Император Крисп

Наконец она сказала:

– Нет. Наверное, я оставила бы все как было, только тщательнее обдумала бы все заранее.

– Честный ответ, – согласился Фостий и снова зевнул. – Может, попробуем немного поспать? Вряд ли они нападут на нас ночью; они сейчас слишком заняты дракой между собой.

– Да, пожалуй.

Оливрия легла и закрыла глаза. Фостий улегся рядом. К своему удивлению, он отключился почти мгновенно.

Оливрия, должно быть, тоже заснула, потому что сразу вскочила одновременно с Фостием, когда по лагерю прокатился торжествующий рев. Несколько секунд Фостий соображал, который сейчас час. Залитая солнечным светом восточная стенка палатки подсказала, что рассвет уже наступил.

Фостий высунул наружу голову и спросил халогая, что происходит.

– Те, в городе, сдались, – ответил северянин. – Они открыли ворота.

– Значит, война закончилась, – выпалил Фостий и, когда до него дошел смысл сказанного, повторил:

– Война закончилась.

Ему хотелось повторять это вновь и вновь, потому что не было на свете двух слов прекраснее.

Глава 13

Вереница мужчин, женщин и детей устало брела по пыльной дороге, таща на себе пожитки, какие они были в силах унести, и ведя на веревках коров, коз и ослов, столь же худых и изможденных, как они сами. Крисп смог заметить лишь одну разницу между ними и переселенными фанасиотами: они шли на запад, а не на восток.

Впрочем, нет. Имелось и другое различие: они не бунтовали и не давали ему повода выгнать их из своих домов. Но земли, которые война и политика вынудили его освободить от фанасиотов, не могли остаться пустыми. Поступить так означало напрашиваться на неприятности в будущем. И поэтому крестьяне, жившие на относительно перенаселенной и лояльной территории между Девелтосом и Опсикионом, к востоку от столицы, теперь занимали место фанасиотов, хотелось им этого или нет. Фостий подъехал к Криспу и указал на бредущих крестьян.

– Разве это справедливость? – спросил он.

– Такой же вопрос я задаю и себе, – ответил Крисп. – Но вряд ли ответ на него ясен или прост. Если ты спросишь про это любого из них сейчас, то они, разумеется, проклянут меня до небес. Но как знать, что скажут они через два года? Я освободил их на этот срок от налогов, а еще три года велел брать с них только половину. Я переселяю их не только для того, чтобы заполнить пустое место, – я хочу, чтобы их жизнь стала лучше.

– Может, она действительно станет лучше, – не согласился Фостий, – но разве такое справедливо?

– Вероятно, нет, – признал Крисп, вздохнув. Потом выдавил улыбку, потому что ему удалось удивить Фостия. – Вероятно, нет, – повторил он, – но разве справедливо опустошать землю, чтобы на ней не рос урожай, чтобы там находили прибежище бандиты и объявленные вне закона, чтобы она искушала Макуран? В последнее время Макуран мало нас тревожил, но лишь потому, что Рабиаб видит мою силу. А так было не всегда.

– А как ты собираешься отплатить Рабиабу за поддержку фанасиотов?

Крисп воспринял перемену темы как знак того, что Фостий признал его правоту.

– Пока еще не знаю, – ответил он. – Большая война, подобная нашей войне с Макураном полтора столетия назад, способна на многие годы подорвать силы обеих стран. Этого я не хочу. Но поверь мне, такие долги не прощают. Быть может, расплачиваться по счетам я предоставлю тебе.

Фостий ответил ему расчетливым взглядом, который Крисп редко замечал у него до похищения.

– Пожалуй, стоит попытаться настроить васпуракан против Машиза, – сказал он.

– Да, возможно – если макуранцы совершат какое-либо преступление на землях «принцев» или отвлекутся на войну со своими западными соседями, – согласился Крисп. – Но дело не настолько верное, каким кажется, потому что макуранцы всегда начеку, когда дело касается Васпуракана. Красота плана Рабиаба заключалась в том, что он использовал против нас наших же жителей: религиозные разногласия в Видессе – дело настолько обычное, что я долго не мог заметить руку макуранца в перчатке фанасиота.

– Красота? – Фостий покачал головой. – Не понимаю, как ты можешь называть таким словом то, что принесло столько тревог и смертей.

