Священная охота

ними без свидетелей и в огороженном загоне, где легче было укрощать испуганное животное и достигать взаимопонимания (или по крайней мере взаимного изнеможения). Этого коня, пожалуй, будет нелегко заставить подчиняться…

– Жаль.

В дальнем стойле Ингри заметил непохожее на коня животное. Хмурясь, он заглянул за загородку и удивленно отпрянул. Олень с великолепными рогами поднял голову от охапки сена, фыркнул и отбежал в дальний конец стойла, заставив заволноваться коней.

– Думаю, твое присутствие пугает его, – с сухой насмешкой протянул Венсел.

Сделав несколько кругов по просторному стойлу, благородное животное замерло, но не вернулось к своему сену. Его прекрасные темные глаза смотрели на людей настороженно. Ингри решил, что олень находится здесь довольно давно, поскольку он не пытался вырваться из стойла: только что пойманные животные иногда гибли в отчаянных попытках освободиться.

– Что ты собираешься с ним делать? – спросил Ингри Венсела, стараясь не показать своих чувств. – Приготовить на ужин? Подарить шурину? – Олень был изображен на гербе Стагхорнов, но что за магический дар может иметь в виду Венсел?

Граф глянул на нервное животное поверх плеча Ингри, и губы его изогнулись в странной улыбке.

– Когда играешь против таких изобретательных противников, как те, с которыми приходится иметь дело мне, всегда лучше не ограничиваться одним планом. Однако весьма вероятно, что олень попадет на вертел. А теперь пойдем отсюда.

Уходя из конюшни, Хорсривер не оглянулся, и Ингри спросил:

– Ты часто сейчас ездишь верхом ради удовольствия? Насколько я помню, ты очень интересовался лошадьми своего отца. – Это было, пожалуй, единственным, о чем его медлительный подросток-кузен был готов болтать часами.

– В самом деле? – рассеянно отозвался Венсел. – Боюсь, теперь я испытываю к лошадям такие же чувства, как и к женам. Они живут так недолго, и я устал избавляться от них.

Не придумав ничего, что можно было бы сказать на это, Ингри молча последовал за Хорсривером.

По дороге он размышлял о том, насколько последователен Венсел в своем безумии. Основания для попыток убить Йяду и поспешный отказ от них были слишком странными, чтобы оказаться ложью, однако из этого не следовало, что сам Венсел понимает их правильно. Впрочем, эксцентричная тактика, которую использовал Венсел в борьбе с богами, должно быть, раньше бывала успешной. Назвав Йяду приманкой, которую подбросили ему боги, он явно не ошибся, и одной этой угрозы было бы достаточно, чтобы вызвать его злобу. Если Венсел говорит правду, он уже четыре столетия ускользает от охотящихся на него богов.

Богам следовало бы затаиться в каком-нибудь узком проходе и позволить Венселу резвиться до полного удовлетворения, пока не окажется, что обратной дороги ему нет. Однако странная настойчивость Венсела, когда все они встретились на дороге в Истхом, теперь получила объяснение: мысли бедняги, должно быть, бежали в пяти направлениях одновременно. «Да, но так же бежали мысли и его противников-богов».

Тут