Лиловый (I) (СИ)

-- Дедушка, что ты говоришь, -- прошептал Леарза.

-- Второй сон, -- продолжал старик, не обратив на него внимания, -- я видел несколько лет назад. Леарза... Дар не откроется тебе. Небо заберет тебя, Леарза... раньше. Но ты... должен идти с ними. С Остроном. И тот человек... Бел-Хаддат... я видел его...

Он замолчал, будто бы собираясь с силами.

-- Он тоже... -- наконец выдохнул Михнаф. -- Пойдет. Он должен... твоя жизнь... зависит от него...

Наступила тишина.

Элизбар виновато-растерянно развел руками. Взгляд Леарзы нашел Кухафу, лежащего ничком чуть поодаль. Острон поймал его, с силой стиснул; это было будто сигналом, китаб на мгновение замер, а потом нелепо задергался в неслышимых слезах. Нари кивнул Элизбару в сторону лестницы, тот бесшумно поднялся и пошел вниз, оставив их наедине с умершими.

-- Что... -- шепотом спросила спустившегося ассахана Лейла. Он опустил взгляд.

-- Она убила их.

-- Какой ужас... бедный Леарза...

-- Этот ублюдок, -- негромко сказал Сунгай, бросив темный взгляд на дверь, -- думаю, имеет смысл... поймать его.

-- Нет, -- возразил Элизбар. -- Скорее всего, Острон не позволит... ничего сделать с ним.

-- Острон, Острон, -- разъяренно бросил джейфар, -- он слишком мягкий! Этот человек убил ребенка!

-- И этим снял тяжкий груз вины со всех нас, -- вдруг возразил ему Абу Кабил. -- Что бы ты сделал с одержимым ребенком, Сунгай? Вез ее, связанную, всю дорогу до Хафиры?

Сунгай замолчал. Абу Кабил горько вздохнул и отвернулся.

-- ...Дело не в том, что Острон мягкий, -- осторожно сказал Элизбар, покосившись на Сунгая. -- Старик Михнаф перед смертью сказал, что Бел-Хаддат должен идти с нами. Что бы тот ни сделал.

-- Проклятье.

***

С утра ясно светило солнце; они в молчании собрались вокруг наспех сложенных камней, на которых лежали три тела, укрытые чьим-то бурнусом. Острон запрокинул голову, глядя в небо. Пальцы Сафир еле заметно коснулись его локтя; это мягкое прикосновение придало ему сил.

-- Я молю богов, -- тихо сказал он, -- о том времени, когда буду использовать свой огонь лишь для того, чтобы радовать маленьких детей... а не хоронить их.

В следующее мгновение высокий столб пламени взмыл до самого неба, грозно взревев.

Они еще сколько-то стояли, опустив головы. Ханса первым отвернулся, тронулся с места; сделал вид, что кто-то же должен навьючить лошадей, а сам украдкой вытер влагу со щеки. Потом ушел в башню и Абу Кабил, а следом за ним нахуда Дагман: Исан, в то утро выглядевший почти спокойным, по-прежнему был их ответственностью. Острон подошел к Леарзе, сиротливо стоявшему чуть отдельно от остальных.

-- Теперь... все зависит от тебя, -- произнес он. -- Пойдешь ты с нами или нет, и... что нам делать с Бел-Хаддатом.

-- Я с детства стыдился его, -- глухо отозвался Леарза. -- Над ним смеялись, говорили, что он выжил из ума. Я никогда его не слушал. Думаю, в этот раз я должен послушать его.

-- Значит, ты идешь с нами.

-- Да. И этот человек... он тоже должен пойти.

Острон нахмурился.

-- Только если ты уверен в этом.

-- Я уверен.

Нари вздохнул, оглянулся; путники сновали вокруг башни, собираясь в дорогу, Ханса как раз в это время вывел из старого сарая двух лошадей, скрылся за следующей парой. Найдя взглядом Сунгая, Острон заложил пальцы в рот и свистнул. Сунгай обернулся.

-- Где Бел-Хаддат? -- спросил Острон, подойдя к нему. Джейфар нахмурил брови:

-- Понятия не имею. Его лошадь на месте.

-- Нужно найти его, -- вздохнул тот. -- Леарза хочет, чтобы он шел с нами.

-- Проклятье, Острон, он убил ребенка.

-- Одержимого, не забывай. В любом случае, это воля Леарзы.

Сунгай раздраженно вздохнул; на его плечо опустилась Хамсин. Потом улетела. В то время из башни вывели Исана; безумец слепо сощурился на солнце, резко распрямил плечи, заставив державшего его Дагмана пошатнуться.

