коленкам моим было, конечно, жестко, но это ничего, в мальчуковых драках я и не такое выносила.

— Права! Во всём и сразу! — уткнулся Рихард своим вспотевшим лбом в мою тяжело вздымающуюся грудь. Фу — у-х. Да я сама еле дышу. На скользком да в воде бороться вообще тяжело. А тут еще и жарко. И ноги дрожат.

— Присяду‑ка я… — чего это он так тяжко задышал, вроде ничего ему не повредила. — Устала… Или тебе тяжело?!

— Садись — садись! Мне — хорошо! — и маг с какой‑то странной блаженной улыбкой запрокинул голову на бортик ванной. — Руки можешь отпустить, я ж сдался!

— Ага! Фу, жара! — и я медленно опустилась… на его живот. Наверное.

— Ты чего стонешь?! Плохо?! — мало ли, вдруг я для него тяжелая.

— Хо — ро — шо!

— Слушай, мне там что‑то мешает. Твердое. Не пойму… свалилось что‑то с полки?! Сейчас рукой пошарю…

И моя рука опустилась под воду и стала медленно ползти по его животу… Приятно, кубики такие… А Рихард почему‑то улыбается и глаза жмурит… Так, приподнимусь‑ка я. Да что ж такое всё скользкое… Кажется нащупала и оно… Ну, ладно, хитрец, поиграем?!

— Рихард!

— Ммм?!

— Это… это… это… то, что я думаю?! — простите, слов нет, одни эмоции.

— Милая, я владею темной магией, ну, еще частично стихийной, а не ментальной. Откуда я знаю, что ты думаешь!

— Но это же растет… из тебя?!

— Да ты что?! Ммм… проверь?! — и снова голову на бортик умостил. Чего это он такой невозмутимый?! Я вот бы, например, волновалась, найди я у себя такое!

Так Кьяра, нужно определиться, надо нам это знать или не надо?! С одной стороны, вроде как — надо! Мы ж взрослые уже. Так?! Так или не так, я у тебя спрашиваю?! Ау, мозги?! Вы где?! Ну, вот, руки уже всё за вас решили! Вот щупают, гладят уже.

— Точно! Из тебя! Я такое только у крупных животных видела! Иногда. Во время гона! — доверительно сообщила я разомлевшему мужчине. От жары, наверное. Пара‑то много напустили. — У лосей!

— Я не лось! — что это он каждый раз от моих слов дергается так? Ага, заметил. — Кьяра, лучше тебе молчать… молчать и делать то, что ты до этого делала!

— А что я делала?! — И чем ему лоси не угодили. Прекрасные и гордые животные, между прочем. И на Рихарда похожи, по характеру. Или он на них… И кое — чем другим…

— Исследовала!

— А что это значит?! — бросается странными словами, а мне голову ломай. Она и так гудит. И коленки дрожат. Сесть бы…

— Изучать! — милостиво пояснили мне. — Тебе с ним, с тем, что ты в руке держишь, еще много общаться придется. По долгу службы, так сказать.

— А если я не захочу? — строптиво спросила я.

— А кто тебя спросит?!

— А вот я… пойду я! — мои попытки встать были быстро пресечены. Руки скрутили тем же полотенцем. И оно меня само держало. Ненавижу магов. Ладно, зайдем с другого края.

— Вода холодная… и я замерзла! — губки надули и в глазки заглядываем.

Как щеночек. Я знаю, у нашей соседки таки щеночки были, рыжие, в подпалинах… Так, Кьяра, какие щеночки? Опять тебя не туда несет?!

— Подогреть?! — мои руки и плечи тут же огладили горячие ладони.

— А, может, пойдем… отсюда, а?!

Меня обняли, как‑то сразу всю и мы оказались… на кровати. И он сверху. На мне.

Богиня, нет, ну это самое невозможное утро! Когда оно кончится?

— А как же нет сил?!

В ответ приподнятая бровь. Я решила уточнить каких:

— Магических сил! Ты сказал, что их нет!

— Я солгал!

— Ага… и что дальше?!

— Буду вымаливать прощение! — и меня стали целовать. Пока в шею. Жалко, что шея у меня короткая. Вот уже и до щеки добрался. Эх, а волосы опять магией высушил и придется, видимо, мне на лысо стричься, ибо такие колтуны мне не в жизнь не разодрать…