Нервы ни к чёрту (СИ)

- Я хотел бы знать, что здесь происходит! - Гильермо изобразил праведный гнев, упираясь взглядом в рыбьи бельма вальяжного лейтенанта. - Я пришёл к капитану Мигелю, чтобы передать с ним письмо до Каменного Острова, а тут чёрт знает что!..

- Ну так подайте ваше письмо сюда. Я посмотрю, - Гаспаро бесшумно похлопал по краю стола вялой анемичной ладонью.

Гильермо понял, что спорол лишнего.

- Кажется, я, позабыл его в гостинице, - с наигранной озабоченностью проговорил он, шаря под подкладкой камзола.

- Тогда напишите записку хозяину, - Гаспаро подлил себе вина и в упор посмотрел на Гильермо. - Я пошлю к нему вестового.

- Ещё не хватало, чтобы какой-то мужлан копался в моих вещах! - Гильермо чувствовал, что переигрывает, но ему необходимо было отвлечь внимание рядовых стражников. Он понимал, что Гаспаро не поверил ни единому его слову и надеяться можно было только на свои боевые качества и внезапность.

Он обернулся к стражникам, охранявшим двери в каюту, как бы ища у них поддержки. Двое уже вышли наружу, оставив дверь приоткрытой, а те, что остались внутри, стояли вразвалку, опустив пики и ехидно скалились, наслаждаясь неожиданным представлением.

Гильермо сходу бросился на них, вырвал пику из рук одного и наступил ногой на древко пики другого, швырнул очумевших стражников на расплескавшего вино лейтенанта и его охрану, ударом плеча распахнул тяжёлую дверь каюты и выскочил на палубу.

Стражники, дежурившие снаружи, уже со всех ног бежали к нему от грот-мачты. Отбросив в сторону ненужную трофейную пику, Гильермо бросился к фальшборту, намереваясь перескочить на причал, но угодил сапогом в бухту каната, покатился по надраенной палубе и, что есть силы, приложился головой о лафет корабельной пушки.

Что было после он запомнил урывками: сначала его долго топтали сапогами озверевшие стражники, а подонок Гаспаро бил по лицу расслабленной ладонью; потом, вместе с другими бедолагами (закованных в кандалы и замордованных до потери мысли о сопротивлении), вели на верёвке через портовые кварталы, подгоняя уколами пик; и, наконец, вывернув карманы и отобрав кушаки, перевязи и нашейные платки, заперли всех вместе в тесном вонючем каземате с узким, густо зарешёченным окошком на уровне заплывших глаз.

Ещё до вечера, от бродяги, проскользнувшего сквозь оцепление, Гильермо узнал, что они находится в Морском Бастионе, обвиняются во всех возможных преступлениях и заочно приговорены к смертной казни через повешенье. Бродяга даже умудрился просунуть сквозь прутья решётки содранную где-то листовку, в которой говорилось, что казнь состоится завтра утром на площади у Королевской Верфи. Приглашены все желающие!

Видимо здорово они насолили бургомистру, раз он пошёл на такие меры. Обычно пойманных контрабандистов отправляли на серебряные рудники или рубили им руку до локтя. Почти в любом портовом трактире можно было повстречать однорукого пьяницу, который, за рюмку горькой наливки и миску горохового супа, сведёт тебя с хозяином лавки, торгующей контрабандным товаром; укажет фарватер между отмелей Ветряного Залива; или назовёт время, когда сменяются ночные караулы на фасах [11] Морского Бастиона.

Спать пришлось стоя, прислонившись плечом к каменной кладке. Кто-то надрывно кашлял, кто-то плакал, кто-то исступлённо молился (поминая Верховного Зодчего, Всепрощающего и ещё каких-то, неизвестных Гильермо, богов), кто-то грязно ругался сквозь зубы.

Утром их даже не покормили: по одному вывели в коридор, освободили от кандалов, крепко скрутили за спиной руки и, напялив на голову холщовые мешки, вытолкали на улицу. Инда на солнце не дали взглянуть в последний разок.

Мешок вонял немытым телом и застарелой блевотиной - похоже в нём повесили уже не одного "мерзавца" - надёжный блюститель благочестия, скрывающий от праведных горожан нелицеприятное зрелище вытаращенных, налитых кровью глаз и вываливающихся изо рта распухших фиолетовых языков.

