Плач об агнце в вертепе

— И не проси, — процедил он. — Не пожалеет око мое, и не помилую. И хотя бы они взывали в уши мои громким голосом — не услышу их!

— Неужели ты погубишь весь остаток сосудов своих? — мягко спросил Ясельников, продолжая удерживать его руку. — Ведь есть среди них и праведные.

Павлиди упрямо мотнул головой.

— Сказал тоже! Нечестие их весьма велико.

Но было заметно, что он задумался над словами Ясельникова.

— Не знаю даже… — проговорил он, наконец, поразмыслив. — Ну, если найдется разве пять… нет, один праведник среди них. — И он окинул сосуды таким испытующим взглядом, что те ощутимо под ним вострепетали.

Потряхивая жезлом, Павлиди принялся расхаживать по мастер-ской и оценивающе рассматривать сосуды. Судя по его недовольному виду, праведников среди них не находилось. Вдруг Павлиди остановился.

— Постой, — медленно проговорил он. — Я, кажется, знаю одного… Но если и там нет, — он вновь окинул полки гневным взором, — возвращусь и всех отправлю к егоровским рыбам!

Признаться, Ясельников ожидал, что, когда Павлиди оставит его один на один с многочисленными глиняными коленами мастерской, поднимется к нему от них великий вопль и жалобы, и придется еще, чего доброго, по-настоящему предстоять за них. Но не успел он этого испугаться, как Павлиди вернулся. Гнева его как не бывало.

— Я нашел праведника, — произнес он удовлетворенно. — Вот он.

— Но это же ночной горшок! — вскричал Ясельников.

— Не смотри, каков он с виду, — назидательно произнес Павлиди. — Ибо истинно праведен по назначению. Потому пощажу остальных.

Ясельников решил сменить тему разговора.

— Вероника послала меня за мясом, — сказал он. — Но я не знаю, где купить его по такому времени.

— С каких это пор она стала есть мясо? — удивился Павлиди, ища глазами, куда бы пристроить нового праведника.

Ясельников только развел руками.

— Ну, неважно, — сказал Павлиди. — Где мясо, знает Игумнов. Пойдем, я как раз собирался заглянуть к нему.

Сумерек было не узнать. Они будто передумали сгущаться, точно кто-то на другом конце земли приказал солнцу встать, как когда-то встарь. В странном фиолетовом освещении они добрались до улицы, на которой жил Игумнов, перешли узкий, но очень глубокий канал, пару раз повернули и вошли на большой неогороженный двор. В глубине двора белел двухэтажный, крытый черепицей дом Игумнова. Сам хозяин обнаружился тут же, во дворе. Он возился с массивной лебедкой, трос от которой тянулся куда-то под землю, в круглую дыру, откуда выходил слабый дымок. Вид у Игумнова был озабоченный и удрученный одновременно.

Они молча поздоровались, а потом Павлиди спросил, указывая на дыру:

— Теперь здесь?

Игумнов, скривившись, кивнул. Выждав паузу, Павлиди снова спросил:

— Мясо покажешь где? — Было видно, что он старается не коснуться какой-то больной темы.

Игумнов оставил свою лебедку, повернулся, посмотрел по сторонам, одну из них выбрал и показал туда пальцем:

— Да это недалеко здесь. Цыгане недавно резали. Вы подо — ждите, сейчас я его вытащу, и пойдем. Встаньте пока вон у забора, перекурите.

Они послушались, встали, где было указано. Смотрели, как Игумнов возится с блоками, трос проверяет.

— Снова провалилось? — спросил Ясельников у Павлиди.

— Угу, — ответил тот и добавил: — Сейчас еще ничего. Прямо посреди двора, вытаскивать удобно. А в прошлый раз провалилось чуть ли не под фундаментом. Чтобы его вытащить, пришлось кладку разбирать. Да в подвале загорелось — расплав попал.

