Край Ветров: Пироманс (СИ)

Дети Зимы врут? Защитившись, они двинутся дальше?

Я внутренне содрогнулся: могут ли "предки" быть настолько лицемерными? Могут. И я нужен им такой, как есть, на привязи, зависимый, покорный.

А это — смерть. Да, это равнозначно смерти, ведь перемены отсутствуют только в том, что мертво.

Им не нужны перемены. Им нужна сила. Сила исключительная, которая, как они считают, есть во мне…

А может, мне и не нужно бежать.

Всю свою жизнь я прятался от себя, не мог принять то, чем я являюсь. Я был упорен в мелочах, но избегал главного, важного. Я пользовался невзначай крохами дара, называя его, как и все остальные, проклятым. Фактически я имел на то моральное право: мой дар действительно проклят, но сути это не меняет. Я убегал от холода, растворяя его в вине, фальшивой любви и пустой славе. Но вот однажды я повернул верно, выбрал нужный путь — пускай он сулил другим разрушение и смерть, но он обещал мне шанс на выживание. В конце концов, толика эгоизма — это ведь естественно, разве нет? Это то, что помогает нам быть.

Этот путь привел меня сюда.

Здесь, по привычке принявшись уклоняться от ударов злодейки-судьбы, пытаясь снова убежать, отринуть трон, который принадлежит мне так же, как наследие Вьюги, я проиграл. Но битва не окончена, пока я жив.

Может, это именно то, чего мне недостает. Может, это заключение — дар, драгоценное время для размышлений, которого порою так не хватает в жизненной суматохе. Я могу остановиться и понять, куда идти, что именно делать, что важно, а что заслуживает забвения. Я должен окончательно определить сам для себя, кто я такой и каким хочу быть.

Ладно. Давайте поверим Вьюге. И Детям Зимы поверим тоже. Всем скопом поверим, чтоб никого не обижать. Они все говорят, что я — последний из Белых Королей. В этом они согласны. Пусть так.

Значит, вся эта вымерзшая земля, распростершаяся от западной оконечности гряды Цинара и до Внутреннего моря, теперь моя. Это звучит смешно. Только вот мне — не до смеха. Если они говорят правду, то эта земля принадлежит мне по праву рождения, по праву крови, и должна быть моей по праву силы — силы, которая сокрыта от меня, но так очевидна Детям Зимы и Вьюге.

Да. Мне — изгою и сироте. Странному и глупому, самоуверенному и жалкому. Пускай придут ко мне и спросят снова. И я отвечу им: я — последний из Белых Королей. Я принимаю власть, принимаю все, что они готовы мне дать. Я принимаю их жизни. Я принимаю свою силу. Я принимаю свое предназначение. Все это — мое, и я — владыка своей судьбы.

Я взглянул перед собой и увидел тьму.

Но это, как и оковы, сдерживающие меня, не имело больше ровным счетом никакого значения.

Смысл существования элементалиста льда в том, чтобы забирать тепло. Лед — лишь красивая аллегория. Лед не принципиален. Важно лишь то, что в высшем своем проявлении холод — это отсутствие тепла, как смерть — отсутствие жизни, и элементалист льда создан, чтобы создавать эту пустоту.

Когда все оковы рассыпаются, когда больше нет причин сдерживаться и кого-то жалеть, пространство, являясь по сути единым целым, становится полностью прозрачным, абсолютно подвластным тому, кого можно назвать исключительным чародеем, не найдя более подходящих, достойных слов.

Я обратился бездной, прорехой в реальности. Через меня с неимоверной скоростью стали проноситься триллионы единиц чистой живой энергии, и чем холоднее был металл и камень, сплавы и чистые минералы, органика и стекло — тем быстрее и легче они проводили мою магию — и не нужна никакая золатунь тому, чья сила так велика.

И я увидел, как обширен этот старый серверный форт, и все его самые удаленные тайны открылись мне. Вся его структура — червоточины подземных ходов, торы уровней, шахты, залы, склады, соты жилых помещений — все возникло в моей голове совершенно понятной и полностью подконтрольной схемой, и слабо пульсирующие теплом точки — люди — заметались, почувствовав прикосновение настоящего мертвого холода.