– Считай, что Рабиаб сделал неожиданный удачный ход на игровой доске.

Только доска эта простирается на весь мир, а правила можно менять по ходу игры.

– Ас доски снимаются не фигуры, а реальные люди, – добавил Фостий, – и их нельзя поставить обратно и сыграть ими в другом месте.

– Нельзя? А как ты назовешь переселение, если не захватом фигуры и ее перестановкой на более выгодную клетку?

Он подождал, наблюдая, как Фостий обдумывает его слова.

– Пожалуй, мне уже следовало усвоить, что спорить с тобой бесполезно, сказал юноша. – Как бы хорошо я ни начинал спор, почти всегда ты обращаешь результат в свою пользу. Что поделаешь – опыт. – Судя по интонации Фостия, слово «опыт» вполне могло служить ругательством. Но как бы то ни было, именно опыта ему и не хватало, что в его глазах само по себе делало обладание им подозрительным.

Крисп вытащил из кармана шелковый платок и вытер им вспотевший лоб. Часть имперской армии он оставил в Эчмиадзине и его окрестностях – приглядывать за границей с Васпураканом и помогать переселенцам устраиваться на новом месте.

Другую часть растянул вдоль торгового пути между западом и востоком, а оставшихся повел в столицу.

Это, разумеется, означало, что он и его солдаты возвращались по прибрежным низинам. Стоял конец лета, и Крисп с ходу назвал бы немало мест, где предпочел бы сейчас оказаться; он даже не отказался бы одолжить у Скотоса толику льда, если бы удалось обойтись без встречи с его хозяином. Было так жарко и влажно, что пот не высыхал, а липкой пленкой покрывал все тело.

– Клянусь благим богом, с каким удовольствием я бы сейчас скинул императорские одежды, – сказал он. – В этих местах надо одеваться, как одеваются они. – Он указал на крестьян, работающих на полях по обе стороны дороги. Некоторые были одеты в тонкие льняные туники, доходящие до середины бедра. Остальные не утруждались даже этим, обходясь набедренными повязками.

– Если я так оденусь, – покачал головой Фостий, – то мне придется жить здесь круглый год. Вряд ли я такое выдержу.

– Тогда радуйся, что кто-то живет здесь вместо тебя. Почва тут превосходная и дождей хватает. Местные крестьяне снимают самые высокие урожаи в империи. Если бы не эти низины, в столице вечно не хватало бы еды.

– А крестьяне не разбегаются, завидев нас, как весной, – сказал Катаколон, остановив коня возле отца и брата.

– И это тоже хорошо, – ответил Крисп. – Армия нужна в том числе и для того, чтобы их защищать. И если крестьяне решат, что их надо защищать от солдат, то это будет означать, что мы не делаем свою работу как следует. – Он не хуже других знал, что солдаты грабят крестьян при каждом удобном случае.

Фокус заключался в том, чтобы не предоставлять им такой возможности и дать крестьянам понять, что им ничего не грозит. В нынешней кампании ему недолго осталось об этом беспокоиться – столица уже совсем близко. И он сказал об этом вслух.

– Зря ты так торопишься к Дрине, отец, – съехидничал Катаколон. – Вспомни, она сейчас примерно такая. – И он вытянул перед собой сцепленные руки, изображая огромный живот.

– Но она же родит не жеребенка, клянусь благим богом, – ответил Крисп. – А если ее настолько разнесет, как ты показывал, то можно подумать, что ты вообще имел в виду слоненка. – Он сверкнул глазами на младшенького, но не смог удержаться от усмешки, когда добавил:

– Кстати, буду тебе благодарен, если ты перестанешь подшучивать над моим мелким просчетом. Я поражаюсь, что мне еще не приходится платить за шесть или семь твоих отпрысков; Фос свидетель, причина такого везения вовсе не в том, что ты мало старался.

– Он лишь упрекнул тебя за промах, отец, – поддержал брата Фостий.

Осажденный с флангов, Крисп поднял руки:

– Вы меня до смерти заболтаете. Будь здесь Эврип, так и вовсе окружили бы старика. Пожалуй, так оно и случится, когда мы вернемся во дворец. Что ж, это первый пристойный аргумент в пользу того, чтобы растянуть марш подольше.