Кембрия. Трилогия (СИ)

Идею об отравлении колодцев он выдвинул сам. Способ – простейший и верный – кусок гнилого мяса. Камбрийцы переглянулись. И сказали, что получить войну с братьями‑бриттами им вовсе не хочется. А отравления своих вод бежавшие или спрятавшиеся жители Глиусинга не простят. Король же у них рано или поздно снова заведется. Скорее всего, Артуис. Хороший вояка, получше отца. Другое дело, если удастся сделать воду непригодной только для саксов. Тогда никаких политических проблем. Тут все уставились на Неметону. А на кого еще? Кто лучше в воде разбирается? Та подергала ушами и спросила, устроит ли командование, если воды просто не будет некоторое время. Или будет, но очень мало, для саксов недостаточно.

Вот теперь и приходилось защищать ровно половину городской пожарной команды – вторая половина осталась в городе на случай осады, – которая, пыхтя, наполняла пожарные рукава водой, убегавшей ручейком в сторону ближайшей речки. Наследники римских вигилов почитались, по старой традиции, едва ли не выше рыцарей. Да так оно и было – подолгу качать воду ручным насосом не легче, чем бить из лука, а иной огонь пострашней врага‑человека. Некогда Рим запрещал провинциям заводить пожарные службы, боясь, что в случае восстания пожарные легко одолеют легионеров. Впрочем, Рим Камбрии уж триста лет как не указка! Максим, Вортигерн, Артур – всякий правитель Британии заботился о пожарных службах. Короли Диведа не были исключением.

– Быстрее! – Граф обернулся. Десятник пожарных, несмотря на прохладу, скинул рубаху – и то блестел от пота, как и все его люди, да как медные шлемы на головах. – Быстрей, лошаки!

Прикрытие о помощи он не просил – случись еще раз саксы, кто мечами махать будет? Но это не означало, что он останется совсем без поддержки. Окта не был христианином. И виды колдовства делил надвое: полезные ему лично и вредные. А потому решил рискнуть. Иные страшные слова, которые говорила Неметона, напутствуя передовой отряд, граф запомнил. И как они цеплялись друг за друга – тоже. А если от повторения заклинания у глиусингцев не будет в колодце воды лишнюю неделю – переживут. К соседям побегают.

– Насколько уровень опустился? – бросил Окта.

– Как всегда. – Десятник притворился, что принял ритуальный вопрос за практический, чтобы разогнуться и утереть пот со лба. – Но эта зараза глубокая. И зачем такую копали, ослы?

Ослы бы рассказали, что колодец старый, а при римлянах вода стояла ниже. Но ушли. То ли далеко, в Дивед и Брихейниог. То ли в близкое укрепление в холмах.

– Сейчас сформируется воронка депрессии, – объявил Окта, – грунт глинистый, коэффициент фильтрации низкий… Ожидаемый срок восстановления грунтовых вод – неделя.

Он оглянулся, уточняя условия заклинания.

– Река далеко, восполнение происходит через питание дождевыми водами… – Вдруг до графа дошло: часть доселе страшных слов вполне рациональна и понятна. Впрочем, у кого мать валлийка, у того бабушка ведьма. Наверняка какие‑то способности есть! Ведь ясно же, хоть никто не объяснял: если почва – глина, она сама похожа на воду, только медлительна – недаром из нее горшки лепят, не из песка. Ее водяным колдовством уговорить придержать собственно воду или напустить саксам одной грязи куда легче. И дождь… Тиу, норманнский Тор, бог грома и дождя – честный и бесхитростный воин. Он склонен помогать защитникам земли, а не грабителям. А особенно ему, Окте, с детства посвященному носителю молний! Не случайно его и в графы призвали – ведь король дал Роксетеру на выбор несколько кандидатур. Но все остальные больше Вотана жаловали. Значит, дождевые капли, собравшись вместе, помнят власть Тиу? Окта обалдело помотал головой. Новое знание не исчезло. И преотлично, вождю такое на пользу. Водяная магия, значит… Окта потер руки, потрогал на всякий случай висящий на шее знак бога – молоточек и спокойным тоном опытного ведьмака пояснил. – Сейчас сухо. Боги на нашей стороне. Не только Неметона.

Ведь настроение порой значит не меньше, чем сила. Особенно в ведовстве. Тут труба зафыркала, из нее выскочил сноп брызг, другой.

