Запах цветущего кедра

— А что тут дикие самцы по осени делают! — вспомнил опер свой охотничий азарт. — Говорят, до десятка вокруг зоны собирается! Бои устраивают! Бабы глядят с вышек! Одомашненных коров не самцы огуливают. Искусственное осеменение...

И опять оборвался на полуслове.

— Лосих сам доишь? — съехидничал Рассохин. — Или Матёрая помогает?

Тот усмехнулся и поманил рукой.

— А ты иди сюда!

И завёл внутрь барака, приспособленного под ферму. В отдельном боксе было светло и бело, как в операционной. Тут же висели доильные аппараты, шланги, какие-то бачки из нержавейки и стеклянная тара для расфасовки.

— Всё оборудование — финское, — со сдержанным восторгом объяснил полковник. — Штучного производства. Здесь сами и консервируем по их технологии. Ещё на полтораста тысяч.

— Сами и пьёте? — Стас открыл массивный высокий холодильник, забитый бутылками молока.

— Пьём! — развеселился ясашный. — Водки больше не хочется! И продаём китайцам. Накопим крупную партию, сделаем отправку. Элексир бессмертия с витамином счастья. Они умеют ценить продукт. Это Клондайк, брат!

Он открыл внутреннюю двойную дверь — и сразу же пахнуло горьковатым скотским навозом, стойким запахом домашних животных. Только из сумрачных денников, устроенных, как на конюшне, торчали лосиные головы.

— Маточное поголовье, стельные самки.

И договорить не успел, как за спиной выстрелом хлопнула дверь — ив белом боксе очутилась Матёрая.

— Они летят, Яросвет, — без паники, но с апокалиптической значительностью в голосе сказала она. — Вертолёт!..

— Ну и пусть теперь летят! — как-то уж очень легкомысленно воскликнул тот. — У нас долгожданный гость, Матёрая!

Хозяйка Карагача была в своей скрипучей косушке, белоснежной блузке с низким, откровенным разрезом и брючках из змеиной кожи. Несмотря на свой трепетно-притягательный вид, эротичной не выглядела, как в первый раз. Матёрую трудно было представить рассеянной, однако она заметила Рассохина не сразу, но зато сразу же переменилась.

— Знала: ты придёшь сам, — сказала уже гипнотическим голосом и обласкала взглядом, словно крыльями. — Ты ведь тоже не хочешь контакта с внешним подлым миром?

Рассохин насторожился: гул вертолёта уже слышался и помещении.

— Да уж, лучше бы с ним не встречаться...

— Пойдём на улицу! — ревностно предложил Галицын. — Посмотрим!

Взял Матёрую под руку и повлёк к дверям. Та демонстративно отстранилась и вышла сама.

Вертолёт МИ-8 заламывал круг над Гнилой Прорвой. Ласточек в небе уже не было, словно ветром сдуло, перепуганные лосята жались к забору, а появившийся откуда-то кавказец носился возле административного корпуса и лаял в небо.

— А если сядет к нам? — полушёпотом предположила хозяйка.

Полковник сохранял спокойствие и рассудительность одновременно с улыбчивостью.

— Куда он сядет, сама подумай? Кругом разливы, ни одной площадки. Мы на острове, понимаешь?

— На берег...

— Откос крутой...

— Там и ровного места хватит.

— А ульи? Всяко на пасеку не сядет.

Этот их разговор был междусобойным, скорым, и вертолёт словно подтвердил уверенность Галицына, завершил круг и стал заходить на Гнилую Прорву. Ещё через минуту он скрылся за лесом, но Матёрая расслабилась, только когда стих шум винтов.

— Что я говорил?

Полковник приобнял Матёрую, но она высвободилась и заспешила на каблучках к угловой вышке. Не взбежала — вознеслась! Галицын взирал на неё влюблённо, однако сказал по-ментовски, хоть и весело, но всё-таки грубовато, забывшись, что перевоплотился и носит другое имя:

— Заменжевалась баба...

Хозяйка Карагача припала к биноклю. Когда-то сторожевые вышки лагеря спокойно просматривались из Гнилой, но пойменный лес поднялся, особенно тополя и вётлы, и теперь, пока не распустилась листва, проблёскивало лишь новое железо на кровлях. Однако в бинокль, сквозь сплетение голых ветвей, всё-таки можно было что-то разглядеть, особенно вертолёт, приземлившийся на берегу.