-- Острон, -- позвал он. Тот мгновенно вскинулся, подошел.

-- Ты уже вышел из нижней точки колеса?

-- Что это за... штука, которой вы поили меня? -- хрипло спросил белоглазый. Острон недоуменно пожал плечами:

-- Снотворное. Господин Анвар...

-- Прекрасная штука, -- перебил его Исан. -- Я надеюсь, у него ее еще достаточно.

-- Тебя уже можно развязать, псих? -- хлопнул его по спине Абу Кабил, подошедший сзади. -- Разговорился, ишь ты.

-- На всякий случай не стоит. ...Что произошло?

Тяжело вздохнув, Острон принялся рассказывать ему.

Тем временем Хамсин, внутренне целиком и полностью согласная с Сунгаем ("шакала, сожравшего детеныша, нельзя подпускать к гнезду"), кружила высоко над горами. День был не ее стихией, но ей и раньше доводилось летать в свете солнца; круглые глаза довольно быстро выделили небольшую точку чуть ниже по дороге, и сова принялась спускаться.

Человек, которого поручил ей найти Сунгай ("проклятая ворона"), сидел на плоском камне и курил вонючую палочку. Птицы не различают выражения человеческого лица, но Хамсин почти с яйца жила среди людей, и Сунгай кое-что объяснял ей насчет лиц; может, конечно, она ошибается, только как по ней, у проклятой вороны лицо что камень. Ничего не разберешь по нему. Уж воды по нему точно не течет.

Она сердито ухнула и спикировала ему точно на голову. Его рука дернулась, но остановилась на полпути. Хамсин запустила когти в складки его хадира и с силой клюнула его в лоб.

-- Эй, -- буркнул человек. -- Чего тебе надо.

Она замахала крыльями, не выпуская его хадира, но в результате только стащила с него эту тряпку. Светлые глаза уставились на нее. Хамсин раздосадованно закричала: почему люди такие тупые? Она так ясно хочет, чтобы он пошел за ней! Небось все равно придется лететь назад, к Сунгаю, и сказать ему, пусть сам идет за своей вороной.

Тем не менее она снова села на его голову. Волосы скользили, но она, кажется, основательно дернула его. Человек поднялся с камня.

-- Ты хочешь, чтобы я шел за тобой?

Она отлетела в сторону и села на камень.

-- Хорошо, хорошо, -- вздохнул он, поднял упавший хадир и пошел.

Фарсанг двадцатый

Его появление, конечно, не осталось незамеченным; люди смотрели в его сторону, потом отворачивались. На одних лицах было отвращение, на других -- недоумение; один лишь Абу Кабил, увидев, что Бел-Хаддат вернулся, ухмыльнулся и поддразнил его:

-- Живей, поторапливайся, а то без тебя уедем!

На жестком лице темноволосого не отразилось ни единой эмоции. К нему навстречу направился Острон; остальные, увидев это, отошли в сторону, приготовились выезжать. Острон поднял взгляд на Бел-Хаддата, тот смотрел в ответ холодными глазами.

-- Многие не хотят, чтобы ты дальше шел с нами, -- сказал Одаренный Мубаррада. Бел-Хаддат будто никак не отреагировал, молча стоял напротив него. -- Но дедушка Леарзы перед смертью сказал, что ты должен пойти. ...Леарза хочет исполнить его волю. Поэтому можешь идти, но имей в виду, что я за тобой наблюдаю.

-- По-моему, -- спокойно ответил Бел-Хаддат, -- это дело тебя не касается, оно только между мной и этим парнем.

-- Ты убил ребенка, -- возразил Острон. -- Пусть и одержимого.

-- По какому праву ты судишь меня?

Глаза Острона потемнели; по его плечам скользнуло пламя.

-- Я могу испепелить тебя в любую секунду.

-- А, -- протянул Бел-Хаддат. -- Значит, право силы.

Он сделал шаг вперед; Острон стоял неподвижно, тяжелый сапог Бел-Хаддата ступил снова, и когда они поравнялись, едва не соприкасаясь плечами, тот негромко добавил:

-- Многие думают, что могут судить других. Поразмышляй об этом на досуге, сын Мавала. Чем ты отличаешься от меня?

Острон все еще стоял и смотрел перед собой, когда Бел-Хаддат забрался в седло своего коня и тронул его, оказавшись впереди отряда. На Острона оглянулся Сунгай, окликнул его:

-- Острон, мы едем?

-- ...Да, -- ответил тот и пошел к остальным.