Остров перевертышей. Рождение Мары (СИ)

— Нет никакого письма, — хорватка ответила слишком быстро, и Мара напряглась.

Подозрение усилил взгляд, которым обменялись Эдлунд и Вукович. Но Тамара знала: выудить что-то из взрослых сложнее и неприятнее, чем выковырять улитку из раковины. Зато уж если они что-то скрывают, то исключительно стоящее. В конце концов, делиться с детьми они предпочитают только занудной и никому не нужной информацией вроде алгебры, физики или полного списка бактерий, от которых мучительная смерть настигнет каждого, кто не вымыл руки перед едой.

Поэтому Мара изобразила смирение, про себя уже просчитывая пути доступа в кабинет Эдлунда. Два дня в палате главного здания? Ей хватит.

— Профессор, а можно последнюю просьбу? — ее вопрос застал директора в дверях.

— Конечно, Мара.

— Вы не могли бы разрешить моей соседке, Бриндис, навестить меня?

— Я как раз собирался ей предложить! Она постоянно спрашивает про тебя. Увижу ее на тренировке — и обязательно передам.

— Скорее бы! А то не представляю, чем я тут буду заниматься весь день.

— Разве у тебя нет планшета или телефона?

— Ларе, это бестактный вопрос, — мисс Вукович тронула его за локоть. — Она же…

— Ах, да, прости! — профессор хлопнул себя по лбу. — Что ж, скоро наш общий день рождения, и бестактный вопрос будет исчерпан. Ты не расстраивайся, я принесу тебе что-нибудь почитать.

Чем-нибудь оказалась монография Эдлунда «Солнцерожденные. Физиология полиморфизма». Если до этого Мара считала, что нет ничего скучнее, чем проваляться весь день в кровати, то профессор доказал ей обратное. Да, она всегда гордилась знаниями английского, их вполне хватало для непринужденного общения с иностранными сверстниками. Но читать научный труд? Даже русский учебник биологии действовал на нее, как снотворное, а уж книга Эдлунда и вовсе вызывала стойкое желание выколоть себе глаза и надеяться, что у него не завалялся экземпляр со шрифтом Брайля.

К счастью после обеда, который Маре принесли прямо в палату, нарисовалась Брин. В руках она сжимала толстую папку-скоросшиватель и сияла, как полы в детском доме перед приездом губернатора.

— Как ты себя чувствуешь? — нетерпеливо спросила она, явно рассчитывая поскорее перескочить формальности.

— Окей, — Мара проглотила последний кусочек орехового печенья. — Что у тебя там?

— Я была в библиотеке. Миссис Крианян разрешила перекопировать некоторые фотографии. Мне пришло в голову, что надо искать не только во встречах выпускников, но и среди остальных праздников. Зимнее солнцестояние, летнее, юбилей школы…

— Нашла?

— А что бы я тогда, по-твоему, стала копировать? Возьми, только аккуратно, — Брин протянула папку.

Мара стряхнула с одеяла крошки и положила увесистый результат поисков на колени. Брин постаралась: знакомое лицо с веснушками глядело с самых разных снимков. Лена Корсакова смеялась, танцевала, играла в мяч и участвовала в конкурсах и эстафетах. Юная и живая. Брин не просто пересняла фотографии, она их увеличила.

— Подожди, посмотри сюда, — исландка ткнула пальцем в одну из страниц.

— Да, здесь у мамы красивое платье, — мечтательно протянула Мара.

— Да нет же! Видишь, с кем она танцует? — Брин указала на высокого черноволосого парня.

— И что?

— А теперь посмотри сюда.

Следующая фотография была сделана на веранде студенческого домика: какая-то девушка с гитарой, остальные сидят вокруг… За годы ничего не изменилось в Линдхольме. Лена Корсакова была среди них: она оказалась в самом углу снимка, но Мара заметила, что на ее плечо положил руку тот самый парень, с которым она прежде танцевала.

— Видишь? — торжествующе воскликнула Брин. — Смотри дальше.

Юноша появлялся почти везде, где и Тамарина мама. Школьному фотографу даже удалось запечатлеть поцелуй влюбленной парочки.

— Я спросила у миссис Крианян, и она узнала его. Это Озгюр Коркмаз, — старательно выговорила Брин, заглянув в телефон. — Ученик из Турции. И… он — зимний!

— К чему ты клонишь?

