Нити Данталли (СИ)

Альфреду Зигрину удалось также устроить драку между жрецами и попытаться сбежать. Волей Тарт данталли совершил ошибку: попытался скрыться в толпе, надев красный плащ. Очевидно, демон решил, что сумеет обмануть Красный Культ, замаскировавшись под человека в красных одеждах, на которого не пало бы подозрение в богопротивной природе иного существа. Однако надев красный плащ, А.Зигрин полностью лишился зрения, вследствие чего потерял контроль над пойманными жрецами Красного Культа.

Данталли был тут же схвачен и препровожден в резиденцию для выяснения обстоятельств. В качестве мер предосторожности плащ, лишивший А.Зигрина зрения, было решено не снимать.

Несмотря на обстоятельный допрос (в дополнение к личной расплате, во время которой А.Зигрин умолял жреца Нильса о смерти), демон не сумел объяснить, каким образом ему удалось подчинить людей в защитных красных одеждах <…>».

Иммар потер уставшие глаза, перечитывая очередной отчет об одном из давних случаев, когда данталли удавалось подчинить людей в красном. В пересохшем горле поселился навязчивый кашель, и жрец сделал большой глоток воды.

— Удивительно, — оценивающе хмыкнул Ренард, запрокинув голову и невидящими глазами уставившись в потолок. — Столь яркий случай словно был забыт.

— Прошел пятьдесят один год, — зевнул Иммар, качнув головой. — Но, ты прав, случай действительно удивительный. Единственный раз, когда данталли удалось так долго контролировать людей в красном.

Ренард невесело усмехнулся.

— Кроме, разве что, случая Мальстена Ормонта.

— Ормонт действительно управлял олсадскими жрецами, как бы это отвратительно ни звучало, мастерски. Было видно: он делал это не раз и не два, Ормонт этому обучен. И, похоже, учил его этому не Сезар Линьи, которого казнили в Хоттмаре. Если бы тот данталли был способен на нечто подобное, он без труда бы справился с нами.

Ренард задумчиво потер подбородок.

— Сейчас дело не в том, кто научил этому Ормонта, мой друг, — интонации слепого жреца напомнили Иммару Бенедикта. — Я все думаю о случае в Растии. В приложении и рассказе Демиша Маргга сказано, что Альфред Зигрин потерял контроль над своими марионетками, как только надел красный плащ сам и попытался скрыться. Известно, что данталли не могут управлять людьми в красном, так как попросту не видят их. Не могут сосредоточиться на них.

— К чему ты это? — покачал головой Иммар.

— К тому, что, думаю, дело не только в цвете. По крайней мере, мне так кажется. Дело, скорее, в слепоте, — в уголках губ Ренарда мелькнула кривая улыбка.

— Данталли беспомощны, когда не видят… — нахмурился Иммар.

— Именно, — осклабился слепой жрец. — Уж я-то об этом могу судить лучше других. И, похоже, как бы мастерски данталли ни прорывался сквозь красное, есть способ лишить его возможности контролировать других, сделать безвредным.

Иммар кивнул.

— Демоны оказываются беспомощны, если красное оказывается на них самих. Оно блокирует не других от данталли, а данталли — от мира, поэтому не позволяет им выпустить нити. Даже тем, кто может прорываться, как анкордский кукловод…

Ренард нетерпеливо сцепил пальцы.

— Нужно сообщить это Бенедикту. Похоже, мы нашли способ обуздать Мальстена Ормонта.

Сонный лес, Карринг

Двадцать пятый день Матира, год 1489 с.д.п.

На второй день пути лес стал заметно гуще, и темп, с которым Мальстен и Аэлин преодолевали расстояние, отделявшее их от дома Тиссы, к сожалению обоих путников, существенно снизился.

На этот раз двигаться — вне зависимости от желания или нежелания — приходилось вдали от основного тракта, дабы незаметно миновать границу с Каррингом. К тому же искомая тринтелл жила в непроходимой лесной глуши, и, чтобы добраться до ее жилища, свернув с тракта, пришлось бы сделать большой крюк.

Охотница в дороге по большей части пребывала в мрачном расположении духа и держалась молчаливо: чем ближе она подбиралась к ответу на вопрос, жив ли ее отец, тем тягостнее и невыносимее становился каждый час ожидания. Мальстена же помимо мыслей о судьбе Грэга Дэвери занимали раздумья о дороге в Малагорию и о словах Теодора Гласса.

