Стеклянный город

— Какая разница! — зыркнул он, — об этом знает весь город.

— Весь? — я сглотнул, — город?!

— Они, конечно, не знают, что ты их великий Бриан! Ты великий притворщик, Батисто! Впрочем, ты всегда любил подурить и помахать мечом. Тут тебе самое и место, душегуб. Но когда-нибудь всё равно всё откроется. Это здесь, на войне ты можешь убивать безнаказанно, а дома, у себя дома…

— Тебя я пока не убил, — я уже начал терять терпение, — или ты дашь мне сказать, или я, черт возьми, это сделаю.

Может только сейчас до него дошло, что мне ничего не стоило еще в поле с ним разобраться и сделать так, чтобы он замолчал навсегда. Он наконец смолк.

Я не думал, что он мне поверит, слишком сильна была его боль и велика его ненависть, он давно жил с этим, он привык к этой мысли, но я всё равно попытался. Я рассказал ему от начала до конца историю с кубком.

В палатке становилось всё холоднее, мы подсели вплотную к походной печке и подбросили в нее щепок. Огонь шумел и потрескивал, там внутри, в этих пылающих углях, было, наверное, очень горячо, но не так, как у меня в груди. Я смотрел на полное сомнений и подозрений лицо Германа и думал, что история моя слишком неправдоподобна, чтобы хоть кто-то мне поверил, и чтобы я смог отмыться от этого позора. Узнать бы только, кто это так жестоко "пошутил" надо мной!

— Слишком поздно я приехал, — сказал мой зять, — я собирался к вам летом, но Мемнон уже готовился к войне и не отпускал меня ни на шаг от себя.

— Поздно, — согласился я, — мы влезли в такие долги, что даже стали продавать наши статуи. Ты же знаешь, какой из меня добытчик!

Он посмотрел презрительно. Он знал.

— Ну, так и продавали бы всякую мелочь! А зачем вы продали Диониса?

— Диониса? С чего ты взял?

— С того, что ваш Дионис стоит у Мемнона в мраморной гостиной.

— Как? — оторопел я, — не может быть! Если только Карлос…

— Карлос никогда в жизни не продал бы семейную реликвию! Он убил бы тебя за это, если бы… если бы не за то.

Я подумал, что какое-то время дом был пуст, и Диониса вполне могли украсть. А вот дяде Карлосу, который меня терпеть не может, ничего уже не объяснишь. Да и какая теперь разница? Родной город для меня закрыт уже навсегда. Если я еще надеялся, что никто ничего толком не знает, и спустя много лет всё забудется, то теперь эти надежды рухнули.

Мы надолго замолчали. Герман смотрел на меня уже без прежней ненависти, но всё равно с великим подозрением.

— И что ты собираешься со мной делать?

— Что? Да ничего. Бери шубу, бери коня и проваливай к своим.

— Спасибо.

— Тебе спасибо, что ты меня предупредил. Скажи только, откуда? Откуда весь город знает, что это я их убил?

— Да видели тебя, — услышал я к своему ужасу, — видели всё своими глазами.

О, Боже!..

— Кто?! Кто мог видеть? Мы были дома, дверь закрыта, калитка далеко!

— Твой друг Креонт, — сказал Герман, — он как раз зашел за тобой.

— Креонт?!

— Он долго молчал, не хотел тебя выдавать. Но на дознании из него вытрясли.

Я вспомнил, что Юнона собиралась в Стеклянный Город, а может, уже поехала. Теперь она, наверно, отошлет мне бусы обратно!

Стемнело. Я проводил Германа за линию постов. Было зябко.

— Если ты не врешь, то мне тебя жаль, — сказал он на прощание.

— Мне тебя тоже, — ответил я, но он уже не слышал.

И я опять долго слонялся по лагерю один. Мы сегодня победили, но уже которую победу я не мог толком отпраздновать! Прежняя жизнь беспрестанно отравляла новую.

Поздно вечером пришла Эрна, принесла отвар. Глаза были тревожные: боялась, видно, что я опять вернусь к тому разговору. Мне уже было не до любви. Я выпил горькую гадость и поставил кружку на стол.

— Что за человека ты отпустил?

— Ты всё должна знать?

— Нет. Но, может быть, ты не знаешь, кто он?

