Рыцарь-чародей

Как и прежде, помощник прокричал во все горло слова герольдмейстера.

– Ее королевское высочество принцесса Моркана является стороной, нанесшей оскорбление. – Герольдмейстер Никры бросил взгляд на коня без всадника. – За нее на сей арене будет выступать – и он сейчас выйдет – сэр Лот Нэрроухаус.

Я услышал, как справа от меня один рыцарь говорит другому: «Лот? Он же умер»; а второй отвечает: «Это был Лот Нортхолдинг».

Тогда я понял, с кем мне предстоит биться.

Он появился довольно скоро – в шлеме, скрывавшем мертвое лицо, со щитом с изображением черного лося на белом поле. Тогда я надел свой шлем с шарфом королевы, повязанным на гребне в виде черного дракона.

– По первому сигналу горна рыцари должны приготовиться. По второму сигналу все, кроме рыцарей и их оруженосцев, должны покинуть арену.

Тогда я посмотрел на оруженосца сэра Лота и увидел паренька не многим старше Вистана. Он прислонялся спиной к барьеру и казался страшно испуганным.

– По третьему сигналу горна рыцари вступят в бой. Ни их оруженосцы, ни любые другие лица не вправе принимать участие в схватке. Оруженосец вправе прийти на помощь своему рыцарю, если тот окажется поверженным наземь. Право повторного поединка неукоснительно соблюдается. Когда рыцарь потребует повторного поединка, оруженосец должен помочь ему подняться на ноги и дать новое оружие. Но и только. Рыцари, поднимите свои пики в знак согласия с правилами боя.

Мы подняли пики.

– Оруженосцы, поднимите правую руку.

Даже с расстояния длинного полета стрелы я увидел, что рука оруженосца сэра Лота трясется.

Помощник, повторявший слова герольдмейстера Никры, поднес горн к губам и дунул. Я уселся в седло и сжал пику покрепче. Сойдемся ли мы правым боком к правому? Или левым к левому (как на рыцарских поединках)? Или сшибемся лоб в лоб? Вопросы, стремительно пронесшиеся в моем уме, исходили от Облака. Я ответил: «Левым к левому».

Горн пропел во второй раз. Стоявший рядом Вистан пробормотал:

– Да благословит вас Тунор, сэр Эйбел.

Возможно, это послужило дурным предзнаменованием, ибо едва он успел произнести последнее слово, на солнце набежало столь темное облако, что возникло такое впечатление, будто мы с мертвым рыцарем вышли биться среди ночи. Во мраке Лот, казалось, увеличился в размерах. Его белый щит и белая накидка парили подобием призраков над почти невидимым конем.

Горн пропел в третий раз. Мне не пришлось пришпоривать Облако.

Пика Лота сломалась при ударе о мой щит. Моя же глубоко вонзилась противнику в грудь, и он вылетел из седла. Я выдернул пику на скаку, и, наверное, большинство зрителей не поняли толком, что произошло.

Однако он не замешкался, вопреки моим ожиданиям. Когда я развернул Облако, он уже снова вскочил в седло и выхватил из ножен меч. Острие моего меча скользнуло по шлему Лота; наши кони столкнулись грудь в грудь, и жеребец рухнул на землю, не выстояв под мощным натиском Облака. Я развернулся и поскакал на соперника в третий раз. Он стоял, точно призрак, с сочащейся из раны сукровицей; и я попытался снова пронзить мертвого рыцаря пикой с намерением оставить последнюю торчать у него между ребрами, лишив его возможности свободно двигаться, и нанести смертельный удар мечом прежде, чем он успеет избавиться от помехи. План был хорош, но он не сработал. Щит Лота отразил удар моего клинка. А его меч (ничего подобного я не ожидал ни от одного меча, помимо Этерне) перерубил мою пику с такой легкостью, с какой топор дровосека перерубает ствол молодого деревца.

Тогда я испугался за Облако. На турнире ни один истинный рыцарь не наносит ударов по коню противника; в настоящем же бою все дозволено. И теперь, увидев взятый на изготовку смертоносный меч, я понял, какой удар последует. Облако хотела забить Лота копытами, и она вызвала в моем воображении столь убедительную картину своих действий, что я почти согласился.

Он отрубит тебе переднюю ногу, сказал я, и тогда тебе конец.

