Проклятые башни

– Если мы освободим тебя, ты обещаешь не пытаться опять схватить мою дочь? Мы хотим, чтобы ты отвез мерзкую жабу – Хан’кобана обратно к своей хозяйке и передал ей вот что. Скажи ей, что тот, кто наступает на чертополох, может уколоть ногу, но тот, кто наступает на морского ежа, умрет в мучениях. Ты передашь ей это?

Месмерд медленно склонил голову. Майя кивнула Изабо, но молодая ведьма отказалась отпустить Бронвин, чтобы выполнить ее просьбу. Майе пришлось, хотя и с огромной неохотой, самой снять пыльную паутину с тела месмерда.

– Жабу ты найдешь внизу, – сказала Майя, брезгливо обтирая руки о юбку. – А теперь иди, а не то эта ведьма превратит тебя в пепел, как уже сделала с твоим сородичем. Понял?

Он ответил ей взглядом своих мерцающих глаз и слегка неуклюже вылетел в дверь и полетел по винтовой лестнице. Майя обернулась к Изабо и протянула руки.

– Отдай мне мою дочь.

Изабо прижала Бронвин к себе.

– Не отдам! – закричала она.

В этот момент Ишбель бросилась вперед с воплем:

– Грязная ведьма! Это ты околдовала моего возлюбленного!

Она набросилась на Майю, визжа и норовя оцарапать ее. Та отступила, подняв руку, точно собираясь наложить на нее превращающее заклинание. Изабо вскочила между ними, оттеснив мать и прикрыв ее от Майи своим телом.

– Прекратите! – закричала она. – Мама, все в порядке. Она расколдовала дайадена . Теперь он снова человек. Он думает, что все еще лошадь, но мы сможем снова научить его всему, я уверена.

– Хан’гарад? Человек?

Ишбель запнулась. Изабо кивнула, и ее мать развернулась и без единого слова слетела вниз по лестнице, быстрая, словно снежный гусь.

Изабо снова обернулась к Майе. Бронвин все еще цеплялась за нее, уткнувшись лицом ей в шею.

– Ты не можешь забрать свою дочь, – сказала она твердо. – Ты можешь остаться здесь вместе со мной и заново узнать ее, но забрать ее ты не можешь. Это единственный дом, который она знает, а я для нее самый близкий человек на всем свете. Кроме того, вы обе погибнете в снегу. Наступает зима, а ты не знаешь, ни как вести себя в горах, ни где находятся горячие минеральные озера. Так что не думай, что можешь украсть ее и сбежать отсюда, превратив меня в какую-нибудь противную зверюшку, потому что если ты так поступишь, вы обе погибнете. Ты поняла меня?

Майя тепло улыбнулась ей.

– Ну разумеется, я поняла. Я и мечтать не могу ни о чем большем, чем остаться здесь с тобой и моей дочерью и заново узнать и полюбить вас обеих. Ведь мы же подруги, правда?

– Нет, – решительно сказала Изабо. – Ты – враг моего народа и причинила нам столько зла, как никто другой. Мы совсем не подруги.

Улыбка Майи померкла, и она задумчиво отвернулась.

– И все же я вряд ли могла бы быть более счастлива, – сказала она тихо. – Спасибо тебе. А теперь, пожалуйста, можно мне подержать мою дочь? Я так долго мечтала об этом.

Изабо неохотно расцепила пухлые ручки Бронвин, обвивавшие ее шею, и ласково передала ее Майе. Женщина, напевая что-то, крепко прижала ее к себе, и Изабо острым ножом полоснула ревность.

– Я должна заняться Фельдом, который тяжело ранен, и моим отцом, – сказала она резко. – Ты можешь спать в комнате напротив моей. Запомни, что я тебе сказала. Ты не знаешь дороги через горы, и здесь очень много опасностей. Ледяные великаны и косматые медведи, лавины и злые огры. Вы обе погибнете, если ты попытаешься бежать.

– Но я не собираюсь бежать, – сказала Майя с улыбкой в хрипловатом голосе, прижимаясь щекой к темной шелковистой головке Бронвин. – Я получила то, за чем пришла.

ТКАЦКИЙ ЧЕЛНОК ЛЕТИТ

В ЗЕРКАЛЕ

Хан’гарад тряхнул всклокоченными рыжими волосами и на четвереньках побежал по комнате. По всему лицу у него была размазана каша, комками прилипшая к его всклокоченной рыжей бороде. Он был босоног и одет лишь в старый халат Фельда, неправильно застегнутый и раскрывавшийся в самых неожиданных местах.

