Ненависть

и люби его. Только так… только так.

Друид сказал правду. Дэмьен встретил свое другое «я» — то «я», которое не хотело быть другим, которое привыкло быть первым, «я» убийцы, «я» зверя. Оно, это слепое, дикое, яростное «я», с которым он безуспешно пытался справиться последние три года, сидело в «Черной цапле», глядя в пустой стакан, а увидев его, вскочило и выхватило меч. У его другого, звериного «я» была длинная рыжая коса, за которую оно, это «я», было готово убить, потому что она слишком много для него значила. И он подошел к своему «я», и взял его за руку, и посмотрел ему в глаза, и даже глубже… Он сделал все, что говорил Мариус. Осталось — полюбить.

«Ты знала, что делаешь, Гвин?»

«Знала. Я ведь всегда любила тебя. А тот, кто любит, знает».

Она действительно знала. Знала, что он мертв, знала, как его воскресить. И знала также, что для того, чтобы он захотел воскреснуть, должна появиться Диз даль Кэлеби. Не женщина-зверь, ненавидящая того, кто отнял ее добычу, а маленькая графиня, жаждущая отомстить за гибель родных, которых она так любила… так сильно любила

«Это ты рассказала ей обо мне? — внезапно понял он. — В самом начале, одиннадцать лет назад… Ты?!»

«Я всегда любила тебя».

Какое безумие — быть собой… Какой же смелостью надо обладать, чтобы решиться на это безумие… И порой приходится лгать себе, принимая за ложь чужую правду и за правду чужую ложь, чтобы вернуть себе себя — к добру ли, ко злу ли, но вернуть. Дэмьену понадобилось придумать Диз — отчаянную девочку-мстительницу, положившую свою жизнь ради любви тех, кого он убил. Он выдумал этот идеал, образ несуществовавшего более (если вообще существовавшего) альтруизма, образ жизни-за-других, и сделал ради этого образа то, чего никогда не сделал бы ради настоящей Диз и уж тем более — ради себя самого. Он шел навстречу Диз выдуманной; настоящая же Диз всегда шла за ним. Потому что она на самом деле была не тем «я», которым он стремился быть, а тем «я», от которого он бежал. Его «я» шло за ним, а он бежал от него. Бежал навстречу тому «я», которое не могло воскреснуть без преследователя. Ему была нужна эта иллюзия — чтобы питать собственное стремление к возрождению. Чтобы возродиться, надо стать пеплом; чтобы стать пеплом, надо сгореть. Не ненависть Диз была костром, на котором он сгорел, — ее любовь. Любовь не к нему. Любовь, никогда не существовавшая вне его воображения.

«Но у тебя ведь получилось, Гвин, — подумал он. — У тебя ведь получилось. И неважно — как… Больше не важно».

И что же теперь? Диз идеальная раскололась, рассыпалась, растаяла — она больше ему не нужна. Но ведь остается еще настоящая Диз. Та, которая ненавидела его одиннадцать лет, та, которая всё еще хочет его убить. И неважно, что он — тот, кого она ненавидела, — уже и так мертв, что он никогда не был жив. Встретиться с ней — теперь уже в последний раз — предстоит теперешнему Дэмьену, и ему надо решать, чем закончится эта встреча, причем решать немедленно. Она попытается убить его, он это знал. Знал,