Я соскользнул с нее и бросился в рукопашную схватку.

Меч Лота разрубил мой щит так глубоко, что лишь рукав кольчуги остановил лезвие. Развернувшись со всем возможным проворством, я вырвал меч из мертвой руки. Удар моего топора обрушился на шлем противника, и он упал.

Поверженный наземь, он испустил протяжный громкий стон. Весь ужас смерти слышался в нем; вся тоска забытых, занесенных снегом могил; плач ледяного ветра над окоченевшими трупами нищих на улицах Кингсдума; и вой волков, разрывающих на части мертвые тела на поле брани.

Развернувшись кругом, я пошел прочь и, увидев герольдмейстера Никры с помощником, сообщил, что мой противник требует повторного поединка, на который я согласен.

Тогда Вистан принес мне новый щит: привезенный нами из Редхолла, он все еще оставался в матерчатом чехле, чтобы никто не видел золотого льва Равда, на нем изображенного. Я взял щит и – поняв, что оруженосец Лота ни за какие блага на свете не сдвинется с места, – велел Вистану поднять моего противника на ноги и обеспечить новым оружием.

– У меня нет для него никакого оружия, сэр Эйбел, кроме моего собственного меча.

– Значит, отдай свой меч, – сказал я; и когда он бросился выполнять приказ, я при содействии помощника герольдмейстера извлек из своего щита клинок Лота, намертво застрявший в многослойных переплетениях ивовых прутьев.

Вистан помог Лоту подняться с земли и снабдил его новым оружием. Бледный и потрясенный, он вернулся ко мне, и я вручил ему меч Лота, клинок из разбавленной водой стали.

– Он твой, – сказал я. – Проверь, входит ли он в твои ножны.

Я двинулся на Лота, готовый продолжить схватку. Он отступил на шаг назад, поднял над головой меч, прежде принадлежавший Вистану, и вновь испустил воинственный клич. В далеком прошлом я слышал, как сидящие в разных лодках рыбаки в открытом море перекликаются друг с другом, и хотя крик моего противника звучал не столь тоскливо, мне показалось, что цель у него такая же: что он обращается с призывом к своим товарищам, с просьбой о помощи.

Тогда я ни о чем не думал или думал только о том, что мне надо подступить к Лоту быстро и покончить с ним прежде, чем к нему подоспеет подмога. Я попытался – и через несколько мгновений ударом топора выбил противнику глаз и увидел, что он отступает под моим натиском, когда я держусь справа от него. Однако он сражался не менее искусно, чем любой живой человек, перенося удары, которые убили бы любого смертного, и продолжал сражаться в темноте, под снегопадом; и даже лишившись правой руки, он отшвырнул в сторону щит и выхватил меч из своей отрубленной руки, которая все продолжала ползти по снегу, норовя вцепиться мне в лодыжку.

Они явились, мертвецы, призванные Лотом на помощь, – не знаю, из глубоких ли могил или надземных гробниц; одни недавно убитые, другие умершие столь давно, что Моркана едва сумела оживить их. Объятые ужасом, зрители пустились в бегство, но я не обратил на это никакого внимания.

Ибо я отбросил в сторону топор и обнажил Этерне – и тогда ко мне на помощь пришли мои сторонники, призрачные рыцари, галопом спускающиеся с неба. Темное облако уплыло прочь, и солнце вновь засияло, заставив сверкать свежевыпавший снег; и мертвецы сражались с мертвецами за честь живой королевы. Вистан и Поук дрались плечом к плечу со мной, и Облако била копытами и топтала моих врагов – и бодала бы, не будь рог у нее еще столь мал; а Гильф метался среди них, своими размерами и свирепостью превосходивший любого льва.

Солнце еще стояло высоко, когда битва закончилась. Я протер клинок Этерне первой попавшейся под руку тряпицей, отбросил ее подальше, ибо она пахла могилой, и наконец вложил меч в ножны. Арнтор сидел на своем троне с совершенно невозмутимым видом, бесчувственная Гейнор лежала у него в объятиях; и Моркана стояла рядом, улыбаясь. Пять рыцарей с обнаженными мечами стояли перед ними; и я запомнил их, поскольку они оказались храбрейшими из всех, которыми похвалялся Тортауэр: Марк, Ламвелл, Геррун, Робер и Ориел.