Обретение (СИ)

Смеркалось. Стукнула калитка заднего входа, и во внутренний дворик проскользнула Дейю, удерживая на плече большой мешок. Она была странно одета: кожаные башмачки, кожаная жилетка, обнажающая унизанные браслетами иссохшие руки, и замшевая юбка в пол, отделанная бусинами и бахромой. Совершенно варварский наряд – я демонстративно поморщился. Властно, будто имеет на это право, она поманила меня смуглой рукой. Ага, разбежался!.. Толчок в спину от Учителя Доо – и я вылетел из дома с ветерком, еле успев затормозить возле подготовленной вязанки.

Я молча следовал за старухой – сначала через лес, затем мы спустились в заброшенный карьер для добычи глины, расположенный недалеко от озера. Местные тут давно не бывали. Света полной луны хватало, чтобы собрать вывороченные камни и сложить подобие очага. Хватало и для того, чтобы найти пару сухих стволов и бросить их в основание, а сверху засыпать распотрошенной вязанкой – чтобы костер не только сразу загорелся, но и долго не гас. Через полчаса на огонь был водружен котелок с речной водой, принесенной старухой во фляге, и Дэйю начала готовиться к обряду. Из свертка мягкой замши был извлечен кривой обсидиановый нож, матово сверкнувший в мятущемся свете костра. Им был очерчен круг, в центре которого оказались я, котелок и огонь. Бережно, почти ласкающим жестом старуха погрузила нож в глину рядом с нами. Лунный луч упал на навершие рукояти и влил свой холодный огонь в его сердцевину. Рядом Дэйю аккуратно разложила набор костей из притороченного с поясу мешочка. Там были панцирь черепахи, чьи-то лопатка, коленная чашечка, пара фаланг пальцев, грудная клетка с ребрами и череп какого-то мелкого зверька. Сию внутри недовольно фыркнул, но покинуть меня не спешил.

Дэйю сняла с ног башмаки, распахнула ворот жилетки и распустила волосы. Я, повинуясь ее требовательному взгляду, сделал то же самое. В котелке закипела вода. Старуха бросила туда пучок какой-то травы, звездочки бадьяна, почти созревшие мандарины с ветками и запела на странном языке низким рокочущим голосом. Иногда в нем проскакивали знакомые корни слов храмового наречия, но общий смысл песнопения ускользал вместе с дымом к луне по мерцающей тонкой нити, протянувшейся от сверкающего темного ножа к ночному светилу. Через какое-то время ритм песни захватил меня, и я стал подпевать старухе, ведя мелодию без слов... Да полно! Старухе ли? Ее бедра отяжелели и налились упругой силой, босые стопы с пухлыми пальчиками мерно ударяли о землю, руки, которыми она водила над костями, засияли белизной. На округлившемся лице сверкали огромные глаза, опушенные длинными ресницами, а проговаривающий слова заклятья рот манил сочными губами. И нельзя было понять, седина или лунный свет вспыхивали искрами в ее длинных волосах, как в обсидиановом ноже.

Руки души на плечах,

Руки души.

Брат мой родился, зачах.

Снова родись в тиши.

Дышит земля,

Дышит ночь,

Дышит свеча...

Ты тоже дыши.

Дыши. Дыши...

Я не помню, как пел – я не знал этих слов, но они сами слетали с моего языка. Я не умел так танцевать, но я танцевал. А главное – я дышал, как и просили слова древней песни. Мы раскачивались, соединив ладони, и под ногами подрагивала земля, а костер, взметнувшись в небо, грозил сжечь луну. Я почти умер. Мои пальцы, вцепившиеся в Дэйю, скрючились когтями, предплечья ссохлись и покрылись старческими пигментными пятнами... Воздух потрескивал, волоски на руках вставали дыбом, по позвоночнику строем маршировали мурашки.

Круг, очерченный ножом, обступили тени. Их плоские лица молча пялились на нас темными провалами глаз. Одна из теней, с младенцем на руках, передала его соседке и рассыпалась в прах. Та передала сверток следующей и тоже исчезла. И так по кругу, пока не осталась последняя. Размахнувшись, она перебросила ребенка через оградительную черту. Он рассеялся в воздухе черной пылью. У ног кто-то слабо пискнул, и мы разошлись в стороны.

