Марш Обреченных. Финал

Рогвик мучительно из себя выдавил улыбочку.

"Будете спать с открытыми глазами и с арбалетом в руках, я вам это гарантирую, и даже больше того: советую!"

…Рейвана я нашел на последних ступенях крыльца, он в край взбешен и зол. Но против правил логики я полез дальше в бой, добивая его на ходу:

"Борнас будет смирным. Вокруг пруд пруди опасностей, он побоится шутить и бунтовать, будет послушным до самой Башни…"

Отвернувшись от плаца и построения, Рейван скорчил злобную гримасочку, перехватил меня покрепче, чуть крепче, чем по-товарищицки за правый локоть и отвел под козырек, из-под острых нависших над головой стрел-сосулек с крыши, как сталактит.

"А обратно? Вы подумали, что будет по дороге обратно? Когда миссия завершится, и мы рванем назад в Гранитку? Вы думаете, они после свободы, пусть паршивой гоблинской земли, с радостью побегут в арестантские камеры? Магики здесь изолированы друг от друга. Изредка по одному выходят на свет. Их жизни и карьеры под могильной плитой, а тут являетесь вы и преподносите подарочек: пускай даже "колючие" морозы, оборотни, шаманы и "серые" твари, но в конце то концов — это хоть жиденькая свобода! Если суждено им судьбой выжить, они будут жрать снег, кромсать пальцами столетний лед, но держаться за соломинку свободы до последнего… до последнего вдоха, Аллон побери! Труситься и не спать? Бояться повернуться ненароком к нему спиной, вы этого хотите?" — он увидел в моих глазах ответ и отчаянно посторонился, направляясь к нашему временному расположению. — "Что хотите, то и делайте, но жизни наши… обречены!"

Я смотрел ему вслед и теперь под кронами "скрипучих" елей, через сутки спустя, меня одолевают сомнения и наваждения: чем послужило толчком, что я не сдался, не согласился тогда перед комендатурой на доводы Рейвана, и мы не вышли в тот день из Гранитной Балки вшестером, а…

"Бородавка!" — в ответ из строя громкое "я". "Вышел из строя" — меня аж передернуло, я обернулся к плацу, высматривая из-за спин Шевеля и вызванного арестанта. "Конек" — более спокойствено и уважительно объявил распорядитель и услыхал: "Я, ваше святейшество, собственной персоной имею удовольствие быть потревожен вашей…" "Разговорчики!" "Смею заткнуться" — хихиканье по шеренгам. Началось веселье. Арбалетчики скучали, а сержанты сонно разевали рты, трудились, если можно было так назвать то состояние, в котором они находились работой. Охранники на стене пялились на лес и Рудни, поминутно отворачивались от назойливого и свирепого ветрюгана.

"Переходите в распоряжение к мессиру Черствому, ясно?" Тишина. Ветер гуляет по лестничным балкам, да позевывание постовых, до которых еще не докатился смысл сказанных Шевелем слов.

"Чего приморозились, спрашиваю, поняли?" "Поняли, ваш сиятельство. Отчего ж не понять. Тока можно сперва узнать, за что такая честь выпала?" — глазки у Конька шаловливо бегали. Бородавка весь перепугано таращился перед собой истуканом.

"А об этом ты узнаешь у своего нанимателя, ясно тебе, Конище?" "Безусловно" — забористо процедил сквозь зубы толстячок. Он и ругнуться мастак, только вряд ли это ему помогло, не отсрочило готовящегося для него моего правосудия. А ведь действительно в гарнизоне далеко не секрет, куда мессир Черствый с Рейваном отправляются сегодняшним днем, поэтому переживания арестантом не беспочвенны.

"Ну а коли ясно, двигайте к раздатчику шматьем и пайками, после чего сбор у ворот, как поняли, смертники?" Ледяной хохот по рядам. Словесные обрывки вдогонку: "Глядите жопы не отморозьте!" "Может, ремешок свой оставил бы, а, Бородавчик, он тебе ну никак не пригодится, у голозадых шакальих петель хватает, они сперва в котелке варят, а потом кости на суках под морозец развешивают, чтоб окрепчали до камня. А так, гляди, и мне ремешочек сгодился". "Станцевал ты свой танец, барончик, расплата пришла!" "Отдерет вас мохнаторылое стадо — живого места не оставит!" Голова Конька свесилась к низу, он видно рассматривал в снегу свою непокорную судьбу: крутую и кульбидную. Бородавка хлопал глазенками и бессвязно разевал ртище. "Заткнули пасти, падлюки! Кто разрешал пищать?" "А кто запрещал?"

