Император Крисп

– Честно говоря, жизнь здесь стала скучноватой после вашего отъезда.

Крисп фыркнул:

– В таком случае я рад вернуться уже для того, чтобы предоставить вам возможность заняться чем-нибудь интересным.

– Повара также рады вашему возвращению, – намекнул вестиарий.

– Вы имеете в виду, что они с нетерпением ждут шанса разбиться в лепешку, – уточнил Крисп. – В таком случае им не повезло. Придется им подождать, пока я вновь приглашу Яковизия отобедать; уж он-то оценит их усилия по достоинству.

Что же касается меня, то я привык питаться по-солдатски. Меня прекрасно устроят миска похлебки, горбушка хлеба и кружка вина.

Плечи Барсима едва заметно шевельнулись – евнух, человек исключительно вежливый, вздохнул.

– Я сообщу на кухню о ваших пожеланиях, – сказал он. – Повара будут разочарованы, но вряд ли удивлены. У вас вошло в привычку вести себя подобным образом после возвращения из очередной кампании.

– Неужели? – удивился Крисп, задетый тем, что становится настолько предсказуемым. У него возникло искушение заказать себе роскошный пир, лишь бы заставить дворцовых сплетников теряться в догадках. Единственная загвоздка заключалась в том, что ему действительно хотелось солдатской похлебки.

– Быть может, ваше величество не сочтет за излишнюю вольность то, что похлебку приготовят из омаров и кефали, хотя мне известно, что сие отличается от того, что накладывали в вашу миску армейские повара.

– Быть может, не сочту, – великодушно уступил Крисп. – В походе мне не хватало даров моря.

Барсим удовлетворенно кивнул; Крисп мог править империей, но дворец был вотчиной вестиариев. В отличие от некоторых вестиариев, Барсим обладал необходимым чутьем и не злоупотреблял своей властью, не переступая порога разумного, – или, возможно, попросту решил, что Крисп не спустит ему с рук некоторые вольности, которые позволяли другие вестиарий.

– Выбор часа остается за вами, – произнес Барсим, взглянув на тени. – Не пожелает ли ваше величество отужинать пораньше?

– Нет, спасибо. Я мог бы зарыться в гору пергаментов, которая, несомненно, достигла высоты купола Собора. Я так и поступлю… завтра. Если куча за это время и подрастет, то ненамного. А сейчас я намерен отправиться в императорскую спальню и позволить себе то, чего не мог позволить во время войны: расслабиться. – Он помолчал. – Нет, я передумал.

– И что вы решили, ваше величество?

– Я пойду в спальню. Я даже отдохну… попозже. Но сперва передайте, пожалуйста, Дрине, что я желаю ее видеть.

– Ах, – выдохнул Барсим, и Крисп распознал в его вздохе одобрение. – Ваша воля, разумеется, будет исполнена.

Уединившись в спальне, Крисп стянул сапоги и с наслаждением пошевелил пальцами ног. Когда он находился во дворце и делал что-либо сам, не вызывая слугу, это становилось равносильно бунту, словно император превращался в фанасиота, поджигающего факелом дом богача. Барсиму потребовалось немало времени, чтобы смириться с тем, что Автократор иногда бывает настолько упрям, что настаивает на своем в подобных вопросах.

Стук в дверь оказался настолько робким, что Крисп поначалу решил, будто он ему послышался. Тем не менее он подошел к двери и открыл ее. В коридоре стояла дрожащая Дрина.

– Я не собираюсь тебя кусать, – успокоил ее Крисп. – Это испортит мне аппетит перед ужином, который хочет в меня затолкать почтенный Барсим. Девушка не засмеялась; Крисп пришел к выводу, что шутка до нее не дошла.

Подавив вздох, он пригласил ее войти в спальню.

Она медленно вошла. До родов ей оставалось еще несколько месяцев, но живот уже заметно выпирал даже под просторным льняным халатом. Крисп подался вперед и коснулся губами ее щеки, желая успокоить Дрину.

Это ему удалось, хотя и не совсем так, как он рассчитывал. Улыбнувшись, Дрина сказала:

– Вы не наткнулись на мой живот. Вы знаете, как надо целовать женщину, ждущую ребенка.

