Сборник рассказов Survarium

- Что это за дрянь?! - спросил он.

- Это вы мне скажите! - заворчал дед.

- Но ты же вылечишь его, да?

- Я не лекарь ... поглядим, чем-то оно кончится, - старик принялся осматривать лозу. Иногда легонько прикасаясь к ней ножом. - Где нашли это-то?

- В чаще. Что за Ущельем.

- У Фиолетовых Холмов?

- Да...

Высокий парень вернулся с ведрами полными воды, и затворил за собой дверь. Ве­тер, уже принявшийся гулять по полкам, играя с газетами и растениями, на единствен­ном окне, тут же утих.

У него былая густая копна волос, резкие черты лица и массивный нос. Да и сам он тоже был не маленьким. На нем был длинный плащ с самодельной защитой. Выглядело как-то криво и нелепо, пластины были нашиты кое-как, явно кем-то кто в этом деле не силен.

Другой одет был лучше. Его куртка, военно-полевого окраса, была неплохо укрепле­на. Ее он дополнил штанами в тон и ботинками. Он отличался более тонкими и правиль­ными чертами лица, и глубокими карими глазами. Сейчас он, не отрываясь, смотрел на старика.

Тот положил нож на стол. Взял в руки тряпку и попытался аккуратно вытянуть шипы

из ноги. В ответ лоза немедленно сжалась, словно змея, еще плотнее обвив ногу. Бессоз­нательный дернулся и захрипел.

- Ну? Что нам делать? - спросил невысокий.

- Постарайтесь омыть ногу, лозу-то не задевайте только, - он озадаченно вздохнул и пошел к своей сумке.

- Ему гаплык, а? - подался вперед Лохматый.

- Да! Во двор-то его выносьте! Лопаты дам... - сплюнул старик.

- Слышь, пень, я за такие шуточки...

- Заткнись, Егор! - осадил его товарищ. Взял тряпицу и осторожно стал смывать за­сохшие кровоподтеки и грязь.

- Как это с ним сталось-то?

- Не знаем... мы были в чаще, разошлись... а потом нашли его уже без сознания, - парень смочил тряпку и повернулся к старику. - Ты же вытянешь его? Скажи мне, вытя­нешь?

Тот лишь продолжил выкладывать содержимое сумки. Баночки с какими-то раство­рами, мазями и настоями. От многих из них дурно пахло, некоторые казались и вовсе ядовитыми. Найдя необходимые, он застегнул сумку и стал что-то смешивать. Резкие запахи распространились по комнате...

Это была старая хибара. Одна комната, служившая и спальней и кухней. Полки сто­яли полупустые, в основном заполненные всяким хламом. Тут были и старые журналы, не работающие часы, и стопка каких-то листовок... На подоконнике единственного окна стояли горшки со странными растениями. Очевидно, это были образцы из Леса, вполне прижившиеся в домашних условиях. Возможно, старик растил их для медицинских це­лей, а может - они ему просто нравились. Под кухонным столом стояли какие-то банки.

Ветер за окном усилился, первые капли уже сбегали по стеклу. Гроза уже накрыла Лес темной пеленой. Деревья озабоченно перескрипывали, листьев на них становилось все меньше. Раскаты грома почти не умолкали, предвещая большую бурю...

Дед, наконец, поднялся с пола и поставил на стол миску, содержимое которой напо­минало скорее просто грязь, чем панацею.

- Как тебя кличут? - он посмотрел парня в куртке.

- Михаил ... Миша, - он бросил тряпку в ведро. - Мы пытались ее вытащить, но ста­новиться только хуже.

- Ни руки, ни нож - ни черта ее не берет. Если ты думаешь, что мы такие кретины и не пытались с эт...

- Погоди, Лохматый, - Миша осадил своего компаньона. - Что ты собираешься де­лать?

Старик подошел к столу, и поставил миску у ног больного. Он взял ватку и, смачивая ее в «грязи», стал аккуратно обрабатывать каждую рану, в которой сидел шип. Егор, по­стояв с минуту, решил не мешать - отошел к окну и сел на покосившийся стул:

- Дотащили-таки, Музыкант, дотащили...

Дождь лил стеной. Ветер ломился в двери, норовил ворваться в комнату и перевер­нуть все вверх дном. В комнате были тихо. Старик продолжал обрабатывать раны. Лоза начала ослаблять хватку.

- Чегой-то вы там забыли, а? - со вздохом спросил старик. - В чаще-то этой?

- Как всегда, дед, как всегда... слухи о новых артефактах, а это - больше, гораздо больше, чем обычно, - ответил Миша Музыкант.

- Так жадность?

- Зима близко, пора отходить.

- К хуторам-то пойдете? Иль куда еще? - старик внимательно посмотрел на него.

