Мой путь озарён рассветом (СИ)

— Мы усыпили тебя эфиром, помнишь? — Старушка внимательно смотрела на меня.

— А, действительно…

Я совсем забыла об одном из побочных эффектов этого наркотика. Душа не рвалась наружу в едином порыве отчаяния, я знала, что не разрыдаюсь, по крайней мере пока на меня смотрят все эти люди. В чём дело, я поняла, только когда все ушли и меня оставили одну. Моя душа развалилась. От неё в прямом смысле оторвали кусок. Она не могла никуда рваться, она с трудом пыталась существовать.

Старший Слышащий прожил в Белом Лисе неделю. Он следил за моими ранами и ругался с Марикой, но я видела, что они оба счастливы встретиться снова. Я с лёгким интересом наблюдала за ними, не чувствуя совершенно ничего.

Я попросила Кору, чтобы она не подпускала ко мне подруг. В своём странном состоянии я не была готова слушать их сочувствия, и Дису с Соной не впускали в дом. Не пустить Рию не получилось: шиикара наловчилась забираться мне в окно, опираясь на окна нижних этажей и водосточную трубу. Впрочем, против неё я ничего не имела. Рия не лезла с сочувствиями и, должно быть, сама хорошо понимала, что происходило со мной теперь.

Прошла неделя, и я наконец смогла подняться с постели без посторонней помощи. Попытки шевелить ногами причиняли всё меньше боли, и я, шатаясь, словно марионетка, подошла к завешенному тканью зеркалу, коснулась его ладонью и отшатнулась, не решаясь посмотреть на себя. Хоберин запретил мне принимать рысий облик, пока окончательно не заживут раны. Я стояла и смотрела на ткань, не решаясь взглянуть в глаза правде. Но правда пришла и без зеркала. С нарастающим ужасом я стояла на своих ногах и понимала, что, если я начну падать, с моей руки не соскользнёт змейкой браслет, готовый превратиться в удобный посох. Я не смогу прийти вечером к Крису и показать ему нового тигра, мы больше не отправимся на задание ордена вместе и вообще неизвестно, увидимся ли снова. Больше не было нужно ехать в Карнаэль к Маттиасу, и к Питеру тоже. Я зажала губы ладонью, вспоминая, что больше никогда не услышу, как он поёт. Никогда не расчешу рыжую шерсть на лисьем хвосте и не полюбуюсь, как красиво смотрятся лисьи уши с моими волосами. Заплести косы мне тоже предстояло ещё нескоро.

Солёные слёзы капали на ладонь. Опустив руку, я медленно опустилась на колени и замерла перед завешенным тканью зеркалом.

— За что? — тихо спросила я. — Киира, за что ты делаешь это со мной? Потому что я тебя не послушалась? Потому что не убила Питера?

«Какой смысл тебя наказывать? Всё равно всё вышло по-моему», — прозвучало в моей голове, но легче от этого не стало.

— Что я буду делать теперь? — спрашивала я зеркало. — Как буду жить? Зачем мне теперь жить?

Ответа не было. Слёзы вскоре высохли, и я поднялась на ноги, чувствуя лёгкую пустоту абсолютного безразличия к своей судьбе. Смысла жить дальше не осталось, и стоило мне это понять, как перед глазами мелькнули уже знакомые алые отблески.

Уйти. Уйти от этого мира и вселенской несправедливости, уйти туда, где живы погибшие, где возвращается потерянное и сбываются мечты. Это было спасением, это было выходом, и я, грустно улыбнувшись своим несбывшимся мечтам, принялась ждать, когда Врата Рассвета распахнутся и для меня. Я почти не вставала с кровати, не ела, не говорила вслух. Рия как раз уехала в свои горы и не могла мне помешать. Кора тревожилась и приводила ко мне то Лауру, то Марику, но если первая просто посоветовала дать мне отдохнуть, то вторая сразу поняла, что не так.

— Я вижу в твоих волосах седину, — строго сказала она.

Я не ответила. Я не видела смысла отвечать. Я хотела только одного — забыть. Забыть своё счастье и свои страдания, забыть улыбку Криса и его холодные глаза, забыть мёртвую Кайру и Айри, просящую рассказать сказку, забыть строгий взгляд Малисаны и наполняющиеся слезами глаза Фаины. Забыть всё и начать сначала.

— Посмотри, во что ты себя превращаешь. — Голос Слышащей звучал жёстко, но это не имело значения. Её я собиралась забыть тоже. — Сейчас я уйду, а ты встанешь с этой кровати и посмотришь на себя. И скажешь, готова ли ты уйти такой и так.

