Силой и властью (СИ)

- Ты права, Лисичка, - Фасхил кивнул и усмехнулся. - У Рахуна есть твоя любовь, и его зовут другие. Да он просто счастливчик!..

- А разве ты - нет? Помнишь Эфани из Рысей? Когда ты улетел, она ждала восемь лет! Но ты так и не вернулся, и Эфани забыла о замужестве, родила детей от Рагмута, чтобы хоть чем-то походили на тебя. И теперь, смотри: Ануша готова пойти с тобой, но ее день наречения только что минул, она хочет семью, а не одинокое материнство. Скажи, т'хаа-сар, ты готов почитать и защищать эту девочку до конца своих дней? Готов любить? Скажи ей - и она наполнит свой кубок.

Фасхил посмотрел на Анушу. Она тоже заглянула в его глаза без заискивания, без робости перед свирепым зверем, вожаком хранителей Тирона, привыкшим к вкусу крови на губах. Взгляд ее был прям и открыт. И тело - сильное, налитое, готовое к материнству, жаждущее любви...

Но черная Лисичка Хафиса рядом, и она по-прежнему во сто крат роднее и желаннее. Любая даахи такое услышит. Нет, никогда Фасхилу не забыть жену Белокрылого. Несчастный бездомный хаа-сар!..

- Я прилетел не в поисках семьи, Хафиса. Мне нужно увидеть мальчика.

- Что же, как хочешь, - Хафиса вздохнула и разомкнула объятия. - Дети уже убежали играть, но я знаю, куда. Идем, покажу.

Хафиса повела его прочь от костра, вниз к селению и дальше, через ленту соснового бора, опоясывающую Стража. Пока шли, поднялась луна, и из мрака леса они попали на широкий луг, залитый бледным светом. Слева поднялась отвесная скала, а правый край обрывался пропастью и гремящим как раскаты ушедшей грозы водопадом. По далекому дну пропасти неслась стремительная Лаан-Шару, Золотая Струя, в низовьях которой издавна мыли золото. Фасхил и думать забыл, как же тут красиво!

- Пламя Маари и кровь Хаа, связанные законом Аасу, сотворили этот мир, - Хафиса прислушалась и тепло улыбнулась. - Кровь и пламя, любовь и свобода, вон они, у кромки играют. Смотри, т'хаа-сар, внимательно смотри, и помни: решать все равно не тебе. У Одуванчика есть Ягодка.

Сказала - и отступила в тень леса, удалилась. Но Фасхил уже слышал приемыша, уже купался в потоках его силы. Перед мысленным взором возникли две маленькие фигурки на скальном выступе над самим водопадом. Мальчики спорили:

- ... а я тебе говорю, что все так и есть, пещера там. Лапочка вчера говорила, что Ушко с Цапкой туда много раз летали, сквозь воду, и даже что-то там прятали.

- Цапке и Ушку делать нечего, они как дети неразумные - вот и все...

- Одуванчик! Да ты что такое говоришь-то?! Цапка старше меня на целых два года, а Ушко и вообще в следующую весну имя получит. Какие еще дети?

- Дети и есть - только и заботы, что проказничать да родителей не слушать. А ты, Ягодка, взрослый, ты - мой хаа-сар, и должен меня защищать. А мне боязно: вдруг там ничего нет, и ты разобьешься о скалу?

- Вот потому и не могу трусить, что хаа-сар. Хаа-сар трусить нельзя. И ты не бойся - все будет хорошо!

И один мальчишка, оттолкнувшись, соскочил в пропасть.

Фасхил широким быстрым шагом направился к водопаду и через сотню шагов вышел прямо на уступ. Вот он, сидит на краю, свесив ноги, Золотой малыш-Одуванчик, чудовище, носящее в себе бездну. Т'хаа-сар замер, не в силах оторвать взгляд. Чувства - страх, ненависть, восторг и нежность, зависть и презрение - все, на какие только он был способен, вспыхнули и утопили в себе остатки ясных мыслей.

Мальчик почуял его, оглянулся и испуганно вскрикнул. Ужас, не сравнимый ни с чем, волной прокатился по склону. И тут же, как отклик на испуг маленького мага, из пропасти, прямо из струй и брызг водопада выскочил мокрый и встрепанный звереныш. Ягодка прыгнул и встал между т'хаа-сар и Одуванчиком - крылья яростно захлопали, запылали глаза, из-под когтистых лап брызнуло скальное крошево. Из ощеренной пасти не вырвалось ни звука, только взгляд хлестал, как плетью:

"Прочь от него! - явственно слышал Фасхил, - Прочь, не пугай - убью! Сожру! Уходи!"

Но Фасхил не смотрел на маленького даахи, его интересовал человек. Почему ты не давал своему хранителю испытать себя и прыгнуть в воду? Почему? Ты боишься за него? Волнуешься? Любишь? Да... ты любишь его, слышу.