- Ты же знаешь, что зимой в Лесу не выжить. Зверьё дуреет, еды меньше. Риски становятся больше, чем выгода... Все становится слишком опасно. К хуторам, дед. Там безопасно и спокойно.

- А по весне-то назад сюда?

- Еще не решили.

Егор Лохматый достал пачку сигарет и вышел на улицу.

- Что это с ним-то? - спросил дед не отрываясь от больного.

- Нервы, это только нервы... как к тебе... вам... обращаться?

- Дмитрич, все так-то кличут. И выкать-то не надо, без этого...

- Я не хотел идти. Думал уже собирать вещи и в дорогу, но Егор настоял. Теперь ме­ста не находит себе. Ходили слухи, что в чаще, за Фиолетовыми Холмами, стали нахо­дить много «нового»... а главное - это «новое» дорого уходило. Вот Лохматый и решился на последнюю вылазку, в последний рейд, так сказать... да и меня уговорил. Я понимаю его. Впереди засуха, ни приработка толкового, ни... да не важно, впрочем. Считает те­перь, что он виноват.

- А ты-то, что думаешь?

- Знаешь, Дмитрич, глупо это. Никто не виноват... Мы могли и на Перевалах погиб­нуть, если бы сегодня назад пошли, в такую грозу.

Старик прервался. Парень застонал и начал приходить в себя. Дед немедленно по­ложил ему руку на грудь, не давая встать. Отставил миску в сторону, он начал поить больного каким-то отваром.

- Это его успокоит. Нельзя ему-то сейчас в себя приходить... силы, и без того малые, терять.

Парень закрыл глаза и снова уснул. Канонада дождя не прекращалась. Егор еще ку­рил, а может просто не хотел возвращаться.

- Мы и не знаем его толком, - сказал Музыкант, - парня этого. Видели, в Лагере все крутился, вроде все о нем хорошо отзываются. Вот и напросился он к нам утром. А мы- то что? Вроде ни зверья опасного в чаще нет, ни аномалий каких непонятных... Все в порядке должно было быть. В порядке...

Он устало закрыл лицо руками и тяжело вздохнул. Ветер недобро свистел в печной трубе, не давая ни на минуту забыть о непогоде. Грохот грома, утихший недавно, вер­нулся с еще большей силой и злостью. Потоки дождя заливали окна домика, будто желая затопить его под самую крышу. На улице то и дело сверкало.

- Как хоть зовут-то его? - Дмитрич уже закончил врачевать, подошел к окну и грузно опустился на стул с другой стороны стола. Молнии за окном били, раз за разом освещая всю комнату.

Миша достал из кармана старенькую Фору, какой-то сверток, ключи и снял куртку.

- Есть чем горло промочить, Дмитрич?

Тот вытащил из под стола бутыль, и поставил на стол.

- Крепкая. Сам делал.

- Да я не о том... но ладно. Сейчас, позову только Егора.

Он отворил дверь и выглянул на улицу.

- Егор! Егор! ... Лохматый! - он постоял еще немного и вернулся за стол. - Молчит, даже не повернулся.

- Да так оно и лучше-то ... пусть, побудет с собой, с Лесом. Успокаивает это.

Парень сидел, глядя как струи дождя сбегают вниз по окну. Ветер истошно завывал в печной трубе, в унисон с громом, который эхом, раз за разом, прокатывался над кронами деревьев.

- С Лесом?.. Лес отобрал у нас всё. Прошлое, настоящее, будущее. Отобрал у нас нас самих же. Я встречал многих с кем был знаком до... с кем был знаком ранее. И те­перь я скажу лишь одно - я не знаю этих людей. Внешне это все те же соседи, коллеги... но... этому не найти слов. И больше всего я боюсь, что они смотрят на меня и думают также. Но даже этого Ему мало. Он намерен стереть нас, и всякое упоминание, с лица Земли. Заводы, фабрики, больницы и школы, дороги и мосты... медленно, одно за дру­гим он пожирает все. А следом убивает и нас. Сколько выжило? Мы, здесь в развитых инфраструктурах и социуме, не смогли удержать его, пропустили момент удара... а что было там? Там, где нет ни военных, ни ... никакой возможности показать зубы. Где люди остались с ним наедине, беспомощные и незащищенные. Выжил там хоть один? Но, главное, что я даже не уверен было там хоть что-то. Человечество больше не едино, его больше нет... теперь мы разрознены. Сотни, тысячи заблудших и потерявших свое место в этом мире. Между нами больше нет связи, ни коммуникационной, ни душевной. Всех нас объединяет только одно - жгучее и всепоглощающие желание выжить. Затмевающие любые другие чувства, оправдывающие все средства...