Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания (СИ)

Гвендолен неплохо представляла себе, какие вещи и крылатые, и люди могут проделывать друг с другом, особенно наедине, при погашенных свечах и закрытых ставнях, хотя и в другое время тоже. Крылатые, на ее взгляд, все делали довольно изящно. Но у нее почему-то не было не малейшего желания обниматься ни с кем из крылатых мужчин, а когда они пытались это проделать, сохраняла на лице настолько язвительное выражение, что их стремление быстро угасало. Видимо, она была отмечена проклятием Вальгелля с самого рождения. Возню людей на деревянных скрипучих кроватях, которую она иногда наблюдала, пролетая мимо верхних окон, Гвен вообще считала чем-то уродливым. Представить, что Эбер захочет прикоснуться к ней, казалось настолько невероятным, что она пока не могла себе ничего до конца додумать. Но дрожь начинала колотить ее все сильнее — правда, нельзя сказать, чтобы это было неприятно. Ничего подобного она не испытывала, даже подходя к самом краю крыши, когда прямо над ней нависала огромная луна в самой полной фазе, расправляла крылья, но нарочно затягивала взлет, чтобы испытать пронзающую все тело тягу вверх, в темное небо.

— В таких местах должны обитать призраки, — сказала она неожиданно, лишь бы прервать молчание, в котором все сильнее становилось ощущение чего-то единого, существующего между ними. — Но я пока ни одного не видела.

Баллантайн неожиданно взял ее за руку чуть повыше локтя. Они вздрогнули одновременно оба.

— Вы боитесь призраков?

— Нет, — немного смущенно отозвался Эбер, — я просто… не очень хорошо вижу в темноте.

— Вы так сделали… — Гвендолен чуть помолчала, — только поэтому?

— Не совсем. Мне это показалось хорошим предлогом.

— Зачем же вы искали предлога?

— Вы удивительная девушка, Гвендолен, — произнес Баллантайн после некоторого молчания. В коридоре теперь не было никаких звуков, кроме их гулко звучащих шагов, поэтому он невольно понизил голос. — С тех пор, как я вас увидел… мне все время кажется, будто я могу сделать очень многое… гораздо больше, чем я был способен до этого. И еще… очень долго я уже ни о чем не думал, кроме делегаций, докладов губернатору, бесконечных бумаг и переговоров с купцами. Мы ведь по сути все одинаковые канцелярские крысы, только некоторые стоят на ступеньку выше. Но когда… я на вас смотрю, я начинаю думать о другой стороне жизни.

Они уже почти подошли к лестнице, ведущей на хоры над парадным залом. Прямо под лестницей была спрятана не сразу заметная дверь, и сквозь плотно закрытые створки пробивался еле различимый свет.

Гвендолен вздохнула. Почему в губернаторском дворце такие короткие коридоры?.

— Мы пришли, сьер Баллантайн, — сказала она, потянувшись рукой к створке двери. — Но я хочу вам сказать, что я… я чувствую тоже самое.

Выражение лица Баллантайна, вошедшего в комнату вслед за Гвендолен, еще сохраняло отсвет улыбки, но быстро замкнулось при виде стоящих у небольшого круглого стола Дагадда и Логана. Оба они заметно нервничали, поэтому так и не садились. Дагадд тяжело опирался о спинку стула, и в его чертах было трудно отыскать того добродушного чревоугодника, который всего полчаса назад с восторгом вгрызался в поставленную перед ним оленью ногу. Усы и борода чуть выпятились вперед, придавая ему грозный вид. Логан, напротив, был бледнее обычного и не поднимал глаз.

— Ну что же.. — Баллантайн помедлил, но все-таки приблизился к столу. — Мне передавали, что вы хотите еще раз поговорить со мной. Что-то изменилось со времени нашей последней встречи?

— И ничего, и многое. — Логан заговорил, по-прежнему глядя в стол. — Мы уже рассказывали вам о своих поисках, сьер Баллантайн.

— Да, только не совсем внятно объяснили, что именно вы ищете. Кстати, это поиски отвлекли вас от главной цели, с которой вас пригласили в Тарр? Я, конечно, далек от этих дел, но был бы рад увидеть закладку первого камня в фундамент будущего университета.

— Ага, — пробурчал Дагадд, — а если один раз провидельники скомкали, и теперь все время за нами елозят.

— Вы правы, сьер Баллантайн, — произнес Логан с тем же спокойным выражением. — Именно поиски мешают основанию университета в Тарре. Только не наши, а нас. Одну ночь мы уже провели в Службе Провидения.

