Воля твоя

   Я схватил его за локоть, подталкивая к отбежавшим лошадям.

   - Святой отец, пора!

   Он попытался было сопротивляться, что-то говорил про свой долг и веру, но я не слушал, благо мой конь оказался более понятливым, подскочив к нам. Взлетев в седло, я еще успел бросить взгляд назад, краем глаза отметив шесть недвижимых тел там, где на настоятеля напали бандиты.

   - Святой отец, вы убили этих людей! Убили собственными руками!

   - Истинно так, сын мой, - сказал священник, отирая шестопер от крови. - Убил. Иначе они убили бы нас. Это вынужденная мера, самооборона - убийства во благо.

   И во мне что-то перевернулось. С каким-то немым отчаянием я стоял, разинув рот, и глядел на священнослужителя, на его заляпанную кровью сутану, испачканные ею же руки и невозможное оружие. И понимал, что все то шаткое, о чем говорил этот проповедник, что еще держалось во мне, сейчас содрогнулось, медленно и грандиозно рушась, погребая осколками меня под собою. Лучше бы я не видел этого, лучше бы не слышал этих последних слов, - запомнил его таким, каким он был на постоялом дворе. Обернуть бы все вспять...

   Я вдруг понял, что в этом мире нет ничего святого.

   - Убийства во благо? Так вы их называете? - Крикнул я на него, чувствуя сжимающую грудь тяжесть. - Вы, святой человек! Как вы позволили себе такое - убить ближнего?! Как же вы опустились до самого тяжкого из грехов?!

   - Сын мой... - Растеряно произнес настоятель Николас, с каким-то сомнением переведя взгляд с моей негодующей фигуры на свое грозное оружие.

   - Не продолжайте! - Злобно сплюнул я ему под ноги. - Нам с вами больше не по пути.

   Зря я посчитал проделки разбойников случайным совпадением и не ко времени обострившейся в их мозгах жадностью. Случайное происшествие оказалось вовсе не случайным. От Самаки во все стороны вели сразу пять крупных дорог, и эта, по которой я двигался, была одной из них - вела назад, через Криметрик в Далию. Первый городок я благополучно объехал стороной, затратив на это лишние дни пути, однако появляться в нем посчитал незаслуженным риском.

   Мне казалось, что перекрыть сразу пять трактов невозможно и бессмысленно, только не учел того, что в игре оказались завязаны явно не дилетанты, к тому же обладающие определенными возможностями. В общем, происшествие с западней на трясущихся золотом купцов я посчитал меня совершенно не касающимся. Если бы не одно но: все это и было затеяно ради меня.

   Я часто вспоминал наш последний разговор со священником, и каждый раз меня дико передергивало, хватало жестокой яростью, заставляя беспомощно кричать от досады. Я буйствовал, часами пиная ни в чем не повинные деревья и осознавая, как вновь проснувшееся чувство никуда не пропадает, никуда не уходит. А потом еще часами сидел, безвольно повесив голову, и в голове было девственно пусто от любых мыслей.

   Куда я ехал, я не знаю, хотя мог бы припомнить, если бы захотел. Просто правил куда-нибудь подальше. В какой-то момент, где земля была посуше и дождь бушевал не на полную силу, я, как и хотел, съехал с тракта, двинувшись проселочной дорогой. И, однажды остановившись на отдых в одной из рощиц, понял, что на поляне не один. Обычная такая поляна, с кривыми границами, поросшая мелкой дикой травой, примечательная разве что тем, что прямо по центру стоял широкий и не в меру рассохшийся пень, державшийся лишь на честном слове. Вообще удивительно было, как он не рассыпается прахом даже от слабого дуновения сквознячка. Вопреки воле времени он продолжал стоять.

   Однако самое необычное было в том, что сидевшая на нем знакомая неизвестная мне птица, даже и не подозревала о давно истекшем сроке жизни своего насеста. Заслышав мои осторожные шаги, она обернулась, протягивая в мою сторону зажатое в ее лапе послание.

Глава 4

   Конная прогулка завершилась какой-то напастью, понял я, наблюдая неспешно приближающихся всадников. Все трое были в седлах, ехали сами, а значит, ничего серьезного не случилось. Так я думал, считая напастью лишь что-то критическое, но одного короткого взгляда на ее лицо хватило, чтобы увидеть, что для нее все иначе.

   Она сидела как обычно, упрямо удерживая ровную спину, но выглядела все равно скособоченной. Лошадь, зная больше моего, старалась идти без качки.

   - Что случилось? - Спросил я у спешившегося егеря, когда ей помогли сойти.

   Она, исподволь взглянув в мою сторону, отказалась от посторонней помощи и, высоко задрав подбородок, шагнула к себе. Однако я заметил, как она припадает на одну ногу.

   - Упала, - коротко бросил тот.

   - Почему ты не пришел? Почему? Мне было невыносимо плохо одной!

   Потому что мне запретили! Потому что не хотел тревожить, видя как тебе больно! Потому что знаю, как ты не любишь, когда видят твою слабость!

   - Прости, я был очень занят. Не мог прийти.

   - Настолько сильно, что не мог уделить мне хотя бы малую толику времени?

   Легкий сквознячок гуляется по ногам, муха где-то сонно тыркается в окно, спина уже затекла сидеть без дела. Скучно.

   - Да, милая. Я был очень занят.

   - Поведай мне, Марек, о гостеприимстве приютившего тебя барона.

   - О каком бароне идет речь?

   - Неужели столь многие привечали тебя в землях вольных баронств?

   - Так вы об этом...

   - Как-никак, ты провел в гостях неполную неделю. Шесть дней, верно?

   Он подался вперед, облокотившись о сведенные домиком пальцы.

   - Я слышал множество историй об удивительно обособленных от могущественной империи клочках земель, образованных в один сплошной массив - Вольные баронства. Ни регулярных армий, ни сплоченности - ничего. Просто территория, разбитая на земельные участки с правящими себе на уме лбами. Даже удивительно: как им удается до сих пор поддерживать свою автономность, не находишь? Давненько там хотел побывать, да вот, все никак не выходит - империя, да империя. Уже сколько лет не могу покинуть ее границ. Как же я рад, что наконец нашелся тот, кто подробно расскажет мне о тех уютных краях. Я весь внимание.

   - Что может быть проще, - улыбнулся я, припоминая.

   Его холеное, вытянутое книзу лицо внимательно-выжидающе наблюдало за мною. Не торопило. А я без зазрения совести пользовался этим. Огляделся вокруг, придавая большее значение не замеченным ранее деталям. Фреска у дальней стены, старая, местами потертая, с преобладающими в ней красными тонами. Что на ней было изображено - не разобрать. Вряд ли из-за возраста, так как сохранилась она прилично, скорее из-за содержимого. Мне оно ни о чем не говорило и ничего не напоминало - какие-то абстрактные образы.