Толстое бронированное стекло треснуло, брызнуло, его осколки сложились в ступени, и я, легким движением высвободившись от покорного металла, хрупкого, словно тонкий фарфор, спустился вниз.

Этот форт должен быть разрушен.

Он — словно искусственно поднятый некромантом труп, в котором завелись черви. Все эти люди знали, на что идут. Они вознамерились сплести свои нити в одну и таким образом перекроить ткань бытия, насильно, продуманно, вопреки воле судьбы и богов. Я должен был стать спасителем и жертвой.

Но я не спаситель. И не жертва. Я тот, кому они вверили свои жизни — и теперь они полностью во власти моей.

Им нужно было… выбирать… разборчивей.

На втором ярусе лопнут трубы и затопят его. Пускай вмерзнут в лед, словно мушки, возрожденные короли — они же хотели вечной жизни, верно?

Теперь они будут вечно жить во мне. Ледяные иглы пронзили глазные яблоки маленькой девочки. Чужая память замелькала калейдоскопом лиц, времен, мест и эмоций — я вобрал в себя личность и память Люса Мирсина. Где там остальные "предки"? Они пытаются убежать. Они стреляют в ледяных призраков из штурмовых винтовок. Они пытаются колдовать. Но их магия мне — словно шепот ветру.

Вместе с теплом они расстаются со своим "я" — старые, злые, боящиеся посмертия.

Пускай на третьем ярусе рухнут опоры, зал с копиями меня исчезнет и пустые куклы обратятся в пыль.

Форт трясет, он снова агонизирует, и я бы не пожелал такой участи никому.

Но кто-то движется через залы и коридоры — быстро. Так бежит человек. Точек несколько — их движение целенаправленно, сбиваясь, оно возобновляется.

Эти люди уворачиваются от падающих камней, перепрыгивают провалы, цепляются за выбоины и упорно идут вперед.

Кто это? Кто может противостоять стуже?

Я чую, что четверо — чужаки. Да, они сильны, всепроникающий холод как будто бы отступает перед ними, не может задеть их, зацепить, но спаянный льдом камень не даст им идти вперед.

Тот, кто идет ко мне, неся смерть, обретет ее.

Пятого человека я знаю.

Узнаю это упрямство и ярость.

Пульсирующее тепло несется сквозь тетраэдрическую залу, и следы тут же остывают, прорастая друзами конденсированной влаги.

Я больше не возвожу преград.

В огромной черной зале с высокими нервюрными сводами медленно, со скрипом открывается дверь. Внутрь падает тонкий, длинный луч бело-голубого света. Я вижу силуэт.

Она идет босиком, в изорванном красном плаще с чужого плеча, в руке у нее — пистолет, и целится она в меня.

Босые ноги не примерзают. Ледяной воздух не ранит ее изнутри. Рука ее дрожит, и потому она помогает себе другой.

— Я надеялся, что придя сюда, ты будешь говорить слова любви.

Она молчит, щурится, целится, скалится.

— Прикрылся бы, — наконец произносит зло. И тут же, резко: — Ни с места!

Я медленно двинулся ей навстречу. Форт дрогнул от моих шагов.

Она не выстрелила.

— Рейнхард, мамой клянусь, я выпущу в тебя всю обойму, если ты не прекратишь то, что сейчас делаешь!

— Стреляй, если не жалко пуль.

— Рейнхард!

— Ты пришла остановить меня? Что ж, я думал, ты явишься меня спасти.

Я сделал еще один шаг к ней.

— Заповедью Неугомонного Сердца я приказываю остановиться!

— Ее написали люди. Они давно умерли.

— Рейнхард, ты, что ли, не понимаешь? — она опустила оружие. — Ты перешел пределы допустимой самообороны. Ты же убил их всех!

— Не всех.

— Они умрут!

— Да не умрет никто. Большинство всего-то лишится нескольких пальцев на руках и ногах, получит какие-то шрамы. Будет урок на всю жизнь.

— А ты сам-то как будешь жить после этого?

Я опустил глаза.

— Точно не так, как раньше.

Когда я вновь взглянул на нее, она снова наставила на меня пистолет.

— Немедленно прекращай это все.

— А то что?

— Пути назад не будет, Рейнхард.

— Ты совсем не боишься смерти?

— Ты сможешь убить меня только своими руками.