Остров перевертышей. Рождение Мары (СИ)

— Их еда ядовита! — буркнул Айвана, пока дочь аккуратно вела его к двери. — Я против термической обработки…

— Разумеется! Но ты же знаешь, синьора Коломбо… — и странная парочка исчезла в коридоре.

Мисс Вукович дождалась, пока палату покинут остальные учителя, задержав Эдлунда за рукав.

— Я предупреждала! — зашептала она, столь выразительно округлив глаза, что очки съехали на кончик носа.

— Мила, не при ребенке!

— Хорошо. Но я ее забираю отсюда. Иначе этот сумасшедший старик пролезет сюда ночью со скальпелем.

— Мила! Не нагнетай! Делай, как знаешь. Мне надо поговорить с Мартином, — и Эдлунд вышел.

— Собирайся, — коротко бросила Маре мисс Вукович. — Ты переезжаешь в мой домик.

— Но как же мадам Венсан? — протянула девочка, судорожно пытаясь придумать, как выкрутиться.

— Мне все равно, что скажет мадам Венсан. Я жду тебя внизу через десять минут, — хорватка хлопнула дверью.

Учитывая тот факт, что Брин подозревала Вукович в убийстве, Маре не улыбалось оказаться с опекуншей под одной крышей. Конечно, доказательств пока не было, и Вукович заступилась за нее перед этим жутким стариком, но вдруг она просто боится, что он что-то обнаружит? Вдруг в этих тестированиях кроется ответ? Тем более, вчера она шарила в кабинете Эдлунда явно неспроста.

Хотя… У Вукович и раньше было полно возможностей расправиться с Марой. Два дня без сознания: убивай — не хочу! Она чего-то ждет… Но чего? Ладно, вариантов все равно нет. Зато в домике можно будет получше присмотреться к врагу.

Тамара завернула фотографию мамы и телефон Брин в пижаму и направилась вниз. На втором этаже у флага с солнцем она встретила Селию.

— Куда ты? — удивилась дочь профессора. — Разве твоя реабилитация уже закончена? Мадам Венсан об этом ничего не сказала.

— Кажется, она сама только что узнала, — Мара указала взглядом на докторшу, которая яростно перешептывалась в холле с мисс Вукович.

— Они всегда друг друга терпеть не могли, — рассмеялась Селия. — Миле, по-моему, вообще угодить невозможно.

— Вы хорошо ее знаете?

— Конечно! Я всех тут отлично знаю. Училась, а потом еще пять лет была ассистенткой профессора Эдлунда. Он как раз закончил институт, мы начинали научную работу вместе. Тогда еще был жив его отец, а мой работал здесь преподавателем… — Селия ностальгически улыбнулась. — Хорошие были времена.

— А мою маму вы тоже знали?

— Более или менее. Все выпускники Линдхольма знают друг друга, мы ведь одна семья. А твой дар проявился давно?

— Пару дней назад, вашего отца поэтому и позвали.

— То есть это правда была твоя первая трансформация? Но как же тогда ты попала в пансион?

— Оказалось, что моя мама перед смертью отправила письмо профессору Эдлунду, и он решил рискнуть. Поэтому мисс Вукович забрала меня из детского дома и привезла сюда. Видите, он оказался прав. Если бы не мадам Венсан, я могла умереть. Вряд ли медсестра в интернате знает, что делать в таких случаях.

— Бедная девочка! — сочувственно сказала Селия. — А что же твоя мама написала профессору Эдлунду?

— Хотелось бы мне знать… Но он и сам не помнит. Вот бы найти это письмо…

— Потому что это напоминание о маме?

— Да. И еще там может быть что-то, указывающее на ее убийцу.

— Как?! Твою маму убили? — Селия выглядела испуганной.

— Я в этом почти уверена.

— Бедная девочка, — повторила Селия и обняла Мару, окатив сладким персиковым ароматом. — Мне так жаль! Я должна извиниться за своего отца. Тебе столько пришлось пережить, а он со своими экспериментами… Должно быть, сильно тебя испугал. Вообще-то он добрый, хотя и кажется сумасшедшим. Не бойся, я не позволю ему тебя обидеть.

— Спасибо, — Мара поневоле залюбовалась Селией.

Все в ней казалось идеальным: загорелая кожа, ровные зубы, миндалевидные глаза с самыми длинными изогнутыми ресницами, которые Мара только видела в своей жизни. Гаитянка была одета просто: дорожные льняные штаны, хлопковая блузка с закатанными рукавами, часы на кожаном ремне. И все же каждое ее движение дышало неуловимой южной грацией. Не хватало только тропического цветка за ухом.

