Призрак гнева (СИ)

— Ты куда, колдун? — человек остановился. В руке поблескивал клинок. — Куда собрался, говорю?

Когда незнакомец это произнес, Дэвайн узнал в нем конунга. Торгрим был один, растрепанные темные волосы торчали, будто у мальчишки.

— Я с тобой говорю, колдун, — бросил конунг. — Я тебя разве отпустил? Куда идешь, спрашиваю? Отвечай!

— Куда-нибудь подальше, — отозвался Дэвайн. — Туда, где тебя нет, Торгрим Железный Лоб. И я предупреждаю: не лезь ко мне. Лучше не мешай, ясно?

— А если помешаю, то что? — осведомился конунг.

— Тогда мне придется тебя убить. И уж поверь, на сей раз я не оплошаю. Не недооценивай меня, конунг. Уйди с дороги, — Дэвайн обхватил рукоятку меча обеими руками. Отвел клинок в сторону, направив острие конунгу в грудь.

— Ах ты, собака, — выговорил конунг. — Пес проклятый… Пришел, пожег меня дотла, а теперь сматываешься? Ну, и тварь же ты… эх, и что за тварь.

Его тон удивил Дэвайна. Можно было ожидать чего угодно: ругани, проклятий, угроз, может, нападения, но не той растерянности, что звучала сейчас в голосе конунга.

— Не забывай, — ответил Дэвайн, — мы к тебе в дом не вламывались. Это твои люди нас сюда приволокли, и держал ты нас тут насильно. Не строй из себя невинную жертву. Оставь нас в покое, просто дай уйти.

— Ну, иди, иди! — заорал конунг. — Проваливай, скатертью дорожка! Колдуны поганые! На что вы вообще годитесь? Чужие дома только жечь… Уж лучше бы мне тебя никогда не видеть, тебя, и твоего проклятого щенка. Иди, мешать не буду, — отвернувшись, конунг в сердцах воткнул меч в снег. Огненные блики освещали его понурую фигуру.

Однако у Дэвайна не было ни сил, ни времени, чтобы размышлять над его странным поведением. Нужно было уходить, пока конунг не передумал.

Не спуская с него глаз, Дэвайн склонился к сыну. Закутав в плащ, поднял на руки и двинулся в темноту, в сторону леса, увязая в глубоком снегу.

Он отошел далеко, когда его окликнул тихий голос:

— Эй, колдун. Погоди.

Дэвайн обернулся. Конунг шел следом. Проворно опустив сына на землю, Дэвайн выхватил меч, и конунг остановился. Лишь теперь Дэвайн заметил, что он без оружия.

Дэвайн не убрал меча. Вся округа знала: Торгриму Железному Лбу нельзя доверять.

— Послушай, колдун, — промолвил конунг. — У меня к тебе есть деловое предложение.

Дэвайн молчал. Конунг произнес:

— Чего молчишь, колдун? Почему ничего не скажешь?

— Хочу сначала послушать, о чем идет речь. Я ведь, знаешь ли, человек занятой, деловых предложений от всех подряд не принимаю.

Конунговы глаза смутно блеснули, отражая дальнее пламя.

— Эх, и зря я тебя не повесил, — уронил он. — Надо было тебя все-таки…

— Ладно, конунг, — перебил Дэвайн. — Не тяни. Говори, чего надо. У меня нету времени. Говори — а не то так я пошел.

— Гад ты, колдун, — бросил Торгрим. — Вот только выбора у меня нет. Не могу я тебя отпустить… не могу. Слушай, я тебе расскажу кое-что.

Конунг помолчал, точно собирался с духом.

— Коротко говоря, колдун, — угрюмо буркнул он, — плохи наши дела. Пес знает, что у меня тут творится.

— Это я уже заметил, — с усмешкой отозвался Дэвайн.

— А ты не перебивай, колдун! Когда я говорю — не перебивай.

— Извини, — Дэвайн пожал плечами. — Я тебя слушаю. Обещаю, что больше не буду перебивать.

— Да я рассказываю, колдун, рассказываю, — конунг обернулся на горящий дом. Потом сказал:

— Ну, так вот, колдун. Кто-то убивает моих людей. И я хочу, чтоб ты его поймал. Это и есть мое предложение.

Дэвайн не сказал ни слова.

— Чего молчишь, колдун? — осведомился конунг. — Говори уже чего-нибудь.

— Не понимаю, при чем здесь я, — Дэвайн повел плечом. — Я ведь не вылавливаю убийц. Я лекарь, конунг, и очень спешу. Мне недосуг ерундой заниматься.

