Страждущий веры (СИ)

Снова началась отмель c утлыми лодчонками, полузатопленные, заброшенные остовы, и, наконец, песчаная коса пляжа с наступающим сосновым лесом. Смолистый с солью запах кружил голову, наполнял лёгкостью. Пусто, людей нет. Верно, для купания слишком рано. И хорошо!

Я стянула сапоги и вручила их Микашу. Он наблюдал, как я мчусь по мокрому песку, утопая в нём пальцами. Набегал прибой, мышцы сводило от ледяной воды. Я кружилась и кружилась, впитывая в себя солёные брызги и холодные порывы ветра. Кричала от воодушевления, как чайка, и не думала, какой безумной кажусь со стороны. Я такая, я мечтала об этом всё время. А больше ни о чём!

— Куда дальше? — спросил Микаш.

Я устала сходить с ума и легла рядом с ним на песок, колючий от палых сосновых иголок.

— Не знаю, — не хотелось разговаривать и думать. — Зачем тебе?

— Надо спланировать путешествие: сколько провианта взять, где останавливаться, до какой поры успеть в нужное место, — занудливо вещал он. — В таком деле нельзя быть беспечным.

— Планы — напрасная трата времени. Я планировала выйти замуж за Йордена, нарожать ему детишек и жить в счастье и согласии до самой смерти. Йорден планировал отравить меня и сделать хозяйкой свою любовницу-служанку. Отец планировал выдать меня замуж, сделать Вея рыцарем и отправиться в поход в Элам. Ты планировал всю жизнь пахать землю в своём селе. Как его?

— Остенки.

— Да. Хоть один из наших планов сбылся?

Микаш горестно вздохнул:

— Твой брат станет рыцарем.

— Разве что. Но Вей всегда был лучшим. А мы так... объедки с хозяйского стола. Вряд ли чего добьёмся, вряд ли найдём себе место в этом мире. Но с другой стороны, может, весь мир — и есть наше место. Пойдём по дороге, и она сама выберет, в какой край нас завести.

Микаш смотрел туда, где вода встречалась с небом. Узкая полоса то появлялась, то исчезала в белой дымке. Может, кое-что стоит ему сказать?

— Эльбани.

— М-м-м? — Микаш перевёл на меня задумчивый взгляд и поправил упавшие на лоб волосы.

— Маленькое графство на юге Норикии. Там нет гор, холода и полугодовой мглы.

Микаш скептически выгнул брови.

— А ещё там гнездятся Странники.

Микаш потянул меч из ножен и провёл по лезвию пальцами, проверяя остроту.

— Если не хочешь, можешь не ехать, — я придвинулась поближе и положила голову ему на грудь. — Ты свободный человек.

— Уже — нет, — едва слышно пробормотал он.

Глава 27. Отравленные грёзы

1527 г. от заселения Мидгарда, Эльбани, Норикия

Путь на юг оказался легче и вместе с тем сложнее, чем тот, что мы уже прошли. Я так и не сказала Микашу, куда мы идём. Боялась, что он посмеётся и я разочаруюсь. Останется только сесть на землю, пустить корни и превратиться в сухое дерево с крючковатыми ветвями.

Я упросила Микаша возобновить уроки фехтования и владения даром, заставляла его гонять меня до седьмого пота. Через силу впихивала в себя еду. Микаш

лыбался, мол, здоровею, щёки розовеют, тело не такое прозрачное, но я старалась не ради этого. Я хотела стать сильнее и самостоятельней.

Мы добрались до границы с Норикией к началу лета. Большую часть денег пришлось отдать за карту этого зажиточного королевства. Цены здесь были выше, а люди менее охочи помогать незнакомцам. Без гербовой подвески нас бы не пустили ни на ночлег, ни на большой Сальванийский тракт, где повсюду были натыканы дозорные башни и проверяли дорожные грамоты, ни за городские стены, где стража взимала грабительскую пошлину и придирчиво оглядывала нашу износившуюся одежду.

Гербовая подвеска давала право на Охоту, правда, нанимали нас редко, платили скудно и всё время пытались обжулить. Ни во что орден не ставили!

К середине лета мы были уже в Эльбани. Провинция располагалась ближе к Лапии, чем я думала, в центральной части страны. Мы вдоволь нагулялись вдоль поросших дягилем заболоченных берегов рек, заливных лугов и изумрудных каналов, обрамлённых тенистыми лиственными лесами. Мы обыскали с две дюжины кладбищ и спалили несколько склепов с гнездовищами Странников. Весело провели время, только истратили все деньги и еду. Нужно было искать работу.