…вы с Бэсом похожи, только ты — куда больший моралист, нежели он.

«Неужто, действительно, только в этом — вся разница?»

После схватки с хаффрубом на площади Фрэнлина эти слова не давали данталли покоя. Той ночью у него не было времени допрашивать своего врага, он спешил на помощь Аэлин. Но как бы демон-кукольник повел себя, располагай он нужными запасами времени? Стал бы пытать хаффруба? Смог бы? А ведь даже при своем резком неприятии самой идеи использования пыток, он, к собственному ужасу, понимал, что смог бы.

Все годы своего пребывания в Малагории Мальстен был не в состоянии находиться поблизости, когда Бэстифару попадал в руки кто-то для допроса, не мог видеть, как аркал пытает своих жертв. Мучения, к которым прибегал Красный Культ, выуживая информацию из данталли, и то, что делал Бэстифар — для Мальстена в этом почти не было различий, и беглый анкордский кукловод всегда старался уйти от этого зрелища, кроме случая с Грэгом Дэвери.

Данталли считал себя неспособным на жестокость, присущую Бэстифару, однако в ночь схватки с хаффрубом, он впервые осознал, с какой легкостью может убить. Без колебаний, без промедлений лишить жизни человека или иного. Это ли — не жестокость, которую он так отрицал? А ведь сейчас с каждой минутой Мальстен все отчетливее признавал ее наличие и начинал всерьез опасаться той неизвестности, что открывала ему собственная сущность. Если бы не сопутствующие столь неприятным открытиям моральные угрызения, о которых упоминал аггрефьер, Бенедикта Колера, объявившего анкордского кукловода страшнейшим из монстров, можно было бы считать правым…

На фоне развернувшихся размышлений, Мальстен вновь и вновь задавал себе вопрос, почему сбежал из Обители Солнца на самом деле, но не находил ответа. В глубине души он был убежден, что так отчаянно, так трусливо сбежать, оставив при этом на волю богов двух своих близких друзей, между которыми царила непримиримая вражда, он мог только от самого себя. При каждом возвращении к этой мысли все сильнее становилось желание поскорее прибыть в Грат и вызволить Грэга из плена, если тот еще жив. Встречаться при том лицом к лицу с Бэстифаром — пусть эта встреча и была неизбежна — Мальстену решительно не хотелось, и тут дело было даже не в страхе признания их с малагорским царем схожести: он попросту не представлял себе, как посмотрит другу в глаза после своего бегства. Данталли понимал, как аркал воспринял этот побег — после всего, что Бэс сделал для беглого кукловода, он счел этот поступок предательством, и, по сути, имел на то полное право. Бэстифар, наверняка, решил, что, покинув Малагорию, Мальстен выбрал сторону плененного охотника и пожелал своему покровителю смерти, что было в корне неверно: в этом противостоянии данталли так и не сумел принять ничью сторону, он был не в силах пожелать смерти ни одному из своих враждующих между собой друзей.

«А ведь возможно, именно это заставило меня сбежать?» — усмехнулся про себя Мальстен, отметая, наконец, размышления о собственной жестокости. — «Предоставить Тарт решать, кому жить, а кому умереть от руки другого, было, безусловно, много проще, чем дожидаться, пока меня самого поставят перед этим выбором…»

Данталли тяжело вздохнул, представив, с каким презрением отреагировал бы на подобное малодушие ученика Сезар Линьи. Он не преминул бы напомнить, что из любой ситуации есть всего три выхода: принять верное решение, не принять верного решения и избежать решения вовсе. Причем расплачиваться угрызениями совести за последний из представленных вариантов, как водится, надлежало сильнее всего — пожалуй, в этом покойный учитель не ошибся.

Мальстен понимал, что даже сейчас, держа путь в Обитель Солнца, он надеется вновь избежать необходимости принимать чью-либо сторону. Однако на этот раз данталли не считал это побегом от ответственности. Нет, он направлялся в Грат с твердым намерением сохранить жизнь и Грэгу, и Бэстифару, и именно такое решение он полагал единственно верным. Эту вражду необходимо было прекратить без кровопролития. Мальстен пока не представлял себе, как это сделать, однако знал, что приложит все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы осуществить задуманное.