Время вспомнить (СИ)

  По дороге лавочник продолжал болтать, жрец рассеянно слушал, оглядываясь по сторонам. Вскоре они разошлись: Птиш отправился в долину, отвозить какой-то заказ в имение богатого судейского чиновника, Тормант решил побродить по селу. Ему хорошо думалось на ходу, вот он и занял ноги ходьбой, а голову - размышлениями.

  Он думал, что скоро выйдет к подъемному мосту, через который въехал вчера, но, оказалось, забрел в ту часть, где село мостилось на гору. Подумав, Тормант пошел вверх по залитым солнцем улочкам. Деревьев здесь было мало, а те, что росли, цеплялись, искривляясь, за каменистые склоны. Домики тут виднелись победнее, садов почти не было. Редкие полуосыпавшиеся заборчики едва скрывали от посторонних глаз немудреный быт: курятники во дворах, сваленный кучами хворост на обогрев уже прохладных ночей, груды земли, которой досыпались огородики после осенних дождей. Здесь ограждать село рвом не требовалось: скала обрывалась гладким срезом с редкими выступами, пропастью, заглянув в которую, Тормант, с детства боявшийся высоты, поежился.

  Внизу раскинулась долина: ухоженный лес, золотой, с вкраплениями кроваво-красных клубков дикого винограда, белые дома с разноцветными крышами, поля, синяя жила реки, мельница, далее на юг - лужицы светлых озер, Пятихрамье - невысокое строение из коричневого кирпича, пестрые огороды, погост с пятнышками надгробных плит.

  Тормант прошелся вдоль края, стиснув зубы, еще раз заглянул в пропасть. Дождь отполировал до блеска беловатые выступы, кое-где редкий кустарник отвоевал себе узкие глинистые пятачки. Внизу образовалось месиво из кусков скалы, бурелома, скинутого селянами мусора и опавшей листвы. Упади туда человек, место стало бы для него верной и тайной могилой, ни спуститься сверху, ни подобраться снизу к нему через густой колючий кустарник было бы невозможно. Тормант усмехнулся, поймав себя на мысли, что ищет схорон для тела, если что опять пойдет не так.

  ****

  Сюблим негромко выругался, оглядывая плохо освещенный подвал с низким, по макушку жрецу, потолком.

  ― Что с ним?

  ― Только что был удар. Правая половина тела недвижима.

  Сюблим подошел к мальчику, тряхнул за плечо. Тот замычал, но глаза не открыл. Остро запахло мочой. Сюблим брезгливо двумя пальцами растянул никчемышу веки. Потом со вздохом достал из ножен стилет и одним ударом пробил грудь, пронзив сердце. Затем пастырь вышел из комнаты в ярко освещенный лампами коридор и прикрыл за собой дверь. Было слышно, как он отдает распоряжения Орешку.

  Тормант потер лоб, поморщился. Он очень устал за эти четыре долгих дня, устал, но ничего не добился. Признавать в очередной раз свое поражение было неприятно.

  ― Ты - фанатик, ― беззлобно констатировал Сюблим, входя в комнату. ― Сколько это будет продолжаться?

  ― Я был совсем близок, и позвал тебя не для того, чтобы демонстрировать очередной труп. У меня почти все получилось. Он заговорил...

  ― Да. А потом в мозгу его лопнули жилы, и он обделался.

  ― Это был голос Домина!

  ― Или любой твари, подошедшей поближе и с радостью обнаружившей медиума.

  ― Говорю же...― Тормант запнулся на полуслове, махнул рукой и ссутулился, опустив голову на сомкнутые руки.

  Сюблим помолчал.

  ― Кто это был?

  ― Никчемыш.

  ― Знаю, что никчемыш. Другими ты и не интересуешься. Что мне говорить Высшему, если придется покрывать твои...огрехи?

  ― Не придется. Я все сделал чисто. Парень работал на рынке за еду, спал где придется ...

  ― То-то я смотрю, запах...

  ― Я присматривался к нему пару семидневов, послушал людей, потом послал письмо и немного денег, якобы от дальних родственников, приглашающих парня поработать на лесоповале. Никто не усомнился, парень сильный, даром, что на голову слаб. Все думают, что он сгинул по дороге на работу - за пару золотых парня вполне могли прибить где-нибудь на большаке. О письме я позаботился.

  ― Целое дело. И ради того, чтобы вдыхать эту вонь и слюни ему вытирать?

  ― Не ради. С каждым шагом...

  ― Трупом...

