Моя Святая Земля (СИ)

Кажется, именно при виде этой часовни Кирилл впервые подумал, что о Средневековье речь не идёт. Во всяком случае, о том, что так звалось в том мире, где он вырос. Это сооружение из странного сна, иномирная готика, не вписывалось в рамки его школьных представлений о человеческой истории.

В этом мире, быть может, были сосны, кошки, лошади и луна. Но сам мир был другой, с другими мерками. И часовня с сияющим глазом на шпиле показалась Кириллу более чуждой, чем обряд с призраками на лесной поляне.

Но, когда Кирилл и Сэдрик подошли, когда Сэдрик тронул дверь из ажурной чугунной решётки, и дверь открылась, не скрипнув - вот тогда Кирилла вдруг посетило озарение, такое яркое, что он зажмурился.

Отсюда его забрали. Сюда он вернулся. Король Эральд. Он стоит на том самом месте, куда его - младенца положил Гектор. И эти чугунные воротца были заперты в ту ночь, отрезав Гектору путь к спасению. Теперь монахи не запирают их никогда - Кирилл увидел скобу для висячего замка, сплющенную так, чтобы замок нельзя было вставить. Символ. Напоминание.

И от этой сплющенной скобы повеяло неожиданной надеждой. Монахи не просто помнили Гектора. Они позаботились о том, чтобы твари из ада больше никого не убили на священном пороге. Кто-то, видимо, молился тут, прося прощения - и у Творца, и у страдающей души солдата, заслонившего собой ребёнка.

- Заходи, - окликнул Сэдрик из тёмной холодной глубины часовни, и Кирилл вошёл.

Пространство внутри было крохотным, но высоким и гулким; в темноте журчала вода - и звук этот казался очень громким.

Сэдрик вынул из кармана зажигалку, чиркнул пьезой и зажёг крохотный огонёк в чашечке на трёх тонких ножках, стоящей на каменном постаменте - Кирилл подумал, что этот постамент и есть алтарь. Огонёк озарил картину на штукатурке: неописуемый и не очень человеческий лик, древний и юный, с бездонными глазами, в которых мерцал целый космос, лик, осиянный солнечной короной. Творец.

Религиозным Кирилл не был никогда, но этот странный лик, написанный на старой штукатурке, вызвал непривычный подъём в душе. Истинная вера? Вера предков? Откровение? Генетическая память?

- Вот и я, Господи, - сказал Кирилл, уверенный, что его слышат. - Дома. Здравствуй.

Сэдрик хмыкнул.

- Эх... а я был уверен, что Творец чудо явит.

- Мы ещё не заслужили, - улыбнулся Кирилл. С его точки зрения чудеса уже были.

При свете лампадки-коптилки он оглядел внутренность часовни. Родничок бил прямо в чаше для святой воды; для верующих чаша всегда была чудесным образом полна. Сток, по-видимому, был где-то под каменными плитами пола и создавал забавный акустический эффект - тот самый милый звук, ради которого люди заводят водяные часы и домашние фонтанчики. Журчание, отражённое камнем, умиротворяло и завораживало.

Несколько каменных плит напротив фрески были приподняты над полом. Кирилл догадался, что это могила, раньше, чем разглядел надпись, выбитую в камне: "Барон Гектор из Солнечной Долины, оруженосец государя Эральда". Барон Гектор лежал так, чтобы оказаться лицом к алтарю, если решит встать, подумал Кирилл. Видимо, имеется в виду, что он встанет в день Страшного Суда... если Страшный Суд упоминается в здешнем священном писании.

Оруженосец короля Эральда... Какая печальная ирония...

Кирилл присел на корточки у могилы, тронув холодный камень.

- Здравствуйте, Гектор, - прошептал он еле слышно. - Мне так жаль, что я вас почти не помню... Но я знаю, как вы за меня сражались, мне это снилось. Спасибо вам. Мама вас, наверное, уже поблагодарила, да? Вы ведь с ней и с отцом - в раю?

Кирилл ощутил жар неожиданных слёз и смутился. Оглянулся на Сэдрика.

- Не обращай внимания, - сказал Сэдрик. - Молись, считай, что меня нет. Я бы тоже за него помолился, но я проклят, меня не услышат.

- Господи, - шепнул Кирилл почти беззвучно, - Сэдрик ведь ерунду городит, да? Наговаривает на себя? Он ведь, по сути, тоже оруженосец короля Эральда, я - Эральд, я догадался. Я вообще хорошо, кажется, понимаю Твои знаки и намёки, только молиться не умею, прости... но Ты ведь понимаешь, что я молюсь за него?

