Бастард (СИ)

Хотелось плюнуть ему в лицо, а лучше всего просто ударить, повалить на землю. Не знаю зачем. Может, затем, чтобы увидеть этого худого, усталого, никчёмного человека, некогда бывшим самым влиятельным и могущественным в королевстве после, конечно же, самого короля, в грязи. Здесь, на болотах Даргоста, вдали от крупных городов и трактов, от тех интриг, что он привык крутить и распутывать резким ударом кинжала. Увидеть и понять, что он уже достаточно расплатился за все свои ошибки, что он всё это осознал, что он сейчас терзается не меньше, чем я на него злюсь, что он пришёл сюда не просто так, что он на самом деле хочет просто выговориться мне, а после, может, даже и предложить свою помощь в решении проблем и бед, что случились в королевстве Ланд по его вине. Потом жар сменился нестерпимым синим холодным огнём обиды и злости уже управляемой. Из–за неё хотелось просто оставить его тут совершенно одного лишь в присутствии его собственных мыслей. Дать им съесть разум Главы, подобно червякам, прогрызающим ещё не слишком дряхлое на вид яблоко, а потом найти его здесь совершенно безумным, просящим прощения у всех, начиная от простых людей и заканчивая богами, в которых (я почему–то был полностью в этом уверен) он не верил, что лишь ещё раз бы подтвердило то, что от прежнего Главы осталось разве что лицо да жёлтые глаза, свет которых стал бы уже не тем ровным и спокойным, а лихорадочным и блестящим, сумасшедшим. Но я не сделал ничего, совсем ничего. Даже не развернулся, чтобы просто уйти или же показать таким жестом, что я больше не намерен с ним разговаривать и всё, что бы он ни сказал, всё равно пройдёт мимо меня, ибо я не считаю, что есть нечто достойное и приятное в том, что бы разговаривать с человеком, виновным в смерти такого действительно пугающего, а не впечатляющего количества людей. А всё по тому, что я буквально почувствовал, как он раскрывает рот, чтобы сказать мне что–то очень важное, что–то, что, вполне возможно, перевернёт моё понимание этой войны и её причин с ног на голову. Я думал, что он уже подготовил для меня за столь длительный промежуток времени какую–то великолепную речь, которой ему бы удалось полностью отбелить своё имя и снова стать в моих глазах умным и талантливым стратегом, непревзойдённым лидером и интриганом. Приготовился её слушать, вникать, прочувствовать каждое её слово, искать тайный смысл в метафорах и между строк, но я ошибся. О, как же я ошибся, забыв о том, что Глава всегда мог уложить огромнейший смысл и силу всего лишь в одну фразу. Всего лишь одной фразой он всегда мог произвести впечатление и эффект, которого порою не добивались самые известные ораторы прошлого, изливая на своих слушателей поток слов в течение многих часов. Зная многие нюансы общения с конкретными собеседниками, он мог всего лишь какой–то ничтожной парой предложений для любого другого кажущихся совершенно постными и обыденными сказать так многое тому, к кому были обращены его слова. Так получилось и в этом раз:

— Нет, ты ошибаешься. Я на самом деле следовал идеалам и идеям, просто всё пошло не так, просто всё вышло из–под контроля. Просто я ошибся точно так же, как это делаешь сейчас ты, но ведь это обыкновенное явление, людям свойственно ошибаться.