— Я нашла его выпускной альбом. Ты только посмотри! — исландка ерзала от нетерпения. — Черные волосы, карие глаза, как у тебя… Он ведь может оказаться твоим отцом!

— Не знаю… Это все равно, что считать всех альбиносов родственниками… — Мара прикусила язык. — Прости. Постарайся пропускать мимо ушей половину того, что я говорю.

— Уже, — Брин выглядела задетой. — Сейчас только ленивый не говорит о твоей трансформации. Конечно, кое-какие факты твоей биографии выплыли наружу. Теперь столовая напоминает научный симпозиум, а Нанду дуется, ведь вместо того, чтобы слушать его песни, народ устроил тотализатор.

— Какой еще тотализатор?

— Зимний третьекурсник Ричард собирает ставки: тебя усыновили, дата рождения фальшивая или это первый в истории случай, когда зимний ген проявился на летнее солнцестояние. Слушай, а откуда у тебя эта книга? — вдруг отвлеклась Брин, заметив фолиант Эдлунда на тумбочке.

— Профессор принес, — скривилась Мара. — Жуть.

— Так это же старое издание! Раритет! Его сейчас не достать. Я читала только новую редакцию.

— Уже за это тебе стоит дать медаль.

— Ты что! Книга потрясающая! А Эдлунд — гений! В молодости он провел столько исследований, пока не занялся преподаванием… — Брин бережно взяла в руки монографию и провела пальцем по тисненым буквам на переплете. — А как тонко он описывает механизм усвоения и редупликации чужеродного ДНК организмом зимнего перевертыша… Можно я возьму почитать?

— Бери, если тебе совсем уж нечем заняться. Только расскажи потом вкратце, чем там все кончилось, чтобы я смогла ответить профессору, если он спросит. Я остановилась на фразе «Сегодня в мире насчитывается более сотни видов».

— Так это же первое предложение!

— А я и не говорила, что смогла прочитать больше! Подожди, так что с этим Коркмазом из Турции?

— Ну да, — Брин отложила книгу подальше от Мары, как будто эта прошитая стопка бумаги могла слышать, что о ней говорят. — Я не настаиваю, что ты его дочь. Но ведь это можно проверить! По крайней мере, из студентов Линдхольма он явно знал ее лучше всех! Кстати, об этом. Мисс Вукович ведь твой опекун?

— Да.

— А ее ты расспрашивала о маме?

— Кажется, они не были знакомы. По крайней мере, это Вукович задавала вопросы, а не я.

— И это настораживает. Смотри внимательно, — Брин перевернула несколько страниц. — Вот здесь. И здесь. Видишь эту смешную девочку в огромных очках? Это Мила Вукович.

— Не может быть! Она сейчас совсем другая, такая строгая, а эта с косичками, брекетами, да еще и в гетрах… — Мара присмотрелась. — Хотя… Сходство есть…

— Я уточнила у миссис Крианян. Ошибки быть не может. Так вот, дальше начинается самое любопытное, — Брин наклонилась к Маре. — Мама рассказывала мне, что первогодки всегда встречают гостей на Рождество. Такая традиция. Я решила посмотреть альбом за восемьдесят девятый, за год до поступления твоей мамы, и вот, посмотри.

Мара с недоумением взирала на нарядный праздничный снимок: главный холл Линдхольма, гирлянды, ученики в красных колпаках.

— Ну? — она переводила взгляд с одного студента на другого: Елены Корсаковой там не было. — Почему у тебя такой вид, будто ты нашла доказательство существования инопланетян?

Ледяные глаза Брин торжествующе поблескивали из-под белесых ресниц.

— В левом углу, — гордо сообщила она. — Видишь парочку под омелой? Это твой предполагаемый отец. А рядом с ним не кто иной, как юная мисс Вукович. За год до появления в Линдхольме твоей мамы они встречались.

— Но почему ее нет на других фотографиях? В те годы, когда мама уже здесь училась? Может, они не пересекались? — Мара пыталась переварить информацию и от нервов начала хрустеть пальцами.

— Прекрати, — брезгливо поморщилась Брин. — Они учились в одно и то же время, просто Вукович и Коркмаз старше твоей мамы. На первом курсе Вукович участвовала во всех праздниках, постоянно появлялась на фотографиях. Потом, вероятно, после расставания с Озгюром Коркмазом она стала одеваться иначе. И ее с трудом можно отыскать в альбомах. Вот портрет с выпускного девяносто третьего года. Платье с воротником, пучок, сердитое лицо. Знаешь, о чем это говорит?