Я понимал на время лучше исчезнуть от сборища отпетых и промерзлых до костей ублюдков, не попадаться под скользкие колючие холодные взорчики, раствориться в укромном местечке и ждать выезда из Гранитки. Снежная корка хрустела под ногами. Я бежал с глаз долой. А перед этим так расхваливался и храбрился. Командирски заводил и рассекал протесты, а в финале банально вынужден был капитулировать, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Позорно. Дряхлый старикан!

А спина моя горела и пламенела от косых взглядов. И было в них больше душащей горло ненависти, чем благодарности, что я избавил гарнизон от такого мерзенного подонка, как Конек…

"Чародей Борнас ступите сюда!" Вся группа остановилась, им отчего-то было не понятно, зачем мне вдруг ни с того ни с сего понадобился магик? Длинноволосый с проседью, еще довольно молодой, но с уставшими выцветшими очами, меня удивляла их бесцветность зрачков и кровянистые белки. Но не воспаленные. Ни один дар не оставляет на человеке такой след как магия, я это знаю по себе, хотя я мальчишка по сравнению с умениями мастеров Академии. Рейван с наемниками остановились на выходе к гористым холмам. Именно с их вершин мы надеялись оглядеть наш предстоящий в неизвестность путь, и именно сейчас я решился на свой второй подвиг…

Он подошел ко мне твердо, без опаски, зная себе цену даже в блокирующем дар коконе. Кандалах Академии и проклятии дара. Преступники ходят в кандалах и оковах из железа. Для магов в Академии изобрели хомуты по проще и понадежнее — "вязки". Они связывали внутренний дар в плотный и непробиваемый кокон, изнутри который невозможно разрушить и обойти. Руками такую штуку не возьмешь. Она будет висеть на серебряной цепочке осужденного до конца его дней, пока смерть или приговор не изменят судьбу узника. Я в этот день собирался выступить в роли судьи и палача…

"Опустите голову!"

Возможно, он сразу догадался, понял меня, ибо медленно склонил чело. В руках я уже сжимал стержень-ключ и легким движением я расщепил серебряную цепочку надвое, воздух запел и завибрировал, чародей оступился и едва не съехал в сугроб, он учащено задышал. Я видел искры на ладонях и горящие янтарем глаза. Металлический щелчок. Незаметно кто-то из наемников взвел арбалет, а Кручень потянулся за клинком. Бородавка посторонился с линии обстрела, Конек исподлоба пялился на картину содружества. Я хочу сказать, он кардинально переменился, свое недовольство он оставил глубоко в себе, вместо чего превратившись в настоящее "я" — замкнутое, настороженное существо. Дикого пса.

Медальон "вязки" оказался в моих руках, я пальнул его подальше по наклонному склону снежного холма, тот зарылся в рыхлый снег.

Рейван и отрядовцы были настороже.

Желудь-Борнас разминался, словно после тяжеленных физических нагрузок. Словно протащив на себе монолитную плиту не одну милю. Спустя парочку минут, наконец, поднял голову и посмотрел мне в лицо. Слабая ухмылочка размягчила его черты.

"Спасибо…"

Я пишу эти строки под кронами "скрипучей" ели, мы наткнулись на целый ельник в ложбине межхолмья. Зарылись от дьявольского мороза и ветра. Думаем немного отдохнуть, а там… там…

…руки стынут. Ночью холодно до помрачнения. Не знаю, что ждет нас дальше? Надеюсь еще написать хоть пару строк, где-нибудь в Руднях. Руднях… Руднях…

Костер слабо трещал, и Алькир озябши, потер окоченевшие руки, отгоняя мрачные наваждения и страхи. Впереди решающая прямая, а что дальше? Аллон рассудит наши ошибки и подвиги. Достойны ли мы, дойти до конца? Достойны ли мы, увидеть Одноглазую Башню, войти в ее недра и окунуться в тысячелетние тайны?