— Я прекрасно знаю, кто он. Это мой родственник.

— Тогда ты родственник самому Мемнону.

Я взял ее за плечи.

— Эрна! Я устал от твоей проницательности! Она повергает меня в трепет. И мне совсем не это от тебя нужно!

— А что же?

— Ты сама знаешь.

— Бриан, я же просила тебя…

Я обнял ее осторожно, не дыша. Мне показалось, что она сама этого хотела, иначе, зачем стояла так близко, смотрела в глаза, покусывала губы?

— Пусти меня, — сказала она как-то растерянно.

И я обнял ее крепче. Тело у нее было. Правда, хрупкое как у подростка, но вполне настоящее, может даже, такое же горячее и потрясающее, как ее руки, и такое же красивое, как ее лицо. Голова закружилась: то ли от выпитой гадости, то ли от Эрны, то ли просто от накопившейся усталости.

— Бриан, пусти меня, я тебя прошу… Ну, зачем?

Я опустил руки.

— Ну, зачем? — повторила она с упреком, — тебе мало моей преданности?

— Извини. Показалось. Раз так, пусть всё остается по-прежнему.

Эрна посмотрела с тоской, кивнула и молча вышла. Отвергнутый полководец, только сегодня выигравший очередное сражение, обреченно сел за стол и откупорил бутылку.

::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::

::::::::::::::::::::::::::::13

Семисор взяли почти без боя. Это был тот самый проклятый город, где Эрих Седьмой с Мемноном подписали за моей спиной мирный договор. Король пока молчал. Он копил силы и ждал, когда я выдохнусь.

Я ненавидел этот город, но не мог не отметить, что он очень красив. Красивы его дворцы, соборы, широкие площади, маленькие часовенки, ажурные мосты и замерзшие фонтаны. И это чудо король хотел подарить императору! Да что там Семисор, если он даже Стеклянный Город не пожалел! Самый красивый город в мире!

Душа моя рвалась в Стеклянный Город, чем недоступнее он был для меня, тем больше мне туда хотелось. Я не был там почти четыре года! Я видел во сне его дворцы и дома из разноцветного стекла: голубые, синие, красные… они были такие разные и причудливые, эти дома, а сам город был одним большим ярким цветком, весь пропитанный запахом неуемно цветущих роз.

Я знал, что освобожу его рано или поздно, но это будет только в самом конце пути, сначала — Тифон и Лемур — наш запад и юг, а уж Стеклянный Город — в последнюю очередь, потому что вступить в него для Батисто Тапиа равносильно самоубийству.

Метель разыгралась не на шутку. Я задернул штору.

— Ты увидел что-то жуткое? — спросил Клавдий.

— Просто зиму.

Это был один из тех редких вечеров, когда мы ничего не делали, а после походной жизни просто отогревались в чужих апартаментах. Ни развлекаться, ни всерьез о чем-то думать просто не было сил. Клавдий и я лениво сидели у огня, болтали ни о чем, а больше молчали. Эрна вязала поодаль на диване, постукивая спицами.

Она неуловимо похорошела. То ли потому что сменила свой грубый черный платок на тонкий шелковый, то ли ожило ее восковое лицо, то ли походка изменилась, то ли голос… то ли это я в тщетных попытках ее добиться видел в ней то, чего нет.

Наше уединение нарушил караульный. Он доложил, что приехала герцогиня Фурская, в данный момент находится у Лаэрта Отважного, но хотела бы поговорить с Брианом.

Я давно ждал этого визита. Теперь она наверняка разведала, кто я такой, и что скрываю, и будет меня шантажировать. И это хорошо, потому что я наконец узнаю, что ей от меня нужно! А заодно и кое-что другое постараюсь узнать. Например, не была ли она поклонницей сопраниста Водемара.

— Проводите герцогиню в мою комнату, — сказал я, стряхивая с себя дремоту, — я сейчас туда приду.

Пришлось привести себя в относительно приличный вид: все-таки знатная дама. Я причесался, застегнулся, поправил все ремни.

— Эрна, что скажешь? Можно ей верить?

— Если жить надоело.

— Понял.

— Будь осторожен, Бриан. Она использует мужчин и не перед чем не остановится.

Я не ответил. Какая уж тут могла быть осторожность!