– Воздух!

– Все, – подытожил десятник. – Ниже не откачать. Да и грязь там уже. Вот не знал, сиятельный посол, что ты так хорошо в этом деле разбираешься.

– А я плохо разбираюсь, – честно выпалил Окта, – но Неметона пару слов на ухо нашептала. Сворачивайтесь и в путь.

Кто заставил его вот так взять и вывалить голую правду, граф тоже не сомневался. Впрочем, так оно и следовало – с добрыми союзниками на войне. Торг в длинных залах и шатрах – дело другое, там его боги за язык не хватают. Что ж. Он получил знак и, если выживет, расскажет королю Пенде главное. Что было знамение. В том, что диведцы не предадут. Если, конечно, выстоят.

Возле следующего колодца он, припомнив заклинание, с видом знатока растер кусок земли.

– Кажется, в этой глины побольше…

– Тут недалеко ее и добывают. Для горшков.

– Вот и хорошо. – Граф напряг память, вспоминая, какая воронка лучше, какая – хуже. Что это такое – смутно догадывался. Водовороты‑то видеть приходилось. Наконец объявил: – Воронка депрессии будет узкой… А вы чего смотрите? Качайте! Без пота заклинания богини не работают!

Процесс ему нравился все больше и больше. Опять же следовало отточить пусть слабенький, но действенный дар к волшебству, который отныне окутывал его мир волшебным туманом водяных брызг. А кто‑то еще завидовал принцу Рису, которому выпало рубить завалы поперек римской дороги!

– Эй, на барке! Куда плывете? – надрывался с берега малый в зеленом наряде да высоком колпаке‑капюшоне. Который когда‑то был красным, но повыцвел. Впрочем, даже это было поводом для гордости: если колпак потерял цвет, но не истерся, значит, льняной. А лен – штука не так чтоб дешевая.

Владелец барки – на местной латыни так прозывали любое сооружение, способное подняться вверх по реке без посторонней помощи, – велел принять ближе к берегу. Ибо раз зажиточный человек так дерет горло, ему есть что сказать.

– Вниз. К ключу от речки.

То есть к старому римскому форту, а теперь городку Кер‑Нид, удобно пристроившемуся возле двух перекрестков. Один образовывали две римские дороги, другой – дорога и река. Понятно, что всякий разумный правитель поставит в таком месте укрепление, а всякий человек с мозгами найдет способ прокормиться. А потому хозяин барки, нанятой в верховьях для наполнения устроенного возле Кер‑Нида магазина, выслушал человека в зеленом с большим интересом, подивился хватке и согласился с ним во всем.

О чем и думать забыл до самого города. Встретили барку у самого моста и прием оказали неласковый. Дюжина воинов, за главного – девка, но одета парнем. Словно в извинение перед попранными обычаями, плед кэдмановский сколот по‑бабьи – двумя фибулами с цепочкой. Длинные волосы убраны в две толстые косы – воительница, значит. И быть ей, кроме как дочкой главного гостеприимца страны, некем. Вот только не в настроении! Брови сведены, губы поджаты.

– Накладную сюда, – в ответ на любезное приветствие. А ведь даже сиятельной назвал, по новому поветрию!

Корабельщик протянул дощечку со странным названием. «Накладная» ни на что не накладывалась. Ее вручила одна из странных девушек, которую привез римлянин. Та, что пересчитала все мешки и заглянула в каждый. Все щебетала чудным озерным выговором. Корабельщик ее толком и не слушал – а чего слушать озерную дурь? Уловил, что кусок дерева нужно отдать в Кер‑Ниде, иначе денег не заплатят. Решил, хватит голову глупостями забивать. По дороге, из интереса, пробовал смотреть. Доска доской. Дерево мягкое, вроде осины. Ножиком поцарапана. Не так, как если на ней резали что, аккуратненько. Но и не старательно, не узорно. Просто – царапины, четкие, глубокие, одна рядом с другой – так, чтоб только различить. Часть доски просто перечеркнута крест‑накрест. Странная, в общем, штука. Ну, да колдунье виднее.

Со старинным ирландским письмом не сопоставил. Привык, что письма на пергаменте пишут. Или хоть углем на тряпице! А пятна чернильных отпечатков, приложенных на тщательно отполированное место, как на грамотах‑оберегах и расписках сиды, окончательно убедили: ведьминская вещь.