Воины света. Меч ненависти

Альфадас высвободился.

— Ты не понимаешь. Кровь — собака моей дочери Кадлин. Она никого, кроме нее, не слушает. Она приведет меня к ней. Иначе и быть не может. Вот увидишь. — Герцог пригнулся и полез под дерево.

Кровь находилась в нескольких шагах от стены. Она словно одержимая царапала лед лапами, но они беспомощно скользили по холодному панцирю, в который фьорд оделся на зиму. Холодный ветер носил снег тонкими лентами и завывал в скалах.

На глазах Ламби выступили слезы ярости. Что еще он может сделать, чтобы вернуть другу рассудок? Он пожалел, что не знает, что сказал этот проклятый тролль. Олловейн, который стоял тогда рядом, молчал, словно воды в рот набрал. Какие слова могут свести с ума такого человека, как Альфадас?

Велейф подошел к ярлу.

— Ты сказал ему? — спросил скальд.

— Корона ему до одного места! И я не пошел бы за ним, если бы он был другим. Дай ему пару дней, пока найдутся его жена и ребенок.

Велейф покачал головой.

— Люди могут ждать, а королевство — нет. Ты должен понять. Я не верю, что ярлы спросят еще раз. От короны не отказываются.

— И кого же еще они спросят? У каждого из них много завистников. Нет, Альфадас — единственный, на кого согласились бы все. Они спросят еще раз! — настойчиво повторил Ламби.

— А если бы спросили тебя?

Ярл засопел.

— Меня? Ты когда-нибудь слышал о короле с половиной носа? Забудь, Велейф. Я еще помню все их ухмылки, когда меня волокли в Альвенмарк в цепях. Они не считают меня равным себе. Ты скорее найдешь овцу, которая дает золотой помет, чем эти напыщенные жеребцы поставят меня над собой.

Скальд присел с подветренной стороны поваленного дерева.

— Может быть, стоит спеть о тебе героическую песню? Со временем на тебя станут смотреть по-иному.

— И о чем же ты собираешься петь? О герое, который крадет золотые двери? Оставь! Если ты сможешь собрать больше двух строчек обо мне в рифму, то жестоко солжешь.

Ламби перевел взгляд на эльфов. Они стояли в некотором отдалении. Ледяной ветер трепал их одежды. На королеве было лишь тонкое платьице, она была боса! Вздрогнув от холода, ярл пожалел, что им не оставили золотых амулетов.

К нему подошел Освин. В присутствии молодого ярла Ламби чувствовал себя неуютно. Освин был слишком красив для мужчины! С зелеными глазами, длинными золотисто-рыжими волосами и безбородыми щеками, он был больше похож на девушку. И, ко всему прочему, в присутствии людей, вернувшихся из Альвенмарка, он вел себя беспомощно, словно юнец, в котором впервые вспыхнула любовь. Для него все, кто вернулся из эльфийского королевства, были героями.

— Можно к вам присоединиться? — спросил Освин.

Ламби хотел было послать его — только ради того, чтобы посмотреть, как отреагирует ярл.

— Давай, — вместо этого проворчал он и посмотрел на Альфадаса.

Герцог сидел на льду и смотрел в темную воду под ногами. А сумасшедшая собака все пыталась что-то выцарапать.

— Интересно, что рассказала бы Кровь, если бы могла говорить? — произнес Велейф, зябко потирая руки.

— Говорящие собаки? Пожалуй, нужно быть скальдом, чтобы додуматься до такой чуши.

— Нет, ну какая-то причина должна быть у Крови, чтобы притащить сюда Альфадаса.

Эта глупая болтовня рассердила Ламби.

— У меня тоже всегда есть причина для поступков, которые я совершаю. Представь себе, иногда я чешу себе задницу, хоть и не чешется.

Освин смущенно уставился в землю. Очевидно, не таких разговоров ждал он от героя. Настроение у Ламби мгновенно улучшилось, когда он увидел, как смутился мальчишка.

— Значит, ты сравниваешь себя с собакой? — едко поинтересовался Велейф.

— Как тебе это в голову пришло? Это шутка? Еще одна такая фраза, и я так скручу твои пальцы, что одинокими ночами тебе придется пользоваться ногами!

— Ты же сказал… — начал Велейф.

Освин опустился на колени.

— Вы это видите? — Он отбросил в сторону снег. — Боги всемогущие! Это же дети!