Вправду ли в часовне стало чуть теплее, или Кириллу это показалось - он так и не понял.

***

Принцу Бриану снился яркий сон.

Ему часто снились сны, наполненные бредовой яркостью, но обычно они были бессвязны, муторны и абсурдны. Из таких снов разум всплывал, как из болотной жижи - с неимоверным трудом, в боли и тошноте - и реальный мир оказывался серым, как дорожная пыль.

Всё бывало припорошено этой пылью, даже свет.

Но этой ночью сон не был похож на бред - ни фантасмагорических видений, ни муторной нелепой работы, вроде бесконечных и бесплодных попыток прочесть нескончаемый, дико запутанный, внешне бессмысленный, но таящий глубочайший судьбоносный смысл документ.

Бриану снилось, что он входит в храм Святой Розы. Бриан давно и истово ненавидел это место: ему казалось, что на каменных плитах, на стенах, даже на росписи и мраморе статуй - на два пальца какой-то омерзительной слизи, невидимой, но осязаемой. Но во сне храм был другой.

Будто... до. До всего. Светел и чист.

Каменные плиты пола золотила сияющая в храмовых окнах луна - и заалтарный образ словно подсвечивался изнутри. Не так, как теперь.

И рядом с чашей святой воды, в лунном свете, стоял белокурый мальчик, похожий...

На статую Божьего вестника?

На Амалию? Или на брата?

Нет, не на брата. У покойного брата не могло быть такого выражения лица, такого взгляда, кроткого и непреклонно упрямого. Нет... на неё.

Так бы выглядел её давным-давно умерший младенец, будь он жив. Сейчас он был бы ровесником твари.

Призрак. Такой явственный, словно явился во плоти. На нём - странный костюм, светлые волосы подстрижены коротко. Он печально смотрел на Бриана, и от его взгляда у Бриана сильнее тела болела душа. Разрывалась между ужасом, тоской и абсурдной надеждой.

- Здравствуйте, дядя, - сказал мальчик. - Простите, я не могу понять, вы ещё живы или уже умерли?

От слов Бриану стало больнее, чем от взгляда. Потому что мальчик, король, не был ни призраком, ни демоном, ни вестником-мстителем. И в тоне его не было ненависти. Более того - Бриану послышалось невозможное сочувствие.

- Я жив, - сказал Бриан глухо. - Пока. К сожалению.

- Вы очень больны, да? - спросил король. - Я вижу, как вам тяжело стоять.

- Никак не подохну, - сказал Бриан в тоске. Он казался сам себе шелудивым псом, ползущим на брюхе. - Ад... обманул меня. Я думал, всё начнётся после смерти. А оно уже началось... оно бы-ыстро началось... Ты ведь... добить меня пришёл, да? - спросил он в отчаянии. - Отомстить? За мать с отцом, да?

Король вздохнул. На его лице так и не появилось ни злости, ни отвращения - одна глубокая печаль.

- Месть их не вернёт, - сказал он с горечью. - И... вы ведь уже не тот человек, что убил отца и маму. Вы - больной старик. Дядя, сколько же вам лет? Вы ведь моложе отца, да?

- Тридцать восемь, - с трудом выговорил Бриан. - Я ещё не стар. Это... плата. Мне было предсказано, что с меня... возьмут... плату... а я был так глуп, что думал о деньгах. А ад берёт только жизнью, государь. Я, дурак и сопляк, понятия не имел, что творю.

- Не плачьте, пожалуйста, - сказал король. - Вам надо присесть... жаль, что тут нет стульев.

Бриан тяжело опустился на колени, взглянул снизу вверх:

- Государь, мой племянник, - сказал он, не сомневаясь ни единого мгновения, - милости не прошу, не смею, но позвольте вам присягнуть. Вы ведь правда вернулись? С неба, из рая - откуда там... вернулись во плоти? Это вещий сон?

- Я вернулся, - сказал король. - Правда. Адские псы растерзали только Гектора. Я уцелел.

- Вы четвертуете меня, когда вернёте себе трон, - прошептал Бриан. - Это будет правильно, я только порадуюсь. Может, казнь хоть как-то зачтётся... вместе с раскаянием. Только верните себе корону, я вас умоляю. Пожалуйста.