Из всего ассортимента выложенных костей пробудилась лишь грудная клетка, которая выросла в черную кошку, без единого белого волоска. Из ее глаз вырывался сноп света, а когти сверкали, как обсидиановый нож. Сию не выдержал. До этого момента он сидел во мне тихо, но создание древней магии нарушило его душевное равновесие. С призывным урчанием он сорвался с ладони и, роняя алые искры, ринулся к воссозданной красотке, кокетливо помахивающей хвостом.

– Стоп! – хлопнула в ладоши Дэйю, и браслеты на ее руках мелодично звякнули. – Без кошачьей самодеятельности! Марш обратно. Сидеть тихо!

Под строгим взглядом Хранитель Сию тяжело вздохнул и повиновался, а я с облегчением заметил, что руки снова стали такими же, как и надлежит в моем возрасте. Кошка возмущенно зашипела, но тоже была успокоена гневным окриком.

– Не стоит смешивать занебесье и землю, – тихо заметила старуха, – хотя результатом я бы насладилась... кхе-хе-хе...

Ловким и почти незаметным глазу движением она схватила кошку и полоснула по ее горлу ножом, непонятно когда извлеченным из глины. Густая кровь тягучей струей устремилась в котелок, ее острый запах перебил аромат трав и пряностей, витавший ранее над карьером, пьянящий голову не меньше лунного танца, которым мы оживляли кости.

– Жизнь к жизни. Смерть к смерти. Кровь к крови. Кости к костям... – бормотала Дэйю, погружая в кипяток бьющееся в агонии кошачье тело. Оно буквально растворялось, едва достигая пузырящейся жидкости, и вскоре на поверхности плавали лишь уши. Хранитель Сию внутри меня горестно взвыл.

Меня немного подташнивало, но вмешиваться в незнакомый ритуал не рискнул.

– Она давно мертва, – бросила мне сочувствующий взгляд Дэйю. – Нам нужно найти того, кто убивал живое из своей корысти, поэтому мы убиваем мертвое из высших побуждений. Жизнь жестока. Она всегда приводит к смерти. Смерть милостива. Она ведет к новой жизни.

Ни секунды не раздумывая, она запустила руку в кипящую густую субстанцию, старательно пошарила по дну котелка и вытащила оттуда черный округлый камушек, в глубине которого метались золотистые всполохи.

– Сшей из ткани мешочек, повесь его на шею, чтобы касался кожи. Носи не снимая, и тогда гнусный убийца кошек сам попадет в твои руки.

Я послушно кивнул, завороженный и опустошенный тем, что происходило в карьере. Да и ночь исчерпала свой резерв таинственного – на востоке небо розовело рассветом. Пора было убираться отсюда. Костер был залит и забросан камнями, огораживавшими его, следы обережного круга затерты – никто никогда не поймет, чем занимались в последнюю ночь полной луны старуха и мальчик.

По дороге к кварталу Ворон Дэйю пояснила мне главное:

– Суть всего живого заключена в костях. Они прочны, и пока не рассыпались в прах, им можно напомнить, кем были при жизни. Память, разум, облик каждого хранят мертвые кости. Уважайте их силу, молодой господин.

– Это сильное колдовство... – задумчиво пробормотал я.

– Некоторые безумцы самонадеянно пытаются им овладеть, но вся сложность в том, что это оно владеет тобой и выбирает тебя. Смерть становится хозяйкой твоей жизни.

– Что-то сомнительно мне, что это такая уж редкость, – возразил я. – Судьба и изнанка тоже творят со мной что хотят...

Дэйю рассмеялась совсем не старческим смехом:

– Ты успешно исследуешь силы, которыми наградила Судьба. Вы, адепты Запределья, способны держать ее нити в своих руках и, как умелый возница, направлять ее ход. Насколько это позволено.

Когда мы дошли до развилки дороги, уводящей к «Дому в камышах», она остановилась и твердо заявила:

– Не предлагаю тебе учиться у меня.

– Потому что это женское колдовство? – я не чувствовал какой-то особой потери, хотя самолюбие было чуть задето отказом. Правду говоря, этот ритуал был слишком... физиологичен. Его эстетика выбивалась из моего понимания волшебного своей грубостью, варварским буйством эмоций и материальной конкретностью.

– Не совсем. И тобой, и Доо эта магия смогла бы владеть... но вы выбрали Запределье, выбрали Судьбу, а Смерть – ревнивая госпожа. К тому же, – хмыкнула она, – в ваши чересчур умные головы возможность бесконечности земного существования просто не уместится!