Мне поначалу очень хотелось рассмеяться ему в лицо и уйти, но я снова этого не сделал. На этот раз по другой причине, но не менее весомой. Он не врал мне, а это я чувствовал безошибочно, каким бы хорошим обманщиком ни был мой собеседник. Никому не удалось ещё перехитрить меня с того момента, как я стал носить этот обруч. Даже в тех ситуациях, где раньше я никогда бы не распознал ложь, теперь я всегда выходил из игры победителем. Вот и сейчас во мне поднялось ощущение того, что Глава говорит мне правду, и как бы мне ни хотелось убеждать себя в обратном, тут я ничего поделать не мог, а потому мне оставалось лишь слушать его дальнейшие объяснения. К счастью, мы уже нашли похожий островок, хоть и поменьше, на котором находился пенёк от срубленного в незапамятные времена довольно большого дерева, где можно было весьма удобно расположиться и выслушать моего желтоглазого знакомого. Он, кстати, наконец, решил повернуться ко мне лицом, но, что было весьма и весьма странно для меня, человека уже немного изучившего привычки Главы, которые одолевали его во время разговора, не смотрел теперь мне в глаза. Надо сказать, что подобный его обычай был несколько раздражителен в силу необычности его взгляда и тех мыслей, что могли не только витать в его голове, но и возникнуть в твоей голове после этой дуэли взглядами, так что я не очень–то сильно огорчался на тот счёт, что на этот раз Глава решил оставить меня без столь пристального осмотра, цель которого, видимо, заключалась в том, что бы уловить малейшую ложь или увиливание собеседника во время разговора. Однако он так внимательно вглядывался в какую–то одному ему ведомую точку в лесу, что я решил незаметно для Главы обернуться назад и убедиться в том, что там нет ничего опасного. К примеру, этих мифических болотных зомби, водяных, леших или какой–нибудь ещё другой, но не менее опасной для двух одиноких безоружных человек нечисти. К счастью, ничего похожего на это там не оказалось, а потому я мог быть спокоен. Тем, что привлекло внимание Главы, была одна единственная звезда, слабо светившая и мерцающая нам с далёкого неба. Она едва виднелась из–за веток и болотных испарений, которые висели над топями круглые сутки, хотя сейчас, ночью, они и были не такими густыми и тошнотворно пахнущими, но всё же приятного в них всё равно было очень и очень мало. Одинокий гость на чёрном небе, которое простиралось над болотами юго–восточной провинции окровавленного Ланда, которые мне и вовсе теперь казались совершенно бескрайними и настолько дикими, что на какую–то секунду я и вовсе стал думать, что мы с Главой — единственные выжившие после конфликта и последующего за ним катаклизма. Что мы оба каким–то невероятным волшебным образом заснули и проснулись уже теперь, во времена, когда мир уже совершенно забыл о тех цивилизациях и народах, что некогда пытались захватить над ним власть и стать здесь единственными правителями, не подпуская к великому трону мировой власти никого, кроме тех, кого одобрял сам предыдущий правитель. И сколько бы ни шли, нам всё равно не попадётся ни одного жилого дома, не говоря уже о многолюдных городах из камня, шикарных дворцах бывших господинов этой земли и замков грозных баронов, которые держали всю округу в страхе, сжимая горло жителям своей латной перчаткой. Казалось, что если мы сейчас вернёмся тем же путём, что пришли сюда, то единственное, что мы увидим, так это поросшие мхом, покосившиеся и потрескавшиеся от времени статуи людей в просторных развевающихся одеждах, из–за которых едва виднеются славные мечи, бывшие, наверное, в руках тех, кому посвящены эти памятники, самым грозным оружием, которое когда–либо видели времена расцвета людей. Пройдя чуточку дальше, мы не найдём уже некогда великого и славного Города На Воде, который даже уже и в наш век был довольно жалким и убогим зрелищем, которое совершенно не радовало глаз, а сейчас и вовсе напоминал о своём существовании лишь парочкой почти полностью развалившихся хижин, да кривых свай, торчащих из зеленоватой воды. Дом же в дереве, резиденция Сина, предводителя миролюбивого народа провинции Даргост, который, наверняка, ещё успел себя проявить до того, как случился этот конец света для всех цивилизаций, что когда–либо существовали в мире, но теперь, за то количество времени, что прошло с момента его свершения, никаких следов уже не осталось от его деяний; напоминал сейчас обыкновенное дупло какой–нибудь болотной твари, разве что размер его совсем отбивал желание заглянуть туда и осмотреться. Да и не только его, всех, кто когда–либо существовал и называл себя великолепным, великим, грозным и могущественным теперь уже давным–давно съели черви, забрав с собой всё то, что они сделали, ведь, на самом деле, все эти дела ничего не значили в мировых масштабах, несмотря на то, что все его пытались убедить в обратном. Разве что до меня с севера начинает доноситься препротивнейший запах гари, перед глазами уже постепенно всплывает знакомая картина из тех моих кошмаров, что пугали больше всего. Чёрный мёртвый мир, который некогда уничтожили те, кто тоже считали себя достойными звания великих, считавших себя чуть ли не богами, у которых есть право убивать и жечь землю под собой. Но ведь и этот след рано или поздно пропадёт. Всё вокруг обновится, сюда залётный ветер занесёт семена, которые прорастут на, казалось бы, уже совершенно мёртвой земле, коя не подлежит возрождению и восстановлению. Снова здесь будет зелёная трава, цветы, которые будут разносить на многие километры приятный свежий запах новой жизни. А он уже в свою очередь привлечёт новых обитателей, которые ещё больше оживят это место, совершенно забыв о тех временах, когда им нужно было прятаться в лесах, бояться и постоянно ждать того, что стальные клыки людей вонзятся в их плоть, лишая жизней отцов, детей, матерей и даже стариков, коих сторонятся все остальные хищники, поскольку знают, что они больны, а есть заражённое мясо — лишь делать самому себе хуже, не говоря уж о том, что им мог отравиться сам вожак стаи, оставив свою семью без руководства, а это чаще всего обозначает начало кровавой борьбы за освободившееся на вершине поросшего свежей зелёной травой холма высотой в несколько жалких метров, но кажущимся маленьким животным таким невероятно огромным, потому что они никогда не видели настоящих гор. У людей ведь всё так же, разве нет? В Ланде всё началось именно из–за того, что умер король, вожак стаи, который руководил людьми и без которого люди не чувствовали себя в безопасности. Вот только людьми и животными есть одно весьма принципиальное отличие в этом плане. «Безмозглые звери» дерутся действительно за то, что бы выбрать самого достойного из претендентов, того, кто на самом деле сможет защитить стаю, кто сможет вести их всех за собой с одного места на другое, если наступят трудные времена, а вот люди действуют с несколько другим расчётом. Они льют свою и чужую кровь, но в итоге на трон восходит тот, кто отсиживался дольше всех, самый хитрый или же самый богатый, самый горластый, ну уж точно никак не самый достойный, правильный, лучший. И если в среде животных сражаются лишь сами те, кто предъявляют свои права на место вожака, то люди предпочитают опять–таки другой подход. Они ведут на смерть своих сторонников, тысячи людей гибнут, зато сам будущий правитель остаётся цел и не вредим, ему совершенно плевать на то, что руки на его портрете буду залиты чужой кровью, он не будет испытывать угрызений совести и везде видеть горы трупов, зато очень обрадуется, когда своими глазами увидит казну, из которой в будущем будет с таким оживлением и восторгом воровать каждый золотой или драгоценный камень, что плохо лежит. Так что стоит задуматься над справедливостью крикливых речей тех, кто столь активно возмущается, когда «великую человеческую расу» кто–то называет тупыми и кровожадными животными, к которым ещё помимо всего прочего приписались такие «чудесные» черты, как жадность и подлость.