Инструкция не прилагается, или Вечная история (СИ)

Внезапно наступила непривычная тишина. Мальчик удивленно прислушался и понял, что постоянно раскачивающееся кресло остановилось и не издает больше ужасных звуков.

— Госпожа что-то желает? — как можно вежливее спросил он, вглядываясь в опущенное лицо старой женщины и пытаясь разобрать хотя бы отблеск эмоций на покрытом морщинами лбе. Старуха внезапно подняла голову и посмотрела мальчику прямо в глаза. Тот замер от неожиданности и едва успел подавить вскрик — ее глаза без радужки и зрачка клубились белым и постоянно движущимся туманом. Этот жуткий взгляд длился несколько минут, а потом старуха будто потеряла к мальчику интерес и отвернулась к камину. Он еще некоторое время рассматривал седой завиток на тонкой, немного покошенной шее старухи, и только тогда заметил, что стоит с открытым ртом.

Мальчик перевел дух и незаметно вытер выступившую на висках испарину. И сам тут же усмехнулся собственному страху. Что это? Разве это страшно? Вот когда дядюшка Фарин начинает улыбаться — вот это действительно страшно.

Скрип возобновился. Казалось, старуха задремала вновь, но стоило мальчику удалиться в свои невеселые размышления, как старуха напомнила о себе.

— Тебе ведь скучно, мальчик? — ее голос практически не отличался от скрипа старого дерева и поэтому он не сразу понял, что это были слова.

— Нет, госпожа, — вежливо ответил он, опуская голову.

— Не ври мне, — раздавшийся звук можно было принять за смешок только с большой натяжкой, — А если врешь, то делай это правильно.

Мальчик не поверил собственным ушам, но не рискнул переспрашивать.

Старуха вытащила сухие, подрагивающие пальцы из-под одеяла и, вцепившись ими, словно крючьями, в вытертые от частых прикосновений подлокотники, медленно, словно боясь рассыпаться от движения, повернулась к нему. Мальчик, скрывая даже от себя самого мелкую дрожь, исподлобья посмотрел на старуху. Та пристально разглядывала его, и клубы тумана постепенно исчезали из ее глаз, открывая усталые и не по-старчески яркие глаза. Мальчик ожидал, что сейчас снова наступит тишина, но старуха продолжала раскачиваться в кресле, раздражая его слух громким неприятным и однообразным скрипом. Теперь он запросто мог подтвердить разговоры взрослых о том, что старушенция окончательно потеряла рассудок — выслушивать такие звуки ежедневно и сохранить душевное здоровье просто невозможно.

— Тебя наказали, так ведь?.. — уже более внятно спросила она, и мальчик кивнул, — Отлично.

Его передернуло, но говорить он ничего не стал — что взять с тех, по кому дом умалишенных плачет?

— Сколько?

— Десять дней, госпожа.

Старуха задумчиво пожевала губу и снова замолчала. Он всмотрелся в ее фигуру и заметил, что старуха привалилась к спинке постепенно останавливающегося кресла, и тихонько посапывает во сне. Мальчик облегченно вздохнул и огляделся — куда бы присесть? Но кроме кресла-качалки и старого массивного сундука мебели в комнате не было. Ребенок снисходительно искривил губы, как бы говоря, что такой карге ничего и не нужно кроме своего кресла, и сел на пол. Поначалу он просто задыхался от безделья, но постепенно глаза начали слипаться и мальчик аккуратно прислонился спиной к боку давно замершей качалки.

— Ты так похож на моего сына, — неожиданно прозвучал старческий голос. Мальчик дернулся, но на его плечо опустилась неожиданно сильная и цепкая рука старухи, не давая подняться. Его пронзил неожиданный, ничем не оправданный страх и мальчик съежился в предчувствии чего-то недоброго. Старуха засмеялась-закашлялась.

— Меня теперь только дети и бояться. Да еще мальчишка этот, Сорт, все время в ужасе замирает перед моей башней… Ой, дурной, ой, дурной, не выйдет из него толку. Сиречь, да… Он раньше здесь часто прятался, да однажды зашел на самый верх и разбудил меня…

— Он здесь прятался?! — не выдержал мальчик и ударил по полу кулаком от полноты чувств. — А мы его с Мерком целый месяц выследить не могли! Вот тор! Так значит, это от вас он бежал с такими воплями, что переполошил весь замок?!

Старуха добродушно усмехнулась — словно по стеклу провели ногтями.

— Испугался глаз моих. Ох, не будет с него толку…

— Вот… — мальчик хотел было употребить крепкое слово, но вовремя прикусил язык, — И как только догадался?!