— А кто ваш тотем? — поинтересовалась Тамара.

— У меня нет тотема, — Селия вновь продемонстрировала не улыбку, а мечту стоматолога. — Я зимняя.

— Надо же! А профессор Эдлунд говорит, что у зимних сложный характер! Наверное, вы — исключение!

— Не бери в голову, — подмигнула Селия. — Просто у него перед глазами только Венсан и Вукович.

— Это точно. Извините, я пойду, а то сложный характер мисс Вукович обрушится на меня, — и Мара, окрыленная новым знакомством, поспешила вниз по лестнице.

Ей вслед доносился мелодичный смех Селии Айвана.

Глава 9

Контраст с домиком летних Мара почувствовала сразу, как только переступила порог своего нового жилища. Эдлунд был невероятно тактичен, говоря о сложном характере зимних, и, глядя на коллег по цеху, она с ужасом думала, что и сама, вероятно, не сахар, раз оказалась среди них.

Ради переселения Мары зимних первокурсниц пришлось потеснить. Густав и Джо собрали в шестом домике двухъярусную кровать, и на дверной табличке написали третью фамилию.

Мара попала в спальню, где обитала мрачная девочка-гот из Голландии с громким именем Ида ван дер Вауде, завесившая свою стену душераздирающими плакатами о смерти, и, что еще хуже, Рашми Тхакур, подружка Сары Уортингтон. Сама же избалованная британка вместе с рыжей Шейлой Флинн жила в соседней комнате.

Естественно, новенькой не только не устроили дружелюбной встречи, но и игнорировали ее по всем фронтам. Расспрашивать было не о чем: за несколько дней слухи разнесли по Линдхольму все реальные и выдуманные факты Мариной биографии.

В первый же день Мара усвоила: в обиталище зимних невозможно было случайно взять чужую кружку или полотенце: даже самая мелкая вещица была подписана нестираемым маркером. Рашми и вовсе запирала свой шкафчик на ключ каждый раз, выходя из комнаты.

В гостиной под книги была отведена лишь одна полка, остальные пустовали в ожидании учебников. Каждое мягкое кресло уже кто-то успел застолбить, сидеть можно было только на стуле или диване. С телевизором действовало правило «кто нашел пульт, того и канал», причем из вредности нашедший готов был включить познавательную передачу высшей степени занудства или фильм на родном языке. А помимо Рашми Тхакур, любительницы писклявых песен и танцев в сари, шестой домик мог похвастаться ученицами из Кореи, Йемена, Венгрии и Финляндии. За неделю, проведенную среди зимних, Мара даже засомневалась в своей способности к языкам: она смотрела тарабарщину по ящику и не понимала ровным счетом ничего. Да и Рашми со своими индийскими мелодрамами быстро отбила у нее охоту проводить время в гостиной. Поэтому Мара самоустранилась из игры «спрячь пульт», хотя соблазн врубить перед всеми отечественный киношедевр был велик.

Большую часть дня она все равно проводила у Брин: та блаженствовала в одиночестве, а на свободную кровать поселила своих плюшевых питомцев. Как-то Тамара случайно скинула их, когда валялась и рисовала, а потом рассадила в неправильном порядке. Брин это привело в ужас: заяц мистер Морковка должен был сидеть слева от медвежонка Левенгука, который боялся сквозняков, а мартышке Дарвину полагалось быть с краю: там открывался хороший вид на липовые деревья.

Мара выслушала эти объяснения и подумала, что прозвище Фриксдоттир был не таким уж нелепым, но вслух спросила только про историю малыша Левенгука. В ответ Брин разразилась детальными жизнеописаниями, и Маре пришло в голову, что ее подруга, должно быть, ужасно одинока, и не каждому готова доверить тайны своей плюшевой семьи. К тому же Брин считала дни до приезда мамы и от этого была как на иголках. Поэтому дружеская поддержка пришлась ей как нельзя кстати.

Летняя половина Линдхольма бурлила. Студенты готовили концерт, ведь на солнцестояние традиционно приезжали родители. Нанду, с которым Мара до сих пор не разговаривала после его побега из кабинета Эдлунда, сочинил песню, Зури с одной из третьекурсниц разучивала традиционные африканские танцы, Ханна ваяла плакаты.