И только теперь - волчонку:

- Не бойся, Ягодка, я твоего малыша не трону. Вот, слушай меня, слышишь? Видишь? Я не вру. Ухожу, уже ухожу.

Ягодка встряхнулся, окатывая всех ледяными брызгами, и снова превратился в мальчика, все еще растрепанного, мокрого и сердитого.

- Смотри, т'хаа-сар, ты обещал. Уходи, и лучше бы тебе не возвращаться.

Хафиса ждала в лесу.

- Ну что, познакомился? - чуть насмешливо спросила она.

- Да уж... маленький волчонок дерзок до глупости - весь в родителей.

- Наш сын хороший хранитель. - В голосе матери звучала гордость. - А что Одуванчик?

- Я не знаю, Хафиса. Ты приняла его в семью и будешь защищать, ты хочешь услышать от меня правду, но правда в том, что я - не знаю. Он силен и душа его темна, покалечена, вряд ли уже излечится до конца. Мне было бы куда спокойнее, если бы этого ребенка не было. Но, я сам видел, малыш умеет любить... - Фасхил долго молчал, а потом закончил твердо и веско. - Мальчиков разлучить надо.

- Это невозможно! Хаа-сар не оставит своего мага.

- Не совсем и не навсегда, Хафиса, но это необходимо. Мальчишка так силен, что рядом с ним самого себя теряешь. Он порабощает и очаровывает, сбивает с толку, а Ягодка должен понимать, кто такой этот его маг на самом деле. Он должен все решать сам, без опьянения всетворящим пламенем. Одуванчика я заберу в орден, будет учиться, а Ягодка вырастет дома и после наречения сможет явиться ко мне на службу. Тогда они снова соединятся.

Хафиса остановилась, отдаляясь. Теперь она была не его давней возлюбленной, а только матерью, решающей судьбу своих детей.

- Хорошо, т'хаа-сар Фасхил из клана Ирбиса. Все мы знаем, что хаа-сар не переживет смерти своего мага. Но я верю, что ты не хочешь погубить моих детей, а только исполняешь долг и желаешь лучшего. Я думаю что все, сказанное тобой, мудро, и надеюсь, что муж и отец тоже это поймет. Но я не отдам тебе Одуванчика. Рахун - магистр ордена, он сам привезет сына, когда сочтет нужным. Таково мое материнское слово.

6

Осень года 632 от потрясения тверди (двадцатый год Конфедерации), Гнезда даахи на склоне Стража, Поднебесье.

Адалан стряхнул с лица брызги и потер глаза. После ухода чужака игра разладилась. Пещера под струями водопада как-то сразу перестала быть интересной, а подвиги Ушка и Цапки уже не для ушей брата, а на самом деле показались никчемными детскими шалостями.

Ягодка сбросил промокшую рубашку, как следует отжал воду, потом снова натянул и хмуро позвал:

- Лаан-ши, пойдем домой, что ли?

Адалан согласно кивнул и следом за братом поплелся к перелеску. Его так и подмывало расспросить о незнакомце, но Ягодка морщил нос, скалился и сверкал глазами так, что приставать было страшновато. Только у самого поселка Адалан наконец-то набрался смелости.

- А там, у водопада, кто это был? Такой...

- Барс Фасхил, старший брат нашего вождя. Страшный, испугал тебя, да?

- И ничего не испугал! Я просто никогда раньше таких не видел, удивился - и все.

Адалан даже обиделся немного - вечно Ягодка опекает его, как младенца. Если уж так надо с кем-то нянчиться, то, вон, со Снежинкой можно. Она тоже по малолетству не летает еще и, как всякий хааши, "ничего дальше своего носа не слышит". Так нет, братцу надо его, Адалана, подзуживать и высмеивать.

Хотя, если по правде, то Адалан и в самом деле перепугался.

Раньше он всех боялся.

Когда Рахун только принес его в дом, Адалан долго болел. Из тех дней только и помнилось, что живое тепло Ягодки. Маленький хаа-сар держал слово, ни на миг не уходил. А еще женский голос, мягкий, ласковый, с чуть заметной печальной хрипотцой, будто от долгих слез, да руки - тонкие и легкие, как бабочки. Из этих рук он получал только хорошее: холодную повязку на пылающий лоб, ароматный отвар против боли или теплое свежее молоко. Адалан тогда сразу понял - такие руки могут быть только у мамы. Мама Хафиса была худенькая, большеглазая, похожая на странную девочку, вроде старших воспитанниц школы почтенного Нарайна Орса. Только живот у нее был огромный, из-за этого она не могла спать на полатях вместе с мальчиками. Чтобы быть с мамой, Адалан, едва стоящий на ногах, сползал с постелью на пол, прижимался к ее боку, тянул себе под щеку ее руку, и только тогда засыпал. А потом приходил Ягодка и устраивался рядом, обнимая всех сразу.