Ожидание

Ну, а сейчас, она вспомнила о том, далёком для неё времени не случайно. Ей в глаза вдруг бросилась маленькая афиша, наклеенная на одном из фасадов небольшого ста-ринного здания. В этой афишке приглашались все желающие на выставку картин ве-лиличайших экспрессионистов 19–20 веков, проводимую в этом облупленном и малоприг-лядном здании, возникшем на их пути.

— Зайдём? — спросила Ника, хитро прищуривая глаза.

— Зайдём, конечно! — радостно отозвался Данил, а Гера лишь молча склонила голову.

Огромная, массивная дверь открывалась тяжело, со скрипом. В просторном вестибюле, в больших старинных зеркалах отразились вошедшие посетители. Высокая стройная женщина, девочка — подросток со строгим лицом, и мальчик лет десяти, чьи черные гла-за горели любопытством и неподдельным интересом ко всему происходящему. А ещё через пару минут они входили в зал, где на стенах, в строгом порядке висели картины. В самом начале зала стояло несколько молодых людей в толстых бесформенных сви-терах, потёртых джинсах, с длинными волосами подозрительной чистоты. Молодые лю-ди, несмотря на свой импозантный вид, вели себя довольно спокойно. Тихо перегова-риваясь друг с другом, они с интересом смотрели на картину, на которой Ника увиде-ла странное изображение женского тела, состоящего из различных вещей, словно нас-пех соединённых между собой.

— Рене Магришт, великий и очень своеобразный художник 20 столетия! — глубоко-мысленно заявил вдруг вполголоса один из парней, и, помолчав, скорбно заметил:-Види-мо, как в жизни он думал о женщине, так он её и изобразил. Женщина — это хаос!

— Но заметь, Николя! Хаос, однако прекрасный, и довольно соблазнительный…

Многозначительно подняв вверх тонкий палец, так-же глубокомысленно заметил дру-гой парень, а третий, схватив себя за длинный немытый чуб, замер, восхищенно уставив-шись на картину.

Ника, бочком — бочком протиснулась между парнями и поспешила к детям, умчавшимся вперёд, но, увидев следующую картину, остановилась. На ярком поле полотна, в живо-писном беспорядке расположились различные геометрические фигуры, круги и шары, в которых, вероятно, тоже таился какой-то скрытый и малопонятный смысл картин знаменитого художника.

— Да! И как это понимать? — вздохнула Ника, оглядываясь в поисках детей.

Они стояли неподалёку, разглядывая картины на стене. Она видела, как дёрнул Данил за руку Геру, и, хихикнув, что-то ей сказал, глядя на картину, висевшую перед ним. Ге-ра, важно взглянув на брата, что-то ответила ему, но мальчик, уже не слушая её, обра-тился к подошедшей Нике:

— Ма, а почему эта картина называется "Изнасилование"?

Ника, резко вскинув голову, увидела прямо перед собой странное изображение женс-кого лица. На торсе прекрасного женского тела две груди, словно два выпуклых глаза застыли в недоумении, поблёскивая сосками, подобно двум спелым сливам, в следующую секунду готовых брызнуть ярко — кровавым соком, переполнявшим их. Втянутый пупок вместо носа, рот заменялся лобком… А в довершении всего, мнимое лицо на портрете обрамляли кучерявые волосы, в беспорядке вьющиеся на самой верхушке торса, уди-вительно напоминающие растительность пресловутого " треугольника".

— Мам, ну так что- же это такое — "Изнасилование"? — громко повторил Данил.

Несколько молодых людей обернулись, и, переглянувшись между собой, засмеялись вполголоса, с интересом поглядывая на Нику. А она, вглядываясь на висевшую перед ней картину, молчала, мучительно подыскивая ответ. Но сын, видимо, решил опять на-помнить о себе, и только открыл рот, как Гера, слегка шлёпнув брата по макушке голо-вы своей ладошкой, чуть слышно прошептала:

— Ты что заладил, как попугай, одно и тоже. Ты же видишь, тут всё непонятно!