Баллантайн словно чуть сгорбился и, подойдя к столу, отодвинул один из стульев. Он махнул рукой и сделал знак садиться Логану с Дагаддом. Только Гвендолен осталась стоять у двери, чутко прислуживаясь к звукам в коридоре. На столе горело несколько свечей в разных подсвечниках, и стояла нетронутая бутылка вина с несколькими бокалами. В остальном комната была погружена в полумрак.

— Странно, что после этого я снова вижу вас перед собой, — ровно сказал Баллантайн без всякого выражения.

— Нам есть кого за это поблагодарить, — Логан поднял глаза, и Эбер обернулся к Гвендолен, проследив за его взглядом и слегка дернув углом рта:

— Хоть бы ее вы не впутывали в свои таинственные и подозрительные дела.

— Да она сама кого хочешь замотает, — с радостной улыбкой заявил Дагадд.

— Поверьте, сьер Баллантайн, — Логан несколько церемонно приложил руку к груди, — Гвендолен из рода Антарей гораздо более таинственное и подозрительное существо, чем мы с Дагди вместе взятые.

Гвендолен не успела решить, возмутиться ей или тонко улыбнуться в ответ на лесть, как Логан продолжил:

— Но все-таки мы не напрасно приехали в Тарр, сьер Баллантайн. Здесь мы нашли несколько любопытных документов. Будет ли у вас терпение нас выслушать?

Эбер некоторое время колебался — видимо, думал об Элизии, которая все чаще ищет его глазами в толпе и все сильнее начинает кусать тонкие губы. Наконец он пробормотал:

— Раз у меня хватило терпения не выставить вас вон из города…. Постарайтесь только излагать мысли покороче.

— К сожалению, древние мудрецы не были привержены краткости изречений. В то время мир вообще никуда не торопился, — спокойно ответил Логан. — Я всего лишь хочу прочитать вам одну рукопись, на которую мы наткнулись в таррской библиотеке. Вернее, не совсем так — мы знали, что она может здесь оказаться, и наши поиски увенчались успехом. Эта рукопись принадлежит перу Агрона Мэссина.

Гвендолен определенно показалось, что она уже где-то слышала это имя. Брови Эбера чуть сошлись у переносицы:

— Первого министра короля Вальгелля, казненного и объявленного вне закона? Интересно, как вам удалось проникнуть в засекреченные архивы?

— Не совсем его, — мягко поправил Логан. — Его старшего брата. Это вообще была семья, богатая на таланты — кому достались государственный ум и умение управлять. А кому мудрость философа и звездочета. Правда, судьба у всех оказалась одинаково печальной.

Мэссин-старший не гнался за известностью, и его рукописи могли быть интересны и понятны только собратьям по научным трудам, оттого его произведения не постигла участь быть уничтоженными или спрятанными в тайниках королевской канцелярии или Службы Провидения. Последние годы он жил в Тарре, видимо поэтому мы и обнаружили этот свиток именно здесь.

Он вытащил из-за обшлага рукава достаточно древний на вид манускрипт, чуть желтоватый и неровный по краям, и тщательно разгладив его на досках стола, наклоняясь над свечой, принялся читать, вначале чуть монотонным, но чем дальше, тем все более увлекающимся голосом.

"Историю эту адресую я всем моим потомкам, детям моим, детям моих детей и внукам моих внуков, пока не прервется навсегда ток крови нашего рода, что течет в их жилах, заклинаю я помнить мой завет и неукоснительно ему следовать. Да и если угаснет под гнетом неблагосклонного времени корень наш, наказываю последнему из рода передать тайну сию лицу, к коему питает он безграничное доверие, дабы мир наш остался неизменным. Ибо собираюсь я сейчас поведать вам о странных и ужас наводящих делах.

Да будет открыто вам, ведомые и неведомые мои потомки, что всю свою жизнь прожил я тихо и уединенно, не ища радости в ином, кроме исчисления звезд и своих книг. Многие люди сторонились меня, полагая колдуном и чернокнижником, поэтому не слишком тяготел я к их обществу, предпочитая свою увеличительную трубу и листы пергамента. На пятидесятое лето моей жизни меня постиг величайший удар: мой младший брат, когда-то вознесшийся волей провидения до роли человека, которому никто, кроме короля, не мог приказывать, был этим же королем низвергнут и возложен на плаху. После этого совсем невыносимой стала моя жизнь в городах, и три года я провел в маленьком домике близ границы с Валленой. Там и приключилось со мной это происшествие, что до сих пор стоит у меня перед глазами так же ясно, как будто бы все явилось вчера.