Лиловый (I) (СИ)

Исан чувствовал перемещения Муртазы и его отряда. На месте они не оставались: наверняка специально желали держать его в напряжении всю ночь, что самому Муртазе было сделать до смешного легко: почти с рождения младшего брата Исана преследовали жуткие кошмары, не дававшие ему спать спокойно, и оттого он приучил себя не спать по несколько ночей подряд и лишь потом, наевшись сухой травы хурр, в большом количестве росшей на склонах Талла, засыпал недолгим, но очень крепким сном.

Тридцать четыре всадника, -- судя по скорости их перемещения. Исан несколько раз перепроверял себя, но их действительно было тридцать четыре, и они то и дело приближались буквально на несколько касаб, чтоб потом тут же отдалиться, объезжали лагерь Одаренных по кругу, словно стерегли добычу. Ощущение их присутствия было сродни тому, что чувствуешь, когда позади тебя вплотную кто-то стоит. Тридцать четыре руки, протянутые к спине Исана; он не мог не нервничать, ощущая себя в опасности, боясь, что вот-вот эти руки действительно коснутся его, вонзят в ничем не прикрытую спину по кинжалу.

Время тянулось для него, словно раскаленная проволока. Он уже почти жаждал наступления утра: тогда они тронутся в путь, в движении это мерзкое ощущение рук за спиной немного рассеется, а там они пересекут проклятый Эль Хайран и...

В очередной раз поменялись караульные; сидевшие рядом с ним двое стражей уступили свои места другим. За соседним костром ассахан и его женщина ушли спать, -- хотя Исан знал, что ассахан долго не уснет из-за подспудного страха вновь услышать голос Асвада, -- и вместо них уселись другие двое, молодой курчавый китаб и бородатый маарри.

Исан никому из них не доверял, и самому Острону тоже, хотя со временем у белоглазого зародилось странноватое уважение к идиоту-нари, ведущему себя так нелогично; он постоянно бессознательно ждал от них нападения, угрозы, но беспощадная логика привела его к этому положению. Исан сдался на их милость: теперь он не имеет права сомневаться в них. Скорее всего, когда Асвад будет побежден, он сам станет таким же нелогичным, как они, и эта мысль тоже кое-что значила. Он честно пытался понять их, потому что считал, что ему это вскоре пригодится, но труднее всего было понимать отношения, связывавшие Острона и его жену (то же самое касалось ассахана, но в меньшей степени). Исан никак не мог взять в толк, как можно ценить чужую жизнь настолько выше собственной.

Быть может, когда Асвад исчезнет, он научится так же?..

Понемногу усталость взяла над ним верх, и он не заметил, как задремал. Исану никогда не снились сны, ни разу в жизни; и теперь просто все мысли куда-то исчезли, и вокруг него воцарилась холодная пустота.

Леарза и Искандер в молчании сидели у соседнего костра, и маарри угрюмо смотрел, как пляшут язычки пламени; темный бог снова разговаривал с ним, хотя Искандер дремал совсем не крепко. Больше уж враг человечества не принимал облика Раяны, ему этого не было нужно. Картины, которые темный бог показывал ему, были временами больнее даже вида умершей дочери.

Этой ночью темный бог вкрадчивым бесплотным голосом, который так хорошо уже знал Искандер, сообщил: Ангур пал.

Искандер смотрел в пламя и думал, как трудно временами не поддаваться и не верить в эти слова.

Голова сидевшего рядом с ним Леарзы между тем была забита совершенно другими вещами. Леарзе никогда не снился темный бог, он даже смутно представлял себе, что могут видеть в снах, которых так боятся, Одаренные; Леарза думал, отчего солнце вращается вокруг Саида. Острон не знал, что молодой китаб тоже давно уже заметил это странное поведение светила, и оно заинтересовало его: теперь он сидел возле костра и веточкой, позабывшись, рисовал всякие знаки в песке. Он нарисовал прямую линию и поставил над ней точку. Если Саид -- это ровная прямая поверхность, то солнце должно с южной ее стороны быть видно только далеко к северу. Совпадает... но отчего оно так низко? А если Саид круглый, то... он затер прямую и нарисовал шарик. Нахмурился.

-- Круглый, -- пробормотал себе под нос Леарза. Искандер покосился на него, но ничего не сказал: все уж давно привыкли к маленьким странностям китаба.