Данил обиженно захлопал глазами, поворачиваясь к матери, но Ника уже шла дальше, оставив детей разбираться самим с непонятными вопросами. Она шла прямо к той огром- ной картине, что висела в глубине зала. Что-то тянуло к ней Нику. И она, словно по-винуясь какому-то внутреннему голосу, шла не останавливаясь, не обращая никакого внимания на те картины, что висели тут — же на стенах. И что-то странное стало тво-риться в её душе, когда она вдруг увидела…

Да-да! Она узнала это лицо. С чистым высоким лбом и изящно изогнутыми дугами тон-ких черных бровей. Глаза, в которых застыло спокойное достоинство танцующей женщи-ны…Ей был знаком этот лёгкий румянец смущения на округлых щеках…Или это бы-ли здоровые краски разгоряченной танцем натуры?…и пухлые по- детски губы, в кото-рых чувствуется каприз, и затаенная улыбка зрелой женщины, знающей себе цену! Ярким пятном выделяются её волосы: черные, длинные, блестящие. Они уложены в ди-ковинную прическу, и покрыты странной накидкой, сотканной из золотых нитей шел-ка, которая вместе с маленькими колокольчиками, что висят по краям, напоминает ми-ниатюрную попону, уложенную на круп лошади…

— Мама, вот ты где? — послышался голос Геры.

Данилка тоже появляется перед Никой на секунду, но тут-же исчезает, и его востор-женный голосок слышен из соседнего зала. Гера вновь хочет сказать что-то матери, но, увидев её взгляд устремленный на картину, замолкает, а затем, обратив к ней опять своё лицо, удивлённо спрашивает:

— Мама, это ты?

— Не знаю! — пожала плечами Ника, но затем, как-бы спохватившись, негромко рас-смеялась, притянула дочь к себе, чмокнула её в щёку, и потянула за собой в другую сторону зала: — Чепуха какая-то! Конечно, это не я!

Послышался шум, и, оглянувшись, они увидели входящую в зал экскурсию во главе с экскурсоводом, невысокой и немолодой женщиной с усталым нервным лицом. Остано-

вившись неподалёку от Ники, она возмущенно посмотрела на экскурсантов, которые, уви- дев что-то забавное на одной из картин, вдруг захихикали и стали шептаться между собой. Наконец в зале воцарилась тишина, и женщина-гид, поводя плавно руками, ста-ла монотонно и заученно рассказывать скучным голосом о представленных на выставке картинах, репродукциях, о художниках, о стилях, о направлении их живописи.

Гера побрела к той кучке людей, оставив мать одну. Ника была даже рада. Она лю-била созерцать искусство одна, молча, переживая то, что другие выставляли напоказ. Она была благодарна и сыну, который, тихонько ступая по гулкому полу, приблизился к ней, а затем отошёл к сестре, и, уставился любопытными глазами на экскурсовода, кото-рая все также, жестикулируя красивыми руками, о чем-то рассказывала обступившим её людям. Теперь, Ника была одна с картиной танцующей женщины, и опять, с каким-то от-чаянием она стала вглядываться в лицо, поразившее её…

— А теперь, мы рассмотрим картины художника, родившегося во второй половине де-вятнадцатого века…

Рядом с Никой так резко раздался неприятный голос женщины-гида, что от неожидан-ности она как бы отпрянула в сторону, но тут — же устыдившись, низко опустила голову, словно стараясь скрыть от чужих глаз своё смущение, и в тоже время ясно осознавая, что всем этим людям окружившим её, нет никакого дела до неё самой, и её пережива-ний. В тишине зала гулко раздавался монотонный голос экскурсовода:

— Густав Климт — австрийский живописец конца девятнадцатого и начала двадцато-го века, оставивший в искусстве свой яркий и неизгладимый след. Один из представи-телей стиля модерн, автор многих декоративно — плоскостных символических компози-ций, портретов, пейзажей. Одно из прекраснейших композиций произведения этого ху-дожника вы сейчас видите перед собой. Оно называется "Ожидание"! Как верно и точно назвал художник свою картину, как достоверно и убедительно он показал сиюминут-ный порыв прекрасной танцовщицы, как…

Ника смотрела на странно знакомое лицо юной девушки замершей на безжизнен-ном куске холста, и ей начинало казаться, что сейчас… вот сейчас… пухлые губы девуш-ки слегка дрогнут лукавой улыбкой, надменно изогнётся тонкая бровь, и яркий сара — фанчик танцовщицы, составленный из разноцветных треугольников и обложенный по низу подола мелкими цветами, всколыхнётся разом, и закружится… закружится в безу-держном вихре танца. А кисти её рук, изогнутые в грациозном изломе, вдруг вскинут-ся над головой и мелко задрожат, загремят и запляшут золотые украшения на тонких запястьях…в такт музыки. Музыки Жизни…