Кто сказал: Война? (СИ)

— Так что, сестренка, найти твоего ненаглядного?

Она кивнула, а потом добавила:

— За что ты его не любишь?

— Нара-то? Почему не люблю? Смешной он, наивный, только и всего, — Гайяри перестал улыбаться и закончил уже серьезно: — И зачем мне его любить? Главное, что ты его любишь. Но… по-моему, больше придумываешь. Жди здесь, я его приведу и присмотрю, чтобы вам не мешали. Но ты все-таки подумай: нужна ли тебе эта любовь?

Пока ехала, пока делала покупки и пила чай, даже пока говорила с братом, Салема была уверена, что хочет, очень хочет, больше всего на свете желает видеть Нарайна. Но только Гайяри ушел — и уверенность растаяла: часто забилось сердце, задрожало, защекотало под ребрами волнение. А как послышались торопливые шаги — так и вовсе захотелось сбежать…

— Салема?

Голос, такой знакомый! Сердце на миг замерло, потом понеслось вскачь. Горячая волна опалила щеки.

— Нарайн… я тут.

Салема шагнула из тени азалии и остановилась. Так хотелось подойти ближе, сразу — навстречу и обнять! Уткнуться лицом в плечо, в пахнущие солнцем волосы, и чтобы он обнял, прижал к себе, близко-близко… и… даже поцеловал, как только что Гайяри. Нет, не так! По-другому: смело и властно. И, быть может, в губы.

Но с Нарайном никогда так не было. Дерзкая с другими, перед ним она замирала и робела. И могла только смотреть, смотреть бесконечно на его чистый высокий лоб, на брови вразлет, темные, почти русые, на вздрагивающие ресницы, на крылья носа, трепещущие от дыхания, на неулыбчивый рот… Пока он сам не брал ее за руку, чтобы привлечь к себе.

— Салема, как ты тут оказалась?

— Матушка приболела, Рахмини осталась с ней, вот я и выпросилась одна на рынок. Ты не рад?

— Ты что! Я счастлив.

Он наконец набрался смелости обнять ее по-настоящему. Вот бы еще поцеловал, каждый раз думала Салема, и сама не знала, хочет этого или боится. Но Нарайн ни разу так и не попытался: то ли смущался, то ли соблюдал приличия.

Правду сказать, приличия в Орбине соблюдали больше на словах, чем на деле: дочерей старшие семьи берегли, как берегли свою кровь от варварских примесей, а семьи от бастардов, и невесток предпочитали брать в дом девственными. Остальной же опыт в делах любовных если и осуждался, то не слишком. Юношей и вовсе никто ни в чем не ограничивал. Несмотря на это Нарайн никогда не пытался переступить границу, возбуждался, волновался и дергался, порой даже сбегал от нее, но ни разу не потребовал большего, чем просто объятия.

Салема выросла среди братьев и неловкости перед юношами не чувствовала. Поцеловать или высмеять какого-нибудь воздыхателя — пустяковое дело. Было бы желание — можно было пойти и дальше поцелуя. Только никто, кроме Нарайна, ей не нравился, а с ним все было слишком серьезно. Еще месяц назад они решили, что обязательно поженятся. Вот как только он закончит семинарию…

— …Сали, я не хочу ждать и не могу. Недавно говорил с родителями, хотел, чтобы они попросили твоей руки для меня.

Нарайн выпалил все это на одном дыхании и замолчал.

— И что родители? Ну, рассказывай!

— Отказали. Говорили что-то глупое, мол, рано, я еще слишком молод, должен повзрослеть, осознать… а чего там осознавать? Они сами женились в семнадцать.

Он снова прервался, отстранился и отвернулся, словно не хотел рассказывать дальше. Салема не торопила. Она почувствовала, что и сама знает ответ: слышала только что в лавке болтушки Мирры. Слышала и не хотела верить. Все это казалось ей странным, глупым и несправедливым: почему именно она должна расплачиваться своей любовью за то, что кто-то выдумывает мифические войны и распускает трусливые слухи?

Наконец Нарайн продолжил:

— Правда, потом отец все же объяснился. Вейзы, мол, не отдадут единственную дочь за Орса, потому что это все равно, что подарить предгорные прииски умгарам. Он ведь давно считает, что Форуму пора разделить с кнезом Ваданом заботу о наследстве Диатрена.

Вот как. Значит, она — не самая красивая девушка Орбина, не любимая дочка и не желанная невеста, а всего лишь часть наследства Диатрена?

— А ты? Тебя тоже волнуют прииски?

