Книга магов (антология)

Со сноровкой, выдававшей большой опыт, они привязали несчастного старичка к столбу и принялись метать в него томагавки, дротики и отточенные заклинания, стараясь продлить мучения пленника.

— И’еллах! — кричали дикари, и громче мужчин вопили бешеные скво. — Ашхаду ан ля иляха илля И’еллах! О Элберет Гилтониэль! Ва ашхаду анна Мухамаддан расуль И’еллах! Се-ливрен пенна Мириэль! Илуватар Акбар!

— Я по бабушке эльфийка! — заглушая дикарей, визжала толстая гражданка, потрясая ворохом справок с печатями. — И по дедушке эльфийка! Я на оккупированной территории жила! Мне в Валинор, для воссоединения с родственниками!

Ее многочисленные дети рыдали хором. Муж, эльф в кожаном пиджаке и темных очках с зеркальными стеклами, мрачно ухмылялся. Больше всего он походил на киллера в перерыве между двумя заказами.

— Генофонд расы исчерпал себя, — сказал киллер, тряхнув волосами, стянутыми на затылке в конский хвост. — А все почему? Консерватизм наших лидеров! Им, видите ли, не нравится вмешательство на генетическом уровне…

Он пнул острым носком туфли шину своего «кентавра-ку-пе». В ответ бортовой компьютер машины включил сигнализацию, выдвинув из башенки стволы тяжелых пулеметов.

За гаванью что-то грохотало и раскалывалось. Столбы дыма стояли над холмами. Грибовидное облако ползло со стороны Шира. Сгущался мрак. Трассирующие пули чертили огненные пунктиры. Два звездолета шли на посадку в дюнах. Сыпал град из мелких артефактов. В небе кружили чудовища, все с заостренными ушами.

Надо было уплывать, пока не поздно.

Высокий, с благородным челом, стоял Элронд, владыка Раздола, сын Эарендиля Благословенного и Эльвинг Спасенной. Корона из серебра блистала в его кудрях. Золотой перстень с сапфиром лучился на пальце — величайшее из трех эльфийских колец. Искры играли в серых, как облака над горами, глазах владыки. Древний властитель, могучий воин, полуэльф по рождению, избравший судьбу и долг Перворожденных, — сдерживая напор толпы в Серебристой гавани, в преддверии финального отплытия на Запад, он вспоминал своих.

Витязей конца Второй Эпохи.

Лучников на стенах Хельмовой Пади.

Сыновей на холмах перед Барад-Дуром.

Жену, уплывшую в Валинор раньше мужа.

Дочь на престоле королевства людей.

Эльфов Средиземья.

Вокруг бурлило сонмище незнакомцев. Пьяницы, наркоманы, воры, служанки, наемники, убийцы, колдуньи, импотенты, шпионы, амфибии, космолетчики, офицеры, скандалисты — глаза красные, черные и желтые, клыки и жабры, татуировки, грязные пятки…

Собрав волю в кулак, Элронд набрал в грудь воздуха.

— На кораблях! Слушать меня!

Клич его громом раскатился над Серебристой гаванью, перекрыв шум и гомон. Казалось, само небо застыло, трепеща в ожидании.

— Приказываю…

Он вскинул руку, сверкнув сапфиром кольца.

— Приказываю потесниться!

Те, кто был на кораблях, проглотили языки от изумления.

— Мы заберем отсюда всех! Всех!

Причал онемел.

— Ни один эльф не скажет, что ему было отказано в пути на запад!

Тишина.

— Да будет так!

Толпа ринулась по сходням. Роняя чемоданы, баулы и заплечные мешки, теряя жезлы и справки, обрывая погоны с мундиров, бросая в воду зонтики… Хрустнул под ногами стакан. Брызжа помоями, покатилось ведро. Сходни трещали, грозя подломиться.

На кораблях спешили разместить гостей.