Мы спрятали оружие и въехали в живописную деревеньку: аккуратные, будто игрушечные дома окружали пышные сады, улицы расчерчивали идеально ровные дорожки, по которым даже поджарые светло-бурые коровы ходили строем. Микаш устроился помощником у зажиточного виллана: таскал тяжести, мастерил хлев для скотины. Он часто брался за подсобные работы: то у кузнеца, то у плотника, то у мельника мешки носить. Многое умел, а что не умел, схватывал на лету. Я завидовала ему чёрной завистью.

Хозяюшки плотоядно поглядывали на него и облизывались, кто-то даже просил оставить бродяжничество и обзавестись семьёй. Дурочки не понимали, что он Сумеречник — не по их честь. Увидели бы его силу, испугались бы. Впрочем, мне-то какая разница? Пускай уходит, если хочется!

Я уговорила Микаша взять меня на лёгкую «принеси-подай» работу, но получалось из рук вон плохо. Я не так держала доски, путала инструменты, неправильно говорила, где криво прибит насест для кур. Микаш раздражался и обзывал легкомысленной сказочницей. Ага, ещё бы добавил: дура, бесполезная нахлебница! Когда я едва не сломала себе ногу, уронив на неё тяжёлую доску, на меня наорали и отправили гулять.

Я сбежала к реке, размазывая по лицу слёзы. На берегу, в просвете между смыкающихся кронами тополей, женщины полоскали бельё. Краем уха я услышала, что они готовятся к богатой свадьбе и ничего не успевают.

— Я могу вышить красивые узоры на платьях и скатертях.

Меня одарили удивлёнными взглядами.

— Ты же мальчик, — ответила высокая, иссушенная временем женщина, мать невесты, должно быть.

Я сжалась, поняв свою оплошность. Женщина подошла и приподняла моё лицо за подбородок, внимательно вглядываясь.

— Есть нечего, да?

Я покивала.

— Ну садись, покажи своё искусство, а мы решим, чем тебе отплатить.

Я выспросила, чего они хотели, рисовала на песке, выбирала нити из тех, что были. Это не ярмарка в Кайнавасе — скудность средств придётся искупать искусностью. Мои ладони огрубели за время скитаний, пальцы закостенели и потеряли гибкость, воображение не вспыхивало яркими образами, не хватало усидчивости. Я принудила себя, вспоминая, как Микаш обозвал меня неумехой неуклюжей. Неделю работала в светлице большого дома не покладая рук. Глаза слезились от разноцветной ряби, голову ломило, пальцы исколола до крови. Женщинам понравились и мои северные цветы, и красный орнамент обережной вышивки кундцев, и даже вилланские мотивы: куры, кролики, козы. Мне щедро заплатили и вручили в придачу большой каравай.

Микаша с поседланными лошадьми я нашла за околицей. Он уже был готов ехать и ворчал, что я задержалась. С видом превосходства я показала добычу. Денег было даже больше, чем заплатили за постройку хлева. Микаш осмотрел мою исколотую ладонь и недовольно поджал губы:

— Если тебе нужно было больше денег, я бы заработал больше. Зря себя выдала.

— Не то, чтобы по нашему следу шли ищейки, — я вырвала у него руку и забралась в седло. Микаш тоже.

Устав ждать, Беркут потянулся вперёд, мой Лютик затрусил за ним.

— Это не значит, что можно вести себя легкомысленно. А вдруг нас сдадут лихим людям? Да мало ли что может произойти!

— Хватит кудахтать! — рявкнула я. — Ты просто завидуешь, что я смогла заработать больше. Признай: я тоже кое на что гожусь!

— Годишься, чтобы в неприятности влипать; ещё как годишься!

— Знаешь что?

— Что?

— Обойдусь без тебя. А ты делай, что хочешь, без моих неприятностей!

Я вжала пятки в бока Лютика и ускакала прочь. Микаш не погнался следом. Вечером я остановилась в небольшой буковой роще и с огромным трудом развела костёр. Но смогла же! Всухомятку жевала каравай, греясь у пламени, и не заметила, как начала глотать слёзы. Почему Микаш не мог меня похвалить? Гадкий глупый медведь! Вейас бы понял, Вейас бы оценил, Вейас бы обнял и не отпустил. Как я по нему скучаю!