Нервы ни к чёрту (СИ)

Тереза заметила, что кроме смуглой Уты и красавчика Сименса денежная сторона похоже никого особо не интересовала. Бродяга наелся и теперь благодушно слушал рассказ дона Алонсо, потягивая вино, а старый сир Тибальд интересовался в основном предполагаемым вооружением разбойников и особенностями рельефа.

- О какой магической поддержке вы нам говорили? - спросила Ута у дона Алонсо.

Слушая его рассказ, она всё больше теряла свою напускную воинственность и если бы не упоминание о подвалах, набитых золотом, затеплившее в её глазах алчные огоньки, то наверное ретировалась бы вслед за грубияном Гильермо.

- Думаю, об этом вам лучше расскажет сеньорита Зузанна, - улыбнулся дон Алонсо, кивнув в сторону чародейки.

- Как хорошо известно, все колдуны, перешагнувшие определённую границу могущества, становятся практически бессмертны. - Скучным голосом заговорила соседка Терезы. - Их можно уничтожить физически, но дух ещё многие столетия будет привязан к останкам и, в принципе, способен вновь воплотиться если для него найдётся подходящее тело и будет проведён особый ритуал. В бестелесном состоянии колдун теряет большую часть своей прижизненной силы, но всё равно может быть очень опасен (особенно по ночам), если достаточно близко подойти к месту его захоронения...

- Вы произносите кощунственные речи, миледи! - с негодованием одёрнул её старый рыцарь. - Все знают, что после смерти души попадают в Подземные Чертоги, созданные Верховным Зодчим, где и дожидаются Последнего Суда, на котором обретут прощение за свои проступки, дарованное людям Всепрощающим. Всем! Даже богомерзким колдунам!

Чародейка терпеливо выслушала его гневную тираду и спокойно продолжила:

- Один из таких бестелесных духов и станет помогать нам в нашем походе.

- Но если я вас правильно поняла, то дух привязан с останкам тела, - поразмыслив, спросила Ута. - Как же в таком случае он сможет нам помочь?

- Всё очень просто, - Зузанна с лёгкой долей уважения посмотрела на смуглую воительницу. - У меня его череп...

Наступило долгое молчание. Дон Алонсо наслаждался эффектом, произведённым словами его протеже, Сименс и Аль-Саади с откровенным интересом разглядывали свою будущую попутчицу, старый сир Тибальд отчётливо скрипел зубами.

И вдруг на Терезу накатило. Нахлынувшее чувство было ей хорошо знакомо, но она ещё ни разу не испытывала его с тех пор, как покинула Лазурную Обитель: это было невероятно, но Пречистая Госпожа желала говорить с ней...

Когда она вновь пришла в себя, её сердце бешено колотилось, глаза застилали слёзы счастья, а на душе было безмятежно и радостно. Все сгрудились вокруг с тревожными взволнованными лицами; красавчик Сименс держал её руку, проверяя пульс, а дон Алонсо обмахивал лицо батистовым носовым платком.

- Что с вами, сеньорита Тереза? - обеспокоенно спросил он, заметив, что она очнулась.

- Лазурная Госпожа только что беседовала со мной, - прощебетала счастливая девушка. - Она позволила мне лицезреть частичку нашего будущего. Я видела всех вас - все были живы и здоровы, а это значит в ближайшее время с нами не должно случиться ничего дурного...

Она прикрыла глаза и взволнованно зашептала:

- О, Всепрощающий, благодарю тебя за это чудо! Я и не подозревала, что Пречистая может общаться со своими дочерьми вне стен Обители!

- Это хороший знак, сеньоры и сеньориты!- дон Алонсо запихал платок во внутренний карман камзола и победоносно оглядел собравшихся. - Вы понимаете, что это означает? Это означает, что теперь в нашем отряде появилась собственная прорицательница!

ИНТЕРЛЮДИЯ-2. ВЕСТАЛКА

Она родилась в семье рыбака, ходившего в море на наёмной лодке и отдававшего за неё львиную долю своего улова, и прачки, стиравшей на дому постельное бельё и одежду более состоятельным обывателям. Она была самым младшим ребёнком и с ранних лет чувствовала, что является обузой для своих небогатых родителей. Старшие сёстры уже вовсю помогали матери со стиркой и глажкой, а братишку, который был всего на год взрослее неё, отец начинал потихоньку брать с собой в море.