Минут десять Галицын стоял, задравши голову, но, так и не дождавшись комментариев от Матёрой, махнул рукой.

— Сесть к нам побоятся. Да ещё вода попёрла... Пошли, лосиную ферму покажу!

Они не успели дойти до барака, как сзади, словно щелчок бича, хлестнул уши окрик:

— Яросвет?!

Полковник мгновенно развернулся и бросился назад.

— Поднимись ко мне! — был приказ.

Галицын заметно похудал на травоедении, поэтому без напряжения взбежал на вышку и взял бинокль. Несколько минут они что-то разглядывали, совещались, после чего полковник поманил Стаса рукой.

— Гнилую шерстят! — сообщил шёпотом. — Прочёсывают. Должно, тебя ищут!

Омоновцы в пятнистой зимней форме, растянувшись цепью, брели по сгоревшему посёлку, головы в касках мелькали и возле вертолёта — всего человек пятнадцать! И ни Гохмана, ни Кошкина и вообще ни одного в гражданском.

— Мы тебя спрячем, — доверительно сказала Матёрая. — Есть бункер, тайник — не найдут.

— А сами? — похоже, в Гнилой прозвучала команда сбора, разрозненная цепь потянулась вспять.

— Нас никто не посмеет тронуть, — заявил Галицын. — Мы находимся здесь на законных основаниях. Кедровые угодья и все строения бывшего лагеря в аренде. Документы и порядке, даже налоги уплачены.

— У меня тоже уплачены...

— Тебя лучше спрятать, — перебила Матёрая. — Они прилетели за тобой.

— За тобой, Стас, — после долгой паузы согласился полковник. — Но мы не сдадим при любом раскладе. Мы своих не сдаём.

— С чего вы взяли? — Рассохин оторвался от бинокля и увидел, что ясашной улыбки у Галицына больше нет.

— Им ты нужен.

— Зачем? Участковый сегодня утром был.

— Вспомни свои прежние грехи, — откровенно намекнул бывший опер и замолк.

Полковник не должен был знать ничего о Жене Семёновой.

— Ну-ка, ну-ка...

— Ты застрелил женщину, — встряла Матёрая. — Давно... И об этом всем известно. До сих пор вспоминают.

— Возбудили дело по вновь открывшимся обстоятельствам, — пришёл на помощь юрист. — Это крюк, на котором ты висишь всю жизнь. На самом деле под таким предлогом тебя хотят убрать с Карагача. Ты мешаешь им своим присутствием. Вот и устроили тут шмон.

— Бурнашов проболтался, — утвердительно спросил Стас.

— Оперативная информация, — уклонился бывший опер и хохотнул уже не как ясашный. — Спрячем — и пусть хоть месяц ищут!

Рассохин сунул ему бинокль.

— Никому нельзя доверять.

— Мне можно, — заверила хозяйка Карагача. — Пойдём, провожу... Яросвет, отслеживай гостей!

Галицын что-то почуял.

— Сам провожу. Я же отвечаю за безопасность! Да и рано ещё! А если они ночевать собрались, ему в темнице париться, что ли? Насидится ещё...

— Не суетитесь, люди, — оборвал Стас. — Если надо, спрячусь сам.

— Станислав, послушай мудрую женщину, — Матёрая положила руку на грудь и словно обожгла. — В любом случае я должна показать убежище. Тебе не будет там одиноко.

— Пусть сам решает! — ревниво и как-то нерешительно засуетился Галицын. — Мы же не знаем тонкостей. Может, есть мотивы! Аргументы... Может, его и не тронут!

— Не позволю! — властно отрезала хозяйка. — Он нуждается в помощи. Мы несём ответственность за каждого, кто пришёл к нам по доброй воле.

— Да я что? — мгновенно сдался полковник. — Я не против!

Матёрая снисходительно усмехнулась.

— При имянаречении ты давал клятву, Яросвет.

— Помню.

— Ревность — это грязь общества. Пора изживать мирские привычки.

Полковник не хотел оставлять их вдвоём! И это неожиданным образом подогрело мстительное чувство Рассохина.

— Пожалуй, ты убедила меня, сестра, — согласился Стас. — Пойдём посмотрим на убежище. Это далеко?

— В священной роще, — она бессовестно манила его взглядом и в этом походила на Женю Семёнову.

Галицын сделал последнюю попытку удержать их, припал к биноклю и заговорил торопливо и успокоительно:

— Ну, точно! Будут ночевать! Выгружают какие-то ящики... Во, палатку растягивают!..