Ясельников кивнул. Дело было известное. Который уже месяц Игумнов был поглощен литьем бронзовых статуй; они получались, когда он заливал расплавленный металл в провалы, сами собой появляющиеся у него во дворе. Эти провалы возникали у него во дворе всегда, сколько он себя помнил. Идея же пришла ему в голову недавно, и с тех пор занятие это превратилось для него то ли в наказание, то ли в миссию. В первый раз, когда он залил металл в эту произвольную форму, дал ему остыть и затем выудил готовое на Божий свет, он отчего-то надеялся, что это будет колокол. Однако это оказалось статуей, и двое суток он очищал ее от глины, песка и окалины, отбивая молотком целые пласты, прежде чем удалось рас — смотреть ее. Перед ним было невысокое, ростом с него, изваяние мужчины, взвалившего на плечи ягненка. Поза его была очень естественна, мужчине, видно, было не впервой тащить на плечах ягнят. Ягненок в свою очередь также не казался недовольным, что его взгромоздили на чьи-то плечи. И Игумнов понял, что перед ним сам Спаситель. По его словам, он чуть было не рухнул на колени перед изваянием, так сильно было ощущение чуда. На следующий день он со всех ног бросился в местную церковь, и скоро эту историю рассказывали уже по всей области. К Игумнову начали приезжать иностранные корреспонденты. За ними стали стекаться паломники. Потом статуя была перенесена в церковь, где ее объявили чудотворной. Ждали притока калечных и расслабленных, чтобы доказать, что и исцелять эта статуя может; и так сильна была эта уверенность, что Игумнов начал всерьез подумывать о том, чтобы продавать в небольших пакетиках землю из чудотворного провала, — авось с притоком болезных одной статуи будет мало и станут пакетики покупать в надежде исцелиться.

В таком состоянии застал его второй провал. Теперь событие уже не прошло незамеченным. Съехались репортеры и телевидение, заснявшие каждый этап трудоемкого процесса заливания в форму, за-твердевания и извлечения. Один телевизионный канал даже показывал все это в круглосуточном режиме. Вся страна затаила дыхание.

Тем страшнее было разочарование. Освобожденное от окалины и земляных напластований, перед многотысячной аудиторией красовалось изваяние мужчины средних лет и средней же упитанности в бейсболке, опиравшегося на клюшку для гольфа. На лице его играла широкая и довольная ухмылка, а правую руку свою с поднятым большим пальцем он выставил вперед, словно хвалил всех за хорошо сделанную работу.

Публика пришла в изумление, церковь смутилась. Второе изваяние ставило под сомнение первое. Особенно оскорбителен был жест. Истолкование его чуть было не вызвало созыв нового вселенского собора. Однако решено было ограничиться тем, чтобы местным порядком выставить первую статую из церкви и чудотворной ее более не считать. Для местной церкви, предвкушавшей удвоение доходов от обретения второго чудотворного изваяния, это было потрясением. На Игумнова стали смотреть как на врага церкви и, соответственно, Бога. И уж совсем никакой реакции не вызвало его заявление, что тип в бейсболке — это тоже Спаситель, но для некоторых. И эта статуя — не последняя. Будут и другие, дайте только срок. Пророчество звучало зловеще, но никто на него внимания не обратил. Церковь привыкла к зловещим пророчествам и даже считает их почему-то своеобразным доказательством своей тысячелетней мощи.

Вышло все по слову Игумнова. За месяц в мир пришло еще восемь Спасителей, и все они были способны вызвать по меньшей мере изумление. Они были очень разные, эти Спасители: у одного была сабля, у другого трубка, третий разговаривал по мобильному телефону, поза четвертого была до омерзения непристойна, пятый был в каске и палил в кого-то из ружья, шестой был, судя по всему, больной, седьмой был, кажется, пьяный, а восьмой был, видимо, мертвый. Но самое обидное, что никто так и не желал обращать внимания на происходящее во дворе Игумнова, — перво-наперво не желали обращать на это внимание власти. Даже бронзу Игумнову приходилось закупать за свой счет, и он уже начал подумывать о том, чтобы перелить некоторые статуи.

Игумнов еще раз проверил трос, перешел к барабану и принялся крутить его. Трос со скрипом натянулся, края дыры вспучились, и из земли полезло что-то большое. Ясельников и Павлиди бросились помогать, и вскоре на тросе повисло нечто бесформенное, обросшее землей, какая-то странная масса, которая в наступающих сумерках выглядела довольно угрожающе.

Игумнову первому удалось рассмотреть ее.