У неё никогда не было ни одной новой вещи: всё приходилось донашивать за сёстрами, а из игрушек имелась только сплющенная редиска с нацарапанными на ней глазками и изогнутой полосочкой улыбающегося рта, завёрнутая в ветхую застиранную тряпицу. Она целыми днями баюкала эту "куколку" и пела ей колыбельную, которую слышала от матери.

Несмотря на то, что отец по многу часов пропадал в море, а мать с сёстрами стирали и гладили с раннего утра до позднего вечера, денег в их семье почти не водилось. Большая часть заработанного отдавалась за право рыбачить в императорских водах и за аренду того клочка земли, на котором ютился их ветхий домишко да пятачок крохотного огорода. Нередко на ужин не было ничего, кроме ржаного сухаря, размоченного в тёплой воде, а порой и вовсе приходилось ложиться спать голодными.

Отец, чтобы заработать лишний грош, выходил в море до поздней осени, до самого сезона тайфунов, когда другие рыбаки прятали свои лодки под навесами и принимались за копчение засоленной впрок рыбы, чтобы потом подороже продать её в городе, или шли наниматься на коптильни поселкового старосты - первого рыботорговца на всём восточном побережье.

В один из холодных осенних дней, когда её отец и братишка уже возвращались с уловом домой, погода неожиданно испортилась, море разволновалось и налетевший ветер выбросил их лодку на прибрежные скалы, разбив в мелкие щепки...

После скромных похорон, их домишко был продан за долги, а сами они, вместе с матерью и сёстрами, отправились в город, чтобы найти приют в одном из работных домов. Там им выделили угол в душной общей комнате, где кроме них ютилось ещё три или четыре семьи; выдали одинаковые серые платья из грубой холстины и накормили жидкой похлёбкой, основными ингредиентами которой были вода и гнилая капуста.

Вскоре мать нашла себе и старшим сёстрам работу прядильщицами на ткацкой мануфактуре. Они уходили засветло и возвращались с первыми звёздами, а она, как самая младшая, да к тому же, очень маленькая и слабая для своего возраста, от постоянного недоедания, оставалась целыми днями совсем одна - сидела, поджав ноги, в пыльном углу и баюкала на руках свою уродливую "куколку". Редиска, из которой та была сделана, со временем ссохлась и пожухла так, что "куколка" стала напоминать теперь маленького сморщенного старичка, зачем-то завёрнутого в пелёнку.

Однажды ночью ей привиделся страшный сон: снилось, что её мать и сёстры горят в огне, кричат, задыхаются, но никак не могут выбраться наружу. Видение было настолько ярким, что она проснулась с криком, а потом остаток ночи никак не могла успокоиться, заходясь в истерических приступах рыданий и вызывая ворчливое бормотание недовольных соседок.

Утром она не смогла подняться с постели и одна из её сестёр - Феона - осталась дома, чтобы ухаживать за ней. А вечером они узнали, что на мануфактуре случился большой пожар и их сёстры вместе с матерью погибли в огне...

Одна из соседок по комнате, поражённая страшным и удивительным совпадением, заподозрила у девочки дар предвидения и, отыскав на городском рынке монахиню-весталку, привела ту к её постели. Монахиня внимательно выслушала сбивчивые рассказы остальных соседок, дала Феоне несколько медных монеток и наказала заботиться о младшей сестре, пообещав вскоре вернуться и проведать её.

Феона, подавленная ужасной смертью матери и сестёр, бледная, с сухими красными глазами, машинально взяла предложенные деньги, а тем же вечером, вусмерть напившись в портовом трактире, бросилась в тёмную воду городского канала...

Но она узнала об этом не сразу, поскольку провалялась все последующие дни в лихорадке, и когда очнулась, то увидела себя лежащей на охапке сухого душистого сена, до шеи укрытая мягким шерстяным одеялом, едущая в щелястой крестьянской телеге, под тоскливые скрипы деревянных колёс. Рядом с телегой шла давешняя монашка и смотрела на неё с мягкой печальной улыбкой.