"Должно быть, оно стало ниже, потому что опустилось, -- думал Леарза. -- Вполне возможно, Острон и Сунгай постоянно повторяют, что темный бог становится сильнее, может, он хочет уронить солнце на землю. Оно же горячее, вот дел-то будет! ...Хотя зачем темному богу ронять солнце? Ведь если оно действительно упадет, Саид превратится в огненное море. Даже безумцы не смогут жить здесь. -- Он поколупал веточкой свой рисунок. -- Нет! Если бы солнце опустилось, было бы куда жарче, но в пустыне осень, и по-прежнему холодно. Тогда, тогда..."

Он не успел додумать: раздался крик с границы лагеря. Леарза вскинул голову и только смог раскрыть рот: он видел, как на одного из стражей, несших караул, вдруг из темноты вылетел огромный всадник на вороном коне и одним взмахом снес тому голову.

-- Атака! -- закричал другой страж, выхватывая из-за пояса ятаган. В следующее мгновение все перемешалось, не пойми откуда вылетел сам Бел-Хаддат, будто и не спал вовсе, и ясно всполыхнуло пламя Острона; оно быстро угасло, но Исан уже тоже был на ногах, и на его бледном лице было знакомое сосредоточенное выражение, так что вскоре пламя снова брызнуло во все стороны, развеивая мрак. В ту же секунду поднялся ветер, взметнул целую волну песка; люди кричали, Леарзу и вовсе сшибло с ног, а когда он сумел подняться, то обнаружил, что оба костра засыпало.

-- Проклятье! -- в темноте орал Острон. -- Не давай ему использовать ветер, Исан, их все равно немного!

Леарза бросился к своему мешку, лежавшему в сторонке, кое-как в суматохе нашарил его и спешно вытащил оттуда длинную шероховатую штуковину. Две таких штуки он приберегал на крайний случай, но решил, что теперь она пригодится, как никогда; он спешно поджег фитиль об еще тлеющий уголек костра и отбежал в сторону. Фитиль был короткий, Леарза про себя сосчитал до трех, и тут что-то с ужасающим ревом взлетело в небо; сражающие на несколько мгновений смешались, никто не понимал, чья это атака, но наконец высоко над ними вдруг вспыхнул настоящий фейерверк.

Фейерверк выбелил поднятые людские лица. Первым опомнился нахуда Дагман, с криком бросился в атаку. В небе прозвучал новый взрыв, и еще один. Дракон, как называл эти штуки про себя Леарза, будет гореть еще целую минуту, рассеет темноту. Кидать звезды Леарза опасался: враг налетел неожиданно, и свои быстро смешались с чужими, и кто-то даже успел занести клинок на самого китаба, но он ловко перекатился по земле и спрятался в кустах саксаула, где спешно вытащил из мешка, который все это время прижимал к животу, арбалет.

Исан был вынужден стоять посреди сражающихся конников и пеших бойцов, и у него не было времени даже побеспокоиться о собственной жизни: Муртаза явно пытался отобрать контроль у старшего брата, и вся концентрация Исана уходила на то, чтоб удержать власть. Он не заметил, как из темноты, из-под падающего зарубленного коня безумца вдруг вынырнул Бел-Хаддат и принялся прикрывать его, не позволяя атакующим подобраться к белоглазому. Не очень далеко от них сражался и Острон, который был не в состоянии использовать свой Дар, но все же оба его ятагана мелькали с такой скоростью, что никто не мог задеть его. Сразу четверо всадников приблизились к нему, но холодный высверк в мгновение остановил одного, вспоров горло коня, другая лошадь встала на дыбы, а нари вдруг проскользнул под ней и резко выбросил ятаган, отсек ногу всадника. Оставшиеся двое попятились.

Еще один сидел на лошади, не вступая в драку, и в его руке было зажато короткое копье. На темном его лице был оскал; бешеные глаза следили за мечущейся фигурой Одаренного Мубаррада, и коротко дергалась рука с оружием. Наконец он замахнулся, готовый швырнуть копье в Острона, который в тот момент схватился с последним противником; на груди безумца зияла кровавая рана, оставленная ятаганом работы Абу, рубившим кольчуги, но он будто знал, что другой целится в Острона, и вцепился в нари обеими руками, бросив собственный палаш, только чтобы задержать юркого врага.