— Глупая, — он опять обнял ее и прижал, тепло и близко, как ей и хотелось. И даже поцеловал куда-то в волосы, — любимая моя глупышка! Никакие прииски меня не волнуют. Ничего, слышишь? Я возьму тебя и без наследства, и даже если Геленн из дому выгонит. С тобой я готов быть хоть степняком-погонщиком.

И тут Салема вспомнила про день Младшей сестры, он же совсем скоро! Как она могла забыть? Браки, заключенные в день, посвященный Любви Творящей, считаются священными и признаются всеми, даже несмотря на то, что в Орбине уже давно не верят в величие богов и почти не молятся.

— Тогда давай поженимся сами, без родительского согласия? День Младшей сестры меньше, чем через месяц.

— А ведь ты права, — он впервые за все это время улыбнулся, — когда узнают, всем придется смириться — закон будет на нашей стороне. Нужен подходящий храм где-нибудь за городом, небогатый, но уважаемый. Я найду такой, и тогда… — он вдруг запнулся, заглянул в глаза и спросил: — А ты согласна на свадьбу без наряда, без пышной церемонии, цветов и гостей?

— Конечно! Нар, я люблю тебя.

— Сали! — И он вдруг поцеловал ее, в рот, глубоко и долго, как ей всегда мечталось. Она прижалась, подалась вперед, отвечая и раскрываясь навстречу… время замерло, сердце забыло биться, а в голове сделалось прозрачно и гулко. И так хотелось, чтобы этот поцелуй длился бесконечно…

Но Нарайн все же отпустил ее, а потом глянул еще раз в глаза и легонько подтолкнул к тропинке:

— Теперь иди первая, пока твой братец чего не заподозрил.

Салеме не хотелось отрываться от любимого, а еще было неприятно, что он так плохо думает о брате, надо было объяснить ему, как они близки. И что Гайи скорее сам поможет ей сбежать, чем выдаст кому-то. Но сейчас явно было не место и не время. Она все же попрощалась и вышла из зарослей на мостовую. Щеки ее горели, и все время казалось, что поцелуй так и сияет на губах и все-все это обязательно увидят, будут оглядываться, показывать друг другу и шептаться.

Гайяри сидел на краю малого фонтана, плескал водой на камни и думал о чем-то своем, но, увидев Салему, махнул ей рукой и улыбнулся.

— Ну что, сестренка, удалось свидание? Видно, да, раз так сияешь. Что у вас случилось? Рассказывай.

— Да ничего. — Салема сперва смутилась, но, ради Творящих, разве Гайяри сам такого смущался?! И она решила, что тоже не станет. — Он меня поцеловал! И, знаешь, Гайи, целуется он лучше всех! Даже ты, я уверена, так не умеешь, вот!

Он опять засмеялся, хотел что-то ответить, наверняка ироничное и колкое, но она не стала слушать.

— Пойду я, а то матушка потеряет. — И гордо пошла через площадь.

Пока возвращалась домой, все мысли вертелись вокруг побега и тайного бракосочетания, а губы вытягивались в блаженной улыбке, и на них все еще чувствовался вкус поцелуя.

Глава 5

Айсинар, вынужденный с самого утра тащиться через полгорода в старом паланкине, выдергивал по одной нитке бахрому полога и злился на себя за опрометчивое обещание. Орс, видно, совсем одичал в своей Умгарии, раз решил болтаться по ремесленным кварталам выряженным как подмастерье. С другой стороны, надо же узнать, что такого важного он хочет показать, чего никак не увидеть славнейшему избраннику. И главное — как это связано с возможной войной и его последней речью в Форуме. Речь эта уже не первый день крутилась в голове, не давая покоя. Началось все с очередной лавины, почти перекрывшей Пряный путь, и жалоб созидателя Рута на недостаток работников. Орс в который раз предложил разделить бремя содержания дороги с соседями, а Вейз — временно увеличить торговые пошлины. И тогда вещатель заговорил о войне.

— …Мы и умгары — исконные враги. Родовой чести не важно, сколько поколений сменилось, они не простили горечи поражения и позора рабства. В каждом роду до сих пор помнят, на чьих землях разбиты наши сады и виноградники, чьими руками они обрабатываются. Простой люд мечтает о мести. Этим воспользуется знать, можете не сомневаться. Кнезам нужен металл для орудий, золото и серебро, нужна беспошлинная торговля с югом, а еще — занять чем-то своих недорослей, мечтающих помахать мечами. Мы стоим на пути, и нас ненавидят — чего уж лучше? Прошлогодний закон о налоге на клинок и руку стал еще одним ручейком наполняющим море злобы северян, их желания воевать, а повышение пошлин, как предлагает наш славнейший стяжатель, — Озавир нарочито вежливо поклонился Геленну и, получив ответный поклон, продолжил, — я убежден, окажется последней каплей…