Ламби посмотрел на бледные силуэты. Что-то запуталось под водой в темных ветвях. Оно мягко двигалось вместе с течением. Внезапно рука коснулась льда. Бледная детская рука! Показалось лицо. Всего на миг. Но этого оказалось достаточно, чтобы узнать его. Ламби видел мальчика лишь раз… Но эльфийский кинжал… Как это возможно? Малыша ведь еще в Хоннигсвальде…

Течение потянуло мальчика вглубь. Снова стал виден только бледный силуэт. Внутри у Ламби все сжалось. Он поглядел на Альфадаса. Как ему сказать об этом? Сказать ли?

— Это его сын, да? — прошептал Велейф. — Я думал…

Альфадас поднял голову. Собака продолжала царапать лед.

— Здесь лед был сломан, — тяжелым голосом произнес герцог.

Ламби подтянулся на стволе дерева. Зачем он только пошел сюда?! Альфадас должен знать. Он должен иметь возможность попрощаться со своим мальчиком!

Погребальный костер

Волосы прилипли ко лбу Альфадаса. Он был в пещере и прочел следы. Он отчаянно стиснул зубы, борясь со слезами. Его мальчик… Он защищал Йильвину и Хальгарду. Зачем Ульрик пошел в воду? Сколько времени он просидел в темноте? Сколько ждал, пока Кровь приведет подмогу? Герцог сжал правую руку в кулак и укусил ее, но эта боль не могла прогнать другую, более глубокую. Нельзя было ждать! Если бы он пошел за Кровью сразу… Он опоздал всего на пару часов! На каких-то пару часов!

Йильвина была еще жива. Эмерелль была уверена, что она выживет. Она расскажет ему, что произошло. Из горла Альфадаса вырвался горький смешок. Он думал, что его сын мертв. Вот так и произошло. И все равно ощущение было, словно Ульрик умер во второй раз.

Подошел Олловейн.

Герцог отмахнулся. Он ни с кем не хотел говорить. На берегу, невдалеке от бурелома, сложили погребальный костер. Последние лучи зари окутали склоны гор розовым. С востока летела на крыльях ночь.

Рядом с Олловейном показался Ламби. Эльф удержал ярла, не позволил подойти к герцогу. Альфадас молча кивнул приемному отцу. Затем взглянул на погребальный костер. Так прощается с героями Фьордландия. Их не отдают земляным червям. Их тела должны стать дымом и пеплом, поднявшись к небу. А еще костер — знак богам, что в их небесные чертоги направляется герой. Они наблюдают за миром и следят за знаками, так говорят священнослужители. Альфадасу было жаль, что он не может поверить в это. Тогда было бы легче… Если бы он знал, что Ульрик не станет просто дымом… Что там есть что-то, по ту сторону жизни…

Если бы Гундар был еще жив… Как часто он насмехался над священнослужителем! Гундар нашел бы верные слова, чтобы Ульрик…

Тяжелыми шагами направился Альфадас к берегу. Сумерки быстро превратились в темноту. Он должен зажечь костер Ульрика в этот час. Тогда боги особенно внимательны. Альфадас знал, что сын верил в эти истории. Он ведь был ребенком. И он любил рассказы о богах, героях и троллях.

Герцог снова укусил себя за руку. Теперь и сам Ульрик — просто еще одна история.

Рядом с погребальным костром в прибрежной гальке торчал факел. Последнее ложе Ульрика было вырезано из ствола березы. Пахло свежей смолой. Рядом с его сыном покоилась Хальгарда. Олловейн отдал свой белый плащ, чтобы прикрыть обнаженных детей. Их лица были спокойны, словно они спали, скрестив на груди руки.

Волосы Хальгарды рассыпались по плащу. Эмерелль стояла в головах у детей. На ней было тонкое белое одеяние. На груди — необычный камень на тонком кожаном шнурке. Он был похож на обломок скалы. Ветер играл волосами правительницы. Услышав шаги Альфадаса на гальке, Эмерелль подняла голову. Затем безмолвно отступила.

Там, где был разложен погребальный костер, к берегу спускались бледные стволы берез. Их тонкие ветви шептались на ветру. Деревья пели погребальную песню об Ульрике.

Альфадас поглядел на сына. Лицо мальчика стало уже с тех пор, как он видел его в последний раз. Оно казалось строже. Губы, так часто улыбавшиеся ему заговорщицкой улыбкой, были сжаты.