Изабо стояла у стола с ложкой, с которой стекала каша. У ее ног валялась разбитая миска. Бронвин подпрыгивала в своем стульчике, тоже старательно разбрасывая кашу, а Ишбель, закрыв лицо ладонями, горько рыдала.

– Это бесполезно, – твердила она. – Он никогда не научится снова вести себя, как человек! Только посмотри на него.

Изабо не обратила на нее внимания.

– Нет, дайаден , я не позволю тебе есть на четвереньках, как животное, – сказала она ласково, но твердо. – Я знаю, что ты проголодался, но ты должен снова научиться вести себя, как человек. Смотри, как я это делаю.

Она уселась за стол в тот самый миг, когда каша с ложки Бронвин угодила ей прямо в лицо.

– Хватит, Бронвин! – рассердилась она. – Это не игра. Если мой отец не помнит, как себя вести, это еще не значит, что и ты тоже можешь вытворять все, что угодно! – Она вытерла лицо и глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки. – А теперь смотри, дайаден.

Изабо медленно начала есть из своей миски, подчеркивая каждое движение. Ее отец заржал, тряхнул головой и поскакал по комнате, уткнувшись носом в лужу овсянки, разлитой по полу.

– Это бесполезно, – снова сказала Ишбель. Ее лицо было влажным от слез. – Он слишком долго был конем. Он никогда больше не будет человеком.

– Нет, будет! – рассердилась Изабо. Она снова поднялась и встала на колени рядом с Хан’гарадом, издав ободряющее ржание, когда он шарахнулся от ее руки. Она ласково заставила его встать. – Попытайся запомнить, дайаден.

Он встал, слегка покачиваясь. Его зрачки так расширились от страха и смятения, что глаза из голубых стали почти черными. Она уговорила его сделать один шажок, потом еще один, но на этом его мужество иссякло, и он упал на колени. Ишбель снова закрыла лицо руками, зарыдав, и Изабо раздраженно обернулась к ней.

– Мама, почему бы тебе не подойти и не помочь мне? Подойди и покажи ему, как это делается.

– Я не могу видеть его таким, – причитала Ишбель.

– Что толку лить слезы? – вспылила Изабо. – Он так долго был конем, что просто не помнит, как люди ходят. Мы должны снова научить его этому.

Ишбель вытерла лицо платком и подошла к Хан’гараду, пытаясь помочь ему подняться. Они вместе помогли ему перейти комнату. Он закусил губу, плечи сгорбились.

– Выпрямись, дайаден! – Изабо взяла его за плечи и распрямила их. – Помни, что ты Шрамолицый Воин и должен ходить гордо!

Казалось, впервые за все время ее слова проникли в его затуманенный разум, и он выпрямился, откинув со лба волосы, и пошел, как человек.

– Хорошо, хорошо! – закричала Изабо, а Бронвин захлопала в ладоши. Изабо подвела его к столу и помогла сесть, вложив в руку ложку. Она выпала у него из пальцев, и Изабо снова вложила ее. На этот раз ему удалось кое-как удержать ее, и она передала ему свою миску с кашей, уже остывшей и загустевшей. Придерживая его пальцы своими, она попыталась зачерпнуть каши, но у него ничего не выходило. В конце концов он раздраженно отшвырнул ложку и, схватив пригоршню каши, отправил ее в рот, проглотив прежде, чем Изабо успела остановить его.

Когда она снова попыталась заставить его взять ложку, он в ярости вскочил, перевернув свой стул, но споткнулся и рухнул на колени. Так он и стоял, что-то бурча от досады.

Ишбель присела рядом с ним, погладила его волосы и сказала:

– Ничего страшного, милый, ничего страшного.

Изабо склонилась над ним и снова потянула его на ноги.

– Попытайся еще раз, дайаден !

– Ты что, не видишь, что он не может этого сделать? Оставь его в покое!

– Если я оставлю его в покое, он останется таким навсегда. – Изабо раздраженно напустилась на мать. – Может, тебя устраивает муж, который тычется лицом в миску, чтобы поесть, и бегает на четвереньках, как животное, но меня не устраивает такой отец! Я хочу, чтобы у меня был нормальный отец.

Хан’гарад попытался что-то сказать, но его рот только кривился, издавая вместо слов какое-то сдавленное ржание. Одна рука поползла вверх, остановившись на груди.