«Вас вылечат! — беззвучно шептал Элронд, следя за столпотворением. — Всех вылечат! Светлый берег и дальний край, осиянный зарей, — на зеленых холмах запада вы забудете скорбь и злобу, тщеславие и мстительность! Прежний облик вернется к вам, о братья мои! Не знаю, какой подлый Моргот исказил ваши тела и души, превратив в ватагу орков… Но я не могу оставить вас здесь, на произвол судьбы! Это выше моих сил…»

Ветер метался над Серебристой гаванью, надувая паруса.

— На запад!

Далия Трускиновская

Рог Роланда

Они нашли общий язык — странноватая длинноносая девица, от которой Каменев сперва не знал, как избавиться, и почтенный менеджер по кадрам, который сперва произвел на Алиску впечатление монументального, окончательного и бесповоротного болвана.

Но и Каменев болваном не был — просто с незнакомыми, да еще пришедшими наниматься на работу по объявлению, напускал на себя важный вид, делал каменным круглое лицо с двумя подбородками, и Алиска на третьей минуте разговора тоже больше не казалась странноватой.

Выяснилось — оба люди начитанные, и весьма. Уже и непременный для правильного собеседования кофе остыл, и за окном помутнело, а эти двое все никак не могли наговориться. Тем более что и кабинет Каменева располагал к утонченной беседе — стояли там большие шкафы со стеклянными дверцами, а за стеклами едва виднелось старое тусклое золото слов на книжных корешках.

— А знаете, Геннадий Алексеевич, какой персонаж «Песни о Роланде» у меня любимый? — спросила Алиска.

Тут Каменев задумался — в вопросе был подвох. Персонажей, если навскидку, было два — Роланд и Оливьер. Потом вспомнились император Карл Великий и архиепископ Турпин. Еще какие-то мавры непроизносимые, мавританская царица… Гвенелон!

Добравшись до графа-предателя Гвенелона, Каменев решил, что теперь уже точно все. И что же эта студентка имела в виду? Император и архиепископ — седобородые старцы, мавры — все на одно лицо, царица отпадает, Гвенелон — уж точно!

— Роланд бесстрашен, Оливьер разумен, бесстрашием они равны друг другу, — ответил Каменев цитатой: пусть девочка видит, что он ищет в верном направлении.

— Тьедри, — возразила она. — Тьедри д’Анжу. Брат Джеф-рейта д’Анжу, знаменосца Карла Великого. Не помните?

— Тьедри? — переспросил Каменев.

— Вот и все так. Все помнят «Песнь о Роланде» до того места, когда Карл слышит Олифант, возвращается, оплакивает Роланда и устраивает похороны. А что было потом?

— Потом судили предателя.

— И что?

— Осудили.

— Нет! — воскликнула Алиска. — В том-то и дело, что бароны его оправдали!

— Как — оправдали? — удивился Каменев. Он точно помнил, что Гвенелон к концу «Песни» погиб.

— Она у меня с собой, — сказала Алиска и достала из сумки желтый томик.

Каменев успел удивиться тому, что современная девушка не расстается с такой неожиданной книжкой, но она уже раскрыла заложенную трамвайным билетом страницу…

* * *

Сперва в седле привстал Готье, рыцарь из Пуату. Потом — Годсельм, его побратим, родом из Оверни. Воины поворачивали головы, а иные и щурились, как будто это могло обострить слух.

Звук шел издалека, звук был прозрачен, звук таял…

— Олифант! — воскликнул Готье.

— Клянусь святым Элуа — Олифант! — подтвердил Годсельм. — Кто бы поверил, что его звук покрывает три десятка лье?

Певучее наречие барона Раймбаута из Прованса рыцари разбирали с трудом, но смысл уловили — с такой широкой и мощной грудью, как у графа Роланда, можно многого добиться от замечательного рога из слоновой кости.

Войско растянулось на несколько лье, доблестные бароны ехали попарно, беседуя, за каждой парой слуги везли доспехи и добычу, где-то посередине был король со свитой, и пока выходили из Ронсевальского ущелья, пока дорога вела вниз — его еще можно было видеть, статного, в алой мантии, но на равнине он исчез, затерялся в рядах всадников и лишь на поворотах вновь возникал — алым проблеском в кожаных рядах. Не всем франкам был по карману сарацинский кольчужный доспех, многие обряжались по старинке, в кожаную чешую.