— Ерундой? — Торгрим зло, криво усмехнулся. — Ерундой, говоришь? Это существо уже четверых у нас убило. Может, в тех краях, откуда ты явился, это и называется ерундой, да только… У нас тут, изволишь ли видеть, люди смотреть друг на друга боятся, из поселка боятся выползти, дочери мои от страха с ума сходят, я сам который месяц глаз сомкнуть не могу, все думаю, кого оно еще прикончит, а ты говоришь, ерундой… — он перевел дух. — Оставайся, а, колдун? Я тебе хорошо заплачу. Отдам, чего захочешь, Асгардом клянусь, ничего не пожалею. Земли пожелаешь? Будет тебе земля. Золото будет, все, чего душе угодно.

— Да при чем тут золото. Я ведь, кажется, ясно сказал: я лекарь, а не колдун. Попроси свою дочь, она прорицательница. А я не прорицатель, и ворожбой не занимаюсь. Как же ты хочешь, чтобы я этого убийцу нашел? Не проси меня, я тебе ничем помочь не смогу.

— Ну, а твой мальчишка? Твой сын? Он вон какие штуки откалывает. Неужели и он не…

— Брана оставь в покое. И вообще, мы не те люди, что тебе нужны. Мы не ловим убийц, пойми это уже. А теперь извини, нет времени, нас во Флатхолме ждут.

— Постой, колдун, постой! — заторопился конунг. — Ты ж не знаешь всего. Этот убийца — оборотень. Поэтому никто, кроме вас, нам не поможет. Стал бы я перед тобой тут унижаться, кабы не это.

— Ну, полно, полно, конунг! Ты вроде не ребенок, что еще за сказки.

— Тебе б такие сказки, — отрезал конунг, — ты б потом всю оставшуюся жизнь не заснул. Никакие это не сказки. Правда это, колдун. У нас тут завелся оборотень, чтоб ему…

Дэвайн помолчал. Не было сомнения: конунг не лжет, не шутит, не пытается его запутать. Конунг действительно верит в то, что говорит.

— Но с чего ты взял, — спросил Дэвайн, — с чего ты взял, что это оборотень?

— Да с того и взял, — конунг вздохнул. — Сам посуди, колдун: убивает вроде как медведь, но планирует явно человек, уж больно хитро все это каждый раз обставлено, — понизив голос, Торгрим огляделся. — Видишь? Сам себя уже боюсь, до чего довел, собака. Ну, так что, поможешь, или нет? Соглашайся, колдун. В убытке не останешься.

— Погоди, конунг. Но почему ты знаешь, что убивает медведь?

— Я, по-твоему, тупой? Я ж, чай, следы медвежьи узнать могу. И потом… жрет он их. Жрет, понимаешь? Ну, опять же, стены он ломает, двери… Кому, кроме медведя, такое под силу? А следы, сказать тебе, от него на снегу громадные. С сосну ростом, поди, медведище… ну, то есть чудище это.

— Кто-нибудь его видел?

— Ясно, что видели, — буркнул конунг. — Видели… те, кого он сожрал.

— Живые, конунг. Я говорю про живых. Живые его видели?

— Нет, колдун, из живых никто его не видал. Четверых он тут угробил, а никто не видал. Умеет, сволочь, прятаться. Люди говорят, что он когда крови хочет, тогда и в зверя обращается. Лучшие следопыты его поймать не сумели. И… и Траин, мой старший сын — тоже. После того, как эта тварь сожрала Ари, его друга, мой сын поклялся отомстить, — конунг опустил голову, — да не вышло у него. Оборотень сам его поймал. Подкараулил в старой охотничьей избушке, в лесу, да разорвал в клочки. Видел бы ты, колдун, что от него осталось, от сына моего… И никто, никто эту тварь выследить не смог, прямо будто в воду канула. Исчезла, может, на месяц, а потом — опять. У нас до того дошло, все друг дружку подозревать стали. В каждом оборотень мерещится, а поймать его не можем, только и остается, что сидеть да ждать, кого он еще вздумает прикончить. Так и живем, колдун. Такие вот дела.

Дэвайн молчал.

— Ну, колдун, чего молчишь?

— Не знаю, что сказать, — сознался Дэвайн. — Все это очень странно. Нужно время, чтобы разобраться.

— Оставайся, и будет тебе время!

— Нет, конунг, не могу. Во Флатхолме эпидемия. К тому же, я дал слово Эйреку. Не могу, и не проси.

— Все отдам, колдун! Все, что пожелаешь! Цену сам назначь. Ну же, колдун, соглашайся!

— Да ведь я же сказал, что не могу, — ответил Дэвайн. — Вот после — другое дело. Как во Флатхолме закончу, приеду к тебе.

— Да ты смеешься, что ли?! — взъярился конунг. — Ты, может, у этого Синего Носа до весны проваландаешься! Да к тому времени эта тварь всех тут порешит!