Марика в самом деле ушла, но я не собиралась следовать её совету. Никто не заставил бы меня заглянуть в зеркало, но всё решила случайность. Проснувшись на рассвете, я поднялась на ноги, ведомая странным зовом. Нежно-оранжевые переливы на уже светлом небе глядели в моё окно, солнце поднималось всё выше, готовое вот-вот показаться из-за крыши дома напротив, и я бы совершенно не удивилась, если бы вместо солнца увидела распахнутые для меня Врата. Я шагнула навстречу рассвету. Ходить без хвоста было непривычно, движения всё ещё причиняли боль, и я, неловко пошатнувшись, начала падать, проскакала несколько шагов на одной ноге и, пытаясь удержаться, схватилась рукой за пыльную тёмную ткань, закрывавшую стекло.

Время словно бы замедлилось. Ткань падала медленно и красиво, и звук её падения почему-то напомнил мне о крыльях. Ткань падала, словно умирая, чтобы я могла увидеть в зеркале тёмный силуэт ниоры на фоне рассветных отблесков.

Солнце поднималось всё выше, а я стояла неподвижно, через зеркало наблюдая за ним. Свет наполнял комнату, превращая мой силуэт в осмысленную фигуру. Коротко остриженные волосы вились крупными кольцами. На висках они и вовсе оказались выбритыми, и страшные всё ещё свежие шрамы на месте ушей были хорошо видны. На бледном безжизненном лице хорошо прослеживались глубокие тени, лёгшие под пустыми безразличными глазами. Истощавшее тело стояло лысой ёлкой, на которой тоскливо висели остатки дряблой плоти. Вместо хвоста обнаружился аккуратный рубец, а кожа на левом запястье, там, где всегда был браслет, оказалась ещё бледнее, чем в других местах. Свет солнца редко попадал туда.

Я стояла, согнув спину, и бездумно глядела на саму себя исподлобья — достойный взгляд человека, который уже ничего не хочет и ничего не ждёт. Я видела похожий взгляд у Питера. Я помнила похожий взгляд и у себя.

Когда-то в этом зеркале отражалась полная веры в светлое будущее влюблённая и любимая девушка, у которой были друзья и необыкновенная сила, которой она гордилась. У неё были мечты и смысл жить дальше. Существо, которое отражалось в зеркале теперь, не должно было существовать. Однажды, в прошлой забытой жизни, я уже одержала победу, перестав быть им, теперь всё повторялось.

Отчаяние. Первым чувством, поднявшимся в моей душе после долгих дней пустоты, оказалась именно оно. Отчаянно глядя в глаза своего отражения, я вдруг размахнулась и со всей силы ударила кулаком о гладкую зеркальную поверхность на уровне своего лица. Звон прозвучал подобно предсмертному крику, стекло разлетелось на мелкие острые осколки. Я вскинула руки, желая защитить глаза, и осколки зубами вонзились в них. Несколько отскочивших от пола кусков впились мне в ноги, но я успела отпрыгнуть назад до того, как основная масса стекла рухнула вниз.

Алая тёплая кровь стекала по моим дрожащим рукам, пальцы не слушались. Я попыталась достать осколки из рук зубами, но только порезала губу, а в сохранившихся у самой рамы остатках зеркала мне вдруг померещилась спина уходящего прочь Криса. И тогда я заплакала. Я плакала от отчаяния, с которым ничего не могла сделать, пока ко мне не вбежала Кора. Хозяюшка вытащила осколки из моего тела, промыла и перевязала раны, вынесла разбитое стекло, а потом и пустую раму. Она ничего не сказала, и я привычно молчала тоже. А в полдень на край моей кровати снова села Марика.

— Я знаю, что ты не спишь, — сказала она строго.

Я не сомневалась, что Слышащая знала это, и соизволила повернуть голову в её сторону. Плотно перевязанные пальцы почти не шевелились. Кора радовалась, что осколки не задели крупных сосудов, и боялась, что шрамы могли остаться навсегда, но это не казалось мне важным.

— Тебе кажется, это конец? — спросила Марика. — Ты собираешься сдаться?

До этого утра я думала, что уже сдалась, но те, кто уже сдался, такого отчаяния испытывать не могут. Разбитое зеркало хорошо пояснило мне, что со мной стало. Осколки разбитой жизни вонзились в моё сердце, и я не могла достать их сама. Никто не мог, потому что подпускать к своему сердцу кого-либо снова я не собиралась.