– Знаю, – подтвердил Крисп. – Опыт у меня был, хотя и много лет назад.

Садись, если хочешь; я знаю, что тебе трудно много стоять. Как ты себя чувствуешь?

– Неплохо, спасибо, ваше величество, – ответила Дрина, с благодарным вздохом усаживаясь в кресло. – Меня только раз или два тошнило утром, а так я чувствую себя хорошо, только все время хочется на горшок.

Крисп немного походил по спальне, раздумывая, что ей сказать. Он уже очень давно не оказывался в подобной ситуации и никогда не предполагал, что окажется в ней вновь. Он не испытывал к Дрине любви и даже не очень хорошо ее знал. Ему хотелось, чтобы все было иначе, но что есть, то есть. Дрина для него была просто удобным предметом для удовлетворения плотского желания, которое он до сих пор иногда испытывал. Теперь же он заново обнаружил, что сиюминутное удобство может со временем обернуться чем-то совершенно иным. Крисп ежедневно помнил об этом правиле, принимая государственные решения; теперь до него дошло, что придется применить его и в личной жизни.

Да, он оплошал. Теперь нужно с честью выбираться из ситуации. Сделав еще несколько неторопливых шагов, он спросил:

– С тобой все обращаются хорошо?

– О да, ваше величество, – энергично закивала Дрина. – Куда лучше прежнего. Дают много вкусной еды – не хочу сказать, будто меня прежде плохо кормили, но сейчас еды больше, и она лучше; и работы дают меньше, особенно с тех пор, как меня раздуло. – Она сложила руки на животе и очень серьезно взглянула на Криспа:

– Вы меня предупреждали, чтобы я не зазнавалась, и я не стала. Тут я себя вела очень осторожно.

– Вот и прекрасно. Хотел бы я, чтобы все обращали на мои слова столько же внимания, – отозвался Крисп. Дрина кивнула, все еще серьезная. Даже несмотря на всю сосредоточенность и беременность, она выглядела очень юной. – Сколько тебе лет, Дрина? – неожиданно спросил Крисп.

– По-моему, двадцать два, ваше величество, – ответила она, посчитав на пальцах, – да только я могла на год-другой ошибиться в любую сторону.

Крисп вновь принялся расхаживать. Дело было вовсе не в том, что она не знала свой точный возраст; он и в своем не был уверен. В крестьянских семьях вроде той, где он вырос, над такой ерундой особо не задумывались: от возраста зависела лишь работа, которая человеку по силам. Но двадцать два плюс или минус год-другой? выходит, она родилась примерно в то время, когда он взошел на трон.

– Так что мне с тобой делать? – спросил он, предназначив вопрос столько же себе, сколько ей – а может, и самому Фосу.

– Ваше величество? – Ее глаза испуганно расширились. – Вы же сказали, что я не буду ни в чем нуждаться… – Голос Дрины дрогнул. Казалось, чтобы напомнить ему про обещание, потребовалась вся ее храбрость.

– И не будешь – клянусь в этом благим богом. – Крисп очертил на груди солнечный круг, подтверждая вой слова. – Но я имел в виду другое.

– Что? – Горизонты воображения Дрины, как то самого, когда он был крестьянином, не простирались дальше изобилия еды и не очень большого количества работы. – Я хочу только одного – заботиться о ребенке.

– Этим ты и станешь заниматься, а я позабочусь, чтобы тебе помогли, если потребуется, – пообещал он и почесал макушку. – Ты читать умеешь?

– Нет, ваше величество.

– А научиться хочешь?

– Не очень, ваше величество. Не вижу, какой мне с этого будет толк.

Крисп неодобрительно хмыкнул. Поселившийся в их деревне солдат-ветеран научил его читать и писать еще прежде, чем у юного Криспа закурчавилась борода, и с тех пор его мир разительно изменился. Написанные слова связывали пространство и время настолько крепко, что никакие устные рассказы и предания даже сравниться с ними не могли. Но если у Дрины нет желания овладеть этим умением, то лучше не заставлять ее – никакого удовольствия ей это не доставит.

Он снова почесал макушку.

– Ваше величество! – Крисп вопросительно приподнял бровь и стал ждать продолжения. – Ваше величество, – нервничая, повторила она, – когда ребенок родится, вы… вы захотите меня снова?