Висенна. Времена надежды

И не попал ни разу. Клинок из «медвежьей стали» поймал все удары, отбросил, словно их и не было. А проклятый лесовик даже в сторону не уклонился, так и шагал к колодцу, к оцепеневшим девушкам — будто его невидимой веревкой тащили.

Тигренок бросился, наконец, со спины, стыдясь себя самого — только бы остановить! — уже не думая, кого, или что он пытается задержать. Спарк в полуобороте занес лезвие справа… припомнил вчерашнюю беседу в шатре… помедлил. Тигренок успел подшагнуть: вот сейчас! Ведь не последним мечником в городе был Тигренок, и не зря носил свое прозвище. А только десять лет горечи и ожидания повисли на лесном двуостром мече, и так быстро рванули его к земле, что опять никто не успел охнуть. Выше третьего ряда окон взлетели куски наплечника. Сам горожанин без слова повалился на брусчатку; кулаки разжались, и жалко брякнула выпавшая сабля.

Тут Ирка, наконец, закричала. Прижав пальцы к вискам, она визжала и визжала, отступая полушагами от страшного колодца, где, как гроб на столе, вытянулся воевода Михал — жестоким и заносчивым показался вчера. А все же был живой, шубой гордился… И Тигренок, которому она, Ирка точно нравилась — какая женщина не умеет почувствовать? Тигренок теперь неподвижен, и под ним точно так же расплывается мерзкое красное озеро… И этот терминатор, с ног до головы в железе, все ближе и ближе… протянул руку… горшок свой с рыла стащил… отлично!

Первый удар пришелся в ухо. Игнат отшатнулся:

— Ирка! Это же я! Ты что, не узнаешь? Ну посмотри же ты на меня, это же я, Игнат!

Девушка, не глядя и не вслушиваясь, тянулась и тянулась к щекам, уже не думая ни о чем: только бы в глаза, хоть бы раз достать! Тут Тигренок пошевелился. Подобрал ноги и сел. Двинул рукой за саблей — вытянулся опять. Ирка зачарованно смотрела: жив! Потом перевела глаза на убийцу воеводы — и осела, где стояла, прямо на упавшую в обморок Катю. Ноги не держали.

— Игнат! Иг-гнат, ссука! Какого ты… Кто ты… Сволочь!

Наместник Леса присел на крышку колодца. Непочтительно спихнул мертвого воеводу. Поставил шлем слева от себя. Сплюнул.

— Я тебя тут десять лет…

Переглотнул.

— …Десять лет жду.

Тигренок, ничего не понимая, подобрал саблю и уже собрался вложить ее в ножны, когда незаметно подошедший Ратин вежливо и твердо отнял оружие правой рукой, а левой — вцепился выше локтя и повлек горожанина к пленным.

Музыка и титры, думал Игнат. Где мои музыка и титры? Где надпись на пол-экрана: «Конец фильма?» Разве я не заслужил свой поцелуй в диафрагму?

Он машинально протер клинок тряпочкой. (Откуда? Как попала в руки? Ну ничего же не помню!) Отбросил тряпочку. Всунул клинок в ножны, погнал вниз, и привычно дождался слабого щелчка: задвижка взяла. Теперь ножны можно хоть перевернуть, не выпадет… Бог мой, да о чем же я думаю! Ведь Ирка же! Ирка, Иринушка, Иринка! Дождался…

Землянин протянул девушке обе руки:

— Вставай! Да перестань ты визжать!

Ирка всхлипнула:

— Ты… Ты убийца!

— А нечего моим послам руки отрубать! — заорал взбесившийся, наконец, Игнат. Ради нее перевернули небо и землю, армию Леса натравили на город — чуть ли не впервые в здешней истории! А она видит только мышку задавленную, не глядя, что та чуму переносила.

— Я их, что ли отрубала?!! — Ирка мигом забыла свою слабость и шок. Вскочила, залепила оплеуху. Еще одну и еще; Игнат только головой мотал. — Вот он отрубал!

— Так я его и убил. Не тебя же! Чего орешь? Бл… Блин! Разговор двух идиотов…

— Ну почему двух? — девушка уперла руки в пояс, — Я вижу перед собой только одного!

Спарк поднял голову к небу. Боком, как кот, подошел Ратин:

— Нашел? — спросил с непонятным сожалением.

— Что? — наместник опустил глаза. — А! Ну да, нашел… — подушечками пальцев потер висок, куда Ирка залепила не хуже того горожанина на стене. Поднялся:

— Город?

Судья довольно улыбнулся:

— Наш.

— Потери?

— Считаем.