Гильермо грубо затолкали в карету и повезли. Рядом угрюмо сопели ещё несколько человек, но тесно не было.

Неужто кто-то всё-таки узнал его. Надо же - карету дали: государственному преступнику не пристало плестись на верёвке вместе с портовым отребьем. Может ещё и последнее желание исполнят. А то и вовсе - в Столицу отправят - на суд. В Столице любят устраивать показательные судебные процессы...

Это последняя мысль показалась Гильермо особенно заманчивой: до Столицы неделю пилить - авось по дороге и сбежать бы получилось.

Но гул голосов за окнами нарастал; карета пошла медленнее - видимо протискиваясь сквозь толпу, и Гильермо вдруг с пугающей ясностью осознал: это конец. Ему показалось даже , что он слышит зычный голос глашатая, выкрикивающего приговоры...

"Неужели, я так и не увижу солнца..."

__________________________________________________

10. Ют - кормовая надстройка судна или кормовая часть верхней палубы.

11. Фас (в военном деле) - сторона укрепления, обращённая к противнику.

19. ТИБАЛЬД. БЛАГОРОДНЫЙ ВОИТЕЛЬ

Какой кретин додумался выложить ристалище камнем? И куда, дери его, делся этот треклятый шлем? Должно быть слетел при падении. Всепрощающий, до чего же больно! Обидно будет - уцелев после такого удара, расколоть голову о дурацкий булыжник.

Под шею и затылок легло что-то мягкое, губы смочила вода, а ноздри обжёг раствор соли аммония. Тибальд закашлялся и открыл глаза.

И следом пришло осознание, что он уже не самоуверенный семнадцатилетний юнец на рыцарском турнире в Лебединой Заводи, поверженный с коня коронным ударом сира Годфри Надменного, прозванного Щитобоем, а старый потрёпанный жизнью рыцарь вероломно сражённый подлым выстрелом уличного грабителя.

Сименс и юная монахиня хлопотали над ним, приводя в чувство.

Он брезгливо отстранил от своего носа флакон с едко пахнущей дрянью и попытался приподняться на локтях, но сильные руки мягко, и в то же время настойчиво, вернули его в прежнее положение.

- Вам необходимо немного полежать, сир, - услышал он встревоженный голос своего эсквайра. - Вы крепко приложились головой о мостовую.

Тибальд нехотя подчинился. Он провёл рукой по груди, надеясь отыскать на панцире вмятину от выстрела, но нащупал только развязанный ворот нательной рубахи и свою дряблую безволосую кожу.

- Боюсь, что ваш нагрудник придётся нести к оружейнику, - нервно хохотнул Сименс. - Его так разворотило, что в дырку можно кулак засунуть!

Смысл этих слов дошёл до сознания Тибальда не сразу, а когда он наконец понял их значение, то снова принялся шарить рукой по своей груди. Под левым соском болело - сильно, возможно, даже были сломаны рёбра, - но никакой рваной раны, торчащих обломков костей и бьющей фонтаном крови не было и в помине.

- Лазурная Дева хранит вас, сир, - кротко произнесла монахиня и сунула в его руку какой-то предмет.

Тибальд сразу узнал на ощупь кожаный переплёт Святого Устава, томик которого всегда носил с собой. Он медленно поднёс его к глазам.

Невдалеке горел одинокий фонарь - свету давал мало, но можно было разглядеть во что превратилась эта удивительная книга после прямого попадания куска свинца. Из большущей дыры с обугленными краями торчали рваные клочья бумаги.

Тибальд нежно провёл большим пальцем по истёршейся позолоте тиснения, бережно пролистал обезображенные страницы. Из самой середины бумажного крошева на его ладонь выпал тяжёлый сплющенный жакан. [12] Некоторое время старый воин бездумно разглядывал его, катая по ладони, а потом уронил, рассеянно разжав пальцы.

"Не разгадать нам замыслов Верховного Зодчего..."

- Помоги мне подняться, - велел он Сименсу и на этот раз тот не стал возражать.

Он наклонился, позволив обвить рукой свою шею, подхватил Тибальда под микитки и осторожно поставил его на ноги.