Зачем нам враги

— нарочито грубо, бесцеремонно, так, чтобы она ощутила огонь в его руках. Почему ты сказала, что они холодные, Эллен? Почему? Неужели... они правда такие?

А они правда такие. То, что ты делаешь, Натан, можно делать только ледяными руками, в которых нет ни капли живой крови.

— Ты ни в чем не виновата, Эллен. Виноват один только я. Я знал, что эти люди хотят сделать с Рослин. Еще накануне вечером знал. Мы должны были сразу уехать оттуда. Но я не захотел тебя будить. И не захотел... прерывать Глоринделя. Он заигрывал с дочерью старосты и...

— Ему это было нужно, — без выражения сказала Эллен.

— Да. Ему это было нужно. Он должен делать то, что хочет, — хотя бы иногда, иначе...

— Я знаю, — прервала его она, и Натан понял, что она действительно знает, и испытал мгновенный прилив облегчения. Но лишь на долю секунды, потому что потом Эллен сказала: — Ты правильно поступил.

— Нет, — хрипло ответил он и сжал ее пальцы крепче. — Эллен, ты не... понимаешь. Не в том даже дело, что от моего решения пострадали вы все. А в том, что леди Рослин — моя госпожа. И я должен был думать в первую очередь о ее безопасности. Это был... мой долг.

Наверное, он как-то странно произнес последнее слово, потому что Эллен круто развернулась к нему. И ее глаза, ее целые, светло-карие, с виду совсем здоровые глаза, если не считать только алых ободков на коже, смотрели прямо ему в душу.

— Я нарушил свой долг, — потрясенно проговорил Натан, глядя в эти глаза и только теперь осознавая то, что говорит. — Я... я нарушил свой долг.

— Ты сделал то, что тебе велела совесть.

— Совесть? — повторил Натан и вдруг ощутил дикую легкость во всем теле — на миг ему показалось, что сейчас ноги оторвутся от земли, которая откажется его носить. — При чем тут совесть?! Эллен... Совесть — это то, что толкает нас на самые глупые поступки. Мы не думаем, когда поступаем по совести. Я же не подумал, что обрекаю всех вас на гибель, я просто не сделал то, что был должен, потому что так мне казалось лучше... лучше, хотя и неправильно. И это не в первый раз ведь так. Я не в первый раз обрекаю других на смерть от того, что забываю о долге. Ты знаешь, что прежде я был лесным разбойником?

На ее лице отразилось удивление, тут же сменившееся недоверием, и почему-то это недоверие задело его. Он быстро заговорил, боясь передумать:

— Да, был, прежде чем присягнул на верность калардинскому князю. А знаешь, почему я это сделал? Почему перестал грабить и убивать путников на большой дороге? Потому что мне стало страшно и дальше делать только то, что вздумается, не повинуясь никаким законам. Мне опротивела моя свобода. Она мне поперек горла стала, Эллен, потому что из-за нее я...

Он задохнулся, словно давая себе последнюю возможность умолкнуть, не сказать то, чего за многие годы так никому и не сказал — и Глоринделю тоже, хотя он просил. Вернувшись с полдороги, смеясь и пронизывая его вечно злым и пристальным взглядом — просил. Но Натан не сказал.

А сейчас — не мог не сказать.

— У