Наместник расправил плечи и резким выдохом попробовал избавиться от усталости. Приказал:

— Гонцов к белому знамени: пусть замыкают кольцо. Вели, чтобы не грабили. Все здесь теперь — земля Леса. Найдите дом поцелее.

— Ратуша рядом.

— Ратин, мне надо девушек разместить. А штаб в Ратуше, само собой. И охрану, и дозоры по улицам. И чтобы ночами никто нигде не лазил. Да сам знаешь. Прикажи еще… Ладно, с командующим я сам потом… — Спарк сгреб шлем. Присел возле Кати, пару раз уверенно шлепнул по щекам. Девушка открыла глаза. Несколько минут хлопала ресницами, явно не узнавая. Наконец, сообразила:

— Игнат? Какой-то ты старый… Ты-то как сюда попал? — и отключилась опять.

— Старый?… — Наместник без выражения посмотрел на Ирину:

— Помоги занести ее в дом, хоть на кровать положим. А где Лариса?

Ларису решили переправить еще подальше, выводя за кольцо, замкнутое белым знаменем Леса. На этот раз в ковры закатывать не стали. Вручили уже привычный плащ с капюшоном, и началась та самая веселая жизнь с приключениями, о которой лучше читать, чем примерять на себя. Покатили на север — пост на дороге. Покатили на запад — волчья стая. Покатили на восток… Тут патрульному грифону, парящему в поднебесье, наконец, надоело гадать: а чего этот мужик туда-сюда свою телегу катает? С чего это он проверки боится?

Хлопнулись с небес четыре крылатых чудовища, без долгих слов разворошили телегу: там только и было, что сено. А потом Дален Кони — он видел на заимке магический шарик с Иркиным призраком, и мог узнать девушек в лицо — присмотрелся к Ларисе внимательней и вежливо пригласил ее полетать. Деваться было некуда, пришлось соглашаться. Летела Лариса в тот самый город, откуда недавно выехала в коврике, и думала: с чего бы за ними тремя такая охота?

Грифоны сели точно перед Ратушей: высокой такой башней, с девятиэтажку. Только куда вычурнее, веселее, да и, попросту говоря, красивее, чем панельный «увеличенный кирпич». Сравнить, правда, особо не с чем. Разве что под Москвой есть колокольня знаменитая, не то в Филях, не то в Коломенском… Лариса как-то по телевизору видела. Так вот с ней можно сравнивать. Но и то — сходство крайне отдаленное.

Дален вежливо снял девушку с седла и проводил внутрь, в просторный зал с невысоким оштукатуренным потолком и разными выходами: два невысоких, а один под здоровенной аркой, по всей видимости, парадный. Катя с Ириной уже стояли тут же. По широким подоконникам прыгали ежики размером с бультерьера.

— Но самая опасная — шиза зелено-красная… — только и вырвалось у Ларисы, когда один такой ежик подал подругам зеркала из полированного серебра и костяные гребни. А зверь побольше, похожий уже на толстенную мохнатую чау-чау, только совершенно исполинскую, в рост человека, легко внес белый металлический тазик с водой — для умывания.

Лариса не могла понять, почему подруги так странно переглядываются. Ясно, что в городе чтото стряслось, пока она там в коврах да под небесами Мату Хари изображала. Но вот что?

Где-то через четверть часа распахнулась та самая, парадная, высокая дверь, на которой живого места не было от резных листьев, цветов, оленей и прочих завитушек. За дверью открылось помещение, которое Ира и Катя вспомнили с затаенным ужасом, а Лариса всего лишь сравнила с Грановитой палатой Кремля. Репродукцию палаты Лариса видела в мамином альбоме. Зал отличался от нее только большим количеством окон. Полуденное солнце укоризненно высвечивало остатки витражей, размолоченных при штурме. На небольшом, в три ступеньки, возвышении находилось кресло, покрытое резьбой не хуже двери. А в кресле, где Ира с Катей последний раз видели посадника, сидел Игнат. Железа на нем уже не было, а был синий с золотом плащ, алая рубашка и штаны лимонные; и сапоги рыжие. И, конечно же, белый широкий металлический пояс, который, честно говоря, к выбранному наряду нисколько не шел: ни в цвет, ни по фигуре. И надел его Игнат для того же, для чего и в кресло влез: похвалиться. Ирка презрительно скривила губы. Пижонит ролевичок. Дорвался. Привыкла Ирина к тому, что она — дочь полковника, а Игнат — парень с рабочей окраины. И даже сама себе не отдавала отчета, что злится именно из-за смены положений. Ее подруг декорации волновали куда меньше. Катя решительно прошла к столу и уселась на придвинутую лавку: