Бастард (СИ)

— Вот так–так, это уже лучше. Картина уже понемногу становится более ясной, приоткрывается завеса тайны над тем, как это всё началось. Ты признал свою ошибку, признал, что всё началось именно из–за тебя, потому что ты, мягко говоря, не слишком верно выбрал способ, с помощью которого собирался достичь своих целей, но всё ещё остаётся неразъяснённой тобой та деталь, которая касается, собственно, самих планов, их сути, ибо твоих слов и определений мне пока маловато, что бы понять, на самом ли деле они были так благородны или же это всего лишь красивые россказни, как это кажется мне сейчас. Надеюсь, ты сможешь меня переубедить, потому что если тебе этого не удастся, то я окончательно в тебе разочаруюсь и буду считать круглым идиотом, ибо намудрить и в определении цели, и в выборе плана, и в самих действиях мог только человек именно с такой вот не слишком высокой оценкой умственных способностей. Когда я впервые заговорил с тобой, меня тогда только–только выпустили из твоей темницы, если ты, конечно, помнишь столь незначительное событие и столь мелкого в твоих грандиозных масштабах человечка. Ты сказал, что Клоахриус описывал меня как человека умного и что после всех моих не слишком разумных действий в попытке всё исправить в одиночку, ты сильно разочарован, огорчён и чуть ли не плачешь от досады. Так вот я нахожусь сейчас в такой же ситуации. Разве что антураж немного поменялся, но суть остаётся той же самой, если, конечно, брать всё в общих чертах и не вдаваться в подробности.

— Ты весьма удачно вспомнил об этом дне, — Глава кивнул, хотя взгляд его снова был устремлён куда–то вдаль, что же, хорошо хоть он снова не молчит и не заставляет меня изводиться от нетерпения, а так пусть пялиться куда ему заблагорассудиться, хоть в землю, хоть на свои ногти, главное, что бы он больше не занимал времени этой давящей на сознание тишиной, которую почему–то совсем не хотели нарушать даже лягушки с жабами, хотя вроде как до этого, даже находясь в бреду, их голоса ночью преследовали меня постоянно, не говоря уж об этих бесконечных тихих всплесках, которые отдавались в голове самым настоящим громом каждый раз, когда ещё одной из этих противных земноводных вдруг вздумается прыгнуть на соседнюю кувшинку за очередной мимо пролетающей мошкой или комаром.

Я всегда не любил их, а эти топи были для них родным домом, это было их царство. Неудивительно, что я сразу же, с первого же дня нашего путешествия по ним так сильно воспылал нелюбовью к провинции Даргост, несмотря на её историю и схожесть моей философии со взглядами на мир местных жителей.

— Хорошо, что у меня всё ещё осталась в рабочем состоянии такая чудесная, незаменимая вещь, как интуиция и умение понимать, к чему клонит собеседник, но всё же ты, кажется, забываешь о том, что я немножечко не телепат, а потому тебе всё же придётся мне поведать суть твоей цели, к которой ты собирался прийти в итоге. Конечно, ты вполне можешь оставить меня терзаться призрачными и основанными лишь на каких–то совершенно невесомых призраках толик информации, но вроде бы ты хотел меня убедить в том, что я ошибался и ошибаюсь на счёт того, что ты жуткий и корыстный человек, который в силу этих, мягко говоря, неприятных черт характера, довёл страну не только до мятежа, истощения, до края, за которым лишь смерть, но уже и одной ногой заставил королевство Ланд ступить за эту роковую черту, — всё же поторапливать его было необходимо, кажется, любимой музыкой Главы была не какая–нибудь безвкусица, которой так часто увлекаются мои современники, считая её верхом, пиком искусства передачи эмоций с помощью звукоизвлечения, но и не та завораживающая своей сказочной странностью и изящностью музыка истинных подземных гениев, на самом деле понять которую могут лишь избранные единицы из всего круга её слушателей, который и без того ограничивается весьма малым количеством гурманов.

Глава принадлежал к тем людям, которых уже и сейчас осталось крайне мало, наверное, в силу того, что их по большей части считают сумасшедшими, недалёким, неспособными понять музыки как таковой, даже самой простой, не говоря уж о тех сложных и волнительных композициях, что я упоминал выше. Желтоглазый лидер Гильдии Сейрам был из тех, что больше всего на свете любили тишину. Её томные, успокаивающие вибрации, которые услышать и почувствовать дано далеко не каждому, и были для него той самой музыкой, которую сотворила сама природа, не нуждаясь при этом ни в каких экзотических и странных инструментах, к которым в последнее время почему–то стали питать пристрастие деятели в этой ветви искусства. Остальные же считали тех, кто наслаждается ею глупцами, сами же при этом упиваясь музыкой, которая лично мне больше напоминает беспорядочный набор звуков, который сливался в такую какофонию, что от неё порой и вовсе можно было сойти с ума. Сойти с ума в самом плохом смысле этой фразы, ибо тишина тоже частенько делала из людей сумасшедших, но их безумие обладало несколько другим оттенком, нежели безотчётное хаотическое психическое расстройство. Было в их сумасшествии нечто романтичное, таинственное, что–то такое тянувшее к себе тех, кто мог увидеть эти тоненькие струны за целыми тоннами самых разных причуд. Бесценно смотреть на то, как эти люди наслаждаются своей особой музыкой, своей тишиной, которая принадлежит лишь им немногим, ибо больше никто на неё и не претендует, считая бездарной и глупой, ничего из себя не представляющей пустышкой, в которой на самом деле нет ничего такого, что бы там ни говорили эти чокнутые старикашки, которые, возможно, доживают уже свои последние дни, а, может, и вовсе часы. Но, как это частенько бывает, они ошибаются и не видят великолепия того, что так близко к ним, стараясь при этом дотянуться до чего–то недосягаемого, что лежит за глубокой пропастью. Они все срываются туда, вниз. Летят, наслаждаясь этими секундами, но потом на смену столь ярким незабываемым ощущениям приходит резкая вспышка боли во всём теле и окутывающая их темнота, когда эти новоявленные птицы разбиваются об острые камнями, что поджидают их на дне пропасти. И они ещё успевают бросить презрительный взгляд на тех, кто сидит у этой пропасти или же идёт вдоль ущелья, надеясь обойти его или найти мост. Они думают, что эти люди слабы, глупы и вообще уже вовсе не имеют права относить себя к человеческому роду. Вот только в этой слепой погоне за чем–то лучшим и идеальным будущие летуны забывают о том, что те, кто пошёл тоже двигаются к своей цели, приближаются к ней с каждым шагом всё ближе, при этом не жертвуя ни собой, ни кем–то ещё. Да и ведь кто знает, вдруг это ущелье кончается не так уж и далеко? Двигаться вперёд, конечно, нужно, но всё же перед началом каких–то сумасшедших предприятий стоит проверить, а не находиться ли то, что вы ищете уже рядом с вами, к примеру, на другом берегу быстрой речки. И если это оказывается действительно так, то не надо в порыве безумного счастья кидаться в реку и пытаться её переплыть, ибо тогда вас ждёт совершенно незавидная судьба. Ведь недалеко может оказаться брод, который вы просто пока не видите, зато увидели другие.

— Да, конечно, прости. Это место навевает на меня какие–то странные мысли, — он тряхнул головой и снова посмотрел на меня, вот это было уже совсем другое дело, такой поворот событий мне нравился куда больше, оставалось лишь надеяться, что наш разговор и дальше пойдёт в том же благотворном русле, — конечно, мне действительно стоит тебе всё объяснить и как можно скорее.

— Вот в этом я с тобой абсолютно согласен, потому что меня не покидает чувство того, что скоро нас уже настигнет утро, хотя в этих болотах, должен признать, весьма трудно определить время суток, но поторопиться стоит в любом случае, — я снова состроил какую–то странную гримасу, надо за этим как–то следить что ли, не очень хочется мне быть клоуном.

— Знаю, но всё же если я буду торопиться, ты можешь чего–то не понять. Но начну я сейчас. Как бы пафосно это ни звучало, но я действительно хотел спасти Ланд, поставив на его престол того, кто смог бы защитить его от надвигающейся опасности. Конечно, отец Адриана был весьма хорошим правителем, при нём страна стала крепче, люди зажили куда лучше, чем при его печально известных предшественниках, но, как и всегда бывает, его время прошло. Приходят куда более неспокойные времена, в самих себе несущие опасность, от которой он уже бы не смог спасти своё государство, а потому я решил, что нужно действовать как можно скорее и решительнее.