  ― Неважно, я все ближе к цели.

  ― Ты фанатик. И смутьян. Если Высший узнает, чем ты тут занимаешься, не видать тебе ни даров, ни пастырства. И скулы, и виски выжжет каленым железом. Ты ведь на что покушаешься? На него самого, на его полномочия, привилегии, наконец. И что тебе с того, что ты услышишь голос Домина, если Он вообще захочет с тобой говорить. Многие пастыри вообще считают, что Его не существует...прости меня Повелитель, если Ты есть, ― Сюблим скорчил постную благочестивую физиономию, потом показал в пространство неприличный жест, ― и я в их числе. По моему разумению, есть только братство ошалелых пленсов, которых мы производим и пестуем, кто-нибудь из них дурачит Толия оттуда, а мы умиляемся: 'Ах, Домин говорит с Высшим Пастырем!'. Тьфу!

  ― Ты сам несешь ересь, а еще называешь меня еретиком, ― усмехнулся Тормант.

  ― Несу. Служу неизвестно кому, подчиняюсь старому пердуну, пускающему газы из-за больного живота даже на церемониалах, провожу дурацкие ритуалы, общаюсь со всяким сбродом, охочим до крови и извращений. Еще раздаю дары, пополняю армию прорицателей, чародеек и гадалок, прибавляю мужскую силу королю и женскую силу его любовнику. Потому что нынешнее положение дел меня вполне устраивает. Я к власти не стремлюсь, на основы Храма не покушаюсь. И не мотаюсь по всей Метрополии, кормя клопов по постоялым дворам, ― Сюблим прошелся по комнате, задувая свечи. ― Посмотри, на кого ты стал похож со своими 'изысканиями'. Тебе надо выпить как следует, отыметь девку, хотя я знаю, что ни одна девка ТАКУЮ голову, как твоя, не прочистит. Пойдем, проведем вечерок в корчме, я знаю одну неплохую. Твой слуга вывезет труп в лес, сегодня он разжился тремя золотыми и будет весь вечер лапать шлюх. Боюсь только, однажды кто-то предложит ему четыре золотые монеты, и он проболтается, твой Орешек. И лететь тогда твоей голове...

  ― Сюблим, ― перебил друга Тормант, ― ты веришь во все эти разговоры насчет будущей власти Храма и армии пленсов, которая нам однажды поможет?

  Сюблим остановился у заставленного свечами стола, задумчиво провел рукой над пламенем.

  ― Политика. Ты, друг мой, говоришь сейчас о политике, которую я недолюбливаю, и в которую я стараюсь не лезть, даже бывая при королевском дворе. Любой шут знает о политике больше, чем я. И я не знаю, зачем мы подчиняем себе все эти души, пленсов, висящих в междумирье. Не знаю и знать не хочу. Но я верю, что время прозябания Храма прошло, иначе меня бы здесь не было. И мы с тобой должны молиться, все равно кому, чтобы вся эта болтовня Толия насчет нашего великого будущего оказалась правдой, потому что иначе - поверь мне, я сделаю все, чтобы этого не произошло - и единобожцы, и пятихрамцы будут сражаться за право поджарить нас в своем аду...

  ****

  В кустах зашуршало, кто-то вышел к обрыву, хрипло задышал за спиной Торманта. Тот стер с лица хищную улыбку и обернулся, дружелюбно кивнув подошедшему.

  ― Привет, ― сказал жрец. ― Как здесь красиво! Я люблю лес. Я друг. Как тебя зовут?

  ****

  ― Довольны ли вы даром нашего Господина? ― учтиво спросил Тормант, наливая себе и хозяйке вина из изящного серебряного кувшина.

  Та, слегка зардевшись, огляделась по сторонам и громким шепотом произнесла:

  ― Очень довольна, господин мой. Очень.

  ― Как проходят соития? Достаточно ли хороших любовников в этой глуши? Не скучно ли вам?

  ― О, очень скучно, мой господин, ― пожаловалась поклонница. ― И мужчины все - грубияны . Впрочем адман Лард - очень, очень привлекательный мужчина, ― вдова облизала губы.

  ― Понимаю. Однако, моя милая, ― Тормант придал голосу оттенок сочувствия и восхищенно окинул взглядом стареющее тело поклонницы, из-за малого роста усаженной за стол на стопку сплюснутых подушечек, ― вы слишком уж хороши даже для адмана управителя.

  ― О, что вы, ― женщина замахала на пастыря рукой с шишковатым локтем. ― Вы, льстец, льстец.