— Отец ему рассказал, что когда-то здесь Альвада клад спрятала, вот он и отправился проверить. Увидел, что северная башня пустует, и решил сделать здесь убежище.

— А она и правда спрятала?! — наивно вылупил глаза мальчик, но вспомнил, что пристает с расспросами к старухе, которую должен презирать, и смолк.

Старуха неприятно хмыкнула.

— А ты хочешь его найти?..

— Нет, — буркнул он. — Просто интересно.

— Истории, значит, любишь… — старуха хекнула и почти до боли сжала руку на его плече. — Ну, так слушай…

— Уроков мне не хватает… — злобно процедил мальчик, но старая женщина будто и не заметила его недовольства. А вскоре и сам недовольный забыл о своем презрении к немощной старухе.

— Детство у Т" триха было тяжелое. Безденежное и голодное. Отец, старый хрыч, совсем свихнулся и пытался выбить из детей способности. Он мечтал, что его дети получат огромную силу и смогут вознести его до того, чтобы получить второе имя какой-нибудь могущественной Семьи. Или свое собственное. И даже жена не могла на него повлиять.

— У него не было второго имени? — безмерно удивился мальчик.

— Не было, — старуха усмехнулась, — Хотя Норвальт брызгал слюнями, доказывая, что его родители были великими магами и имели известное второе имя. На жене он отыгрывался за то, что женился на обычной женщине, без крупицы дара, польстившись на покорный нрав и красоту. Да и не стал бы никто отдавать дочь-мага за нищего пьяницу. Сначала Альба еще пыталась чего-то добиться, что-то изменить. Но, когда у нее появились дети, муж стал угрожать и бить детей. И женщина боялась, что он однажды прибьет их, задушит как котят. Но к его безмерному горю, старший сын, Та" ир, хоть и унаследовал силу отца, но не собирался становиться магом. А младший, хоть и проявлял иногда бессознательную магию, но как не кричал Норвальт, как не бился, не мог повторить ни одного заклинания. И вот, однажды, сумасшедший в одном из своих приступов избивал не смевшую защищаться жену, старший сын, к тому времени уже возмужавший, заступился за мать…

Старуха уставилась в пустоту, куда-то сквозь стену с пляшущими на ней тенями, и продолжала автоматически говорить размеренно, будто и не замечала ничего вокруг. А мальчик слушал. Он ловил каждое ее слово…

— Без десяти нархемов не возвращайся, — кривляясь, передразнил высокий и сухой мальчишка, с ненавистью смотря прямо перед собой. — Да чтоб ты сдох! — зло выдохнул он. Сейчас он настолько оторвался от реальности, что не заметил бы даже дракона, не то что обычного нищего с ножом в руках. Но ему везло — грязный и вонючий закуток оставался безлюдным.

Т" трих не отрываясь, смотрел прямо перед собой — на стену из серого дешевого кирпича. Внутри кипело бесполезное бешенство. От ненависти его просто трясло, и он беспомощно сжимал кулаки, до крови кусая губы и не замечая, что тихо рычит, словно загнанная в угол псина. Сознание полностью отключилось, оставляя тело на растерзание бешенства и бездействия. Мальчик наклонил голову и изо всех сил сжал зубы. Так, что челюсти свело судорогой. На шее выступили и заиграли жилы, кровь буквально кипела в напряженных мышцах. Внезапно он дернулся и обмяк — будто из него вынули стержень, и прислонился лбом к бугристой стене дома. Он тяжело дышал, из горла с каждым вздохом вырывался хрип, он подрагивал всем телом, нервным и абсолютно ненужным жестом касаясь головы. Через несколько минут мальчик резко оторвался от стены и, покачнувшись, глотнул воздуха.

— Будет тебе, — со следом угасающей ненависти выговорил он и открыл глаза.

Блеклое солнце неприятно било по глазам. Он поморщился, но еще раз настырно глянул на небо, будто специально причиняя себе боль. Единственный всхлип вырвался из горла, но Т" трих сморщился, и, сжав губы, неприятно усмехнулся. В его черных отцовских глазах полыхало мрачное пламя. Отцовских… Он вообще был очень похож на отца — черные абсолютно прямые волосы, нос с едва заметной горбинкой, тонкая нить упрямых злых губ, твердые уверенные глаза и острые скулы. Все встречные как один утверждали, что он абсолютная копия отца. И Т" трих ненавидел себя за то, что он так похож на своего врага. На того, кого он ненавидел всем сердцем, всем душой, всей своей сущностью.