Профессор и магистр магии (СИ)

Вячеслав Головнин

Профессор и магистр магии

С самого вечера Александра Дмитриевича Соловьева, профессора физического факультета МГУ, заведующего лабораторией, терзали смутные подозрения. Его сознание металось от одного эпизода к другому, закручивая прошедшие события в мешанину и хаос. Он волевым усилием попытался включить логику и отыскать в памяти события, лишившие его спокойствия.

Первым событием, по видимости, нужно считать несчастный случай с его дочерью Лизой, в результате которого она сломала ногу и попала в больницу. Несчастный случай произошел в колхозе на уборке картофеля, куда Лизу вместе с ее сокурсниками вывезли в начале сентября. В конце сентября, в порядке шефства над первым курсом, их группу навестила Лариса Ковалева, комсорг 2-го курса МГИМО, в котором на первом курсе училась дочь Александра Дмитриевича. Она же и доставила Лизу в больницу, поскольку несчастный случай произошел как раз в день посещения Ковалевой их группы.

Вторым эпизодом можно считать посещение Лизы в больнице на следующий день. Ее навестила все та же Лариса Ковалева вместе с молодым человеком, которого она представила Лизе, как корреспондента «Комсомольской правды», который получил задание взять интервью у первокурсника МГИМО. Весь первый курс был на сельхозработах, а тут очень удачно для корреспондента подвернулась Лиза.

- Стоп! – сказал себе Александр Дмитриевич, - вот первая странность. Корреспондента привела к Лизе Лариса Ковалева. Но ведь она сама студентка 2-го курса и с того же самого факультета международных отношений, что и Лиза. Велика ли разница между ними. Почему корреспонденту нужен был студент именно с первого курса?

В беседе с Лизой выяснилось, что корреспондент и не корреспондент вовсе, а направленный на учебную практику в газету «Комсомольская правда» студент 3-го курса факультета журналистики МГУ Евгений Трофимов.

Александр Дмитриевич не поленился сходить в деканат журфака, где выяснилось, что, во-первых, первую учебную практику студенты журфака проходят в начале 4-го, а не 3-го курса, а во-вторых, в списках студентов журфака МГУ, Трофимова Евгения нет вообще, ни на каком курсе. Правда, обсудить этот факт с Ларисой Ковалевой он так и не успел. Его останавливало два соображения. Во-первых, что она могла ему сказать? Что сама увидела его в первый раз в деканате, где он искал первокурсника, чтобы взять у него интервью, а она ему просто помогла. Что она сама не знала, что он обманщик. А, во-вторых, он знал, что папа у Ковалевой был секретарь ЦК КПСС. А это фигура ого-го. Короче, лучше не связываться. У профессора был богатый жизненный опыт, который ему подсказывал, чтобы он не ворошил этот эпизод в ее жизни.

Третий странный эпизод произошел во все той же больнице Склифосовского, в которой лежала Лиза. Это было за день до ее выписки. Профессор с женой были в палате, где лежала их дочь, когда в палату зашел молодой парень, который с порога стал разговаривать с Лизой, как со своей подружкой или старой хорошей знакомой. Потребовал, чтобы Лиза представила его своим родителям. И все бы ничего, если бы ни одна странность. В момент, когда парень зашел в палату, Профессор разговаривал с дочерью и смотрел на нее. И когда парень заговорил с ней, то первое мгновение она смотрела на него с недоумением. И только по прошествии нескольких секунд, лицо Лизы прояснилось. Она как будто не сразу узнала вошедшего парня. Представила его Евгением Евдокимовым, своим другом. Но кто он, она не сказала, и где она с ним познакомилась тоже не сказала. А поговорить с ней на эту тему он просто не успел.

Впрочем, из дальнейшего разговора в палате выяснилось, что он собирается поступать в институт только на следующий год. Сказал, что колеблется между физикой и медициной, чем сразу расположил к себе Лизиного лечащего врача, тоже профессора, Павла Сергеевича. Да и сам он, тоже оказался неравнодушен к молодому человеку, проникся к нему уважением после того, как Евгений сказал, что хочет поговорить с ним о физике и физическом факультете МГУ более подробно, только в другое время и в более подходящей обстановке.

Ничего странного в этом эпизоде, в общем-то не было, если не считать Лизиной заминки. Странным было и то, как этот парень двигался, моторика движений была чуть-чуть странноватой, необычной. Его движение как бы растягивалось во времени, а потом бац и оно закончено, и это притягивало взгляд.

Самым странным во всем этом эпизоде было заявление Лизы, которая требовала выписки из больницы. Она дрыгала пострадавшей ногой, звенела подвешенным к ней грузом, демонстрируя всем, что нога у нее в полном порядке. Пришедший в палату Павел Сергеевич, тоже подтвердил это и объявил, что завтра он ее выписывает. И это было странно. Прошло всего 18 дней после перелома. Такие травмы не заживают за столь короткие сроки. Павел Сергеевич объяснил это повышенной регенерацией Лизиного организма. Он сказал, что такие случаи быстрого восстановления костной ткани время от времени случаются и особого удивления не вызывают.

В тот же день в палате, Маша, его жена и мать Лизы, заметила, что у Лизы исчезли все веснушки, которые доставляли Лизе немало огорчений. Лиза попросила мать наклониться к ней и чего-то еще нашептала ей на ухо. После чего Маша стала выглядеть очень удивленной. От его расспросов она отмахнулась, сказала, что это их девичьи секреты.

А на следующий день произошло ЧП, сразу после выписки Лизы из больницы. Они ехали на семейной «Волге». Как обычно, за рулем был он, Александр Дмитриевич. Рядом сидела Маша. Лиза с Ларисой Ковалевой и Евгением сидели на заднем сидении. Они уже свернули на их улицу, на которой они жили, как перед перекрестком Евгений громко потребовал остановиться. В категоричной, чуть ли не истеричной форме. Профессор нажал на тормоза, и Волга остановилась в 10 метрах от перекрестка. В процессе торможения их машину обогнала другая Волга, которая и столкнулась с грузовиком, вылетевшим на красный свет. По сути, парень спас всю их семью.

Следующий эпизод произошел в тот же день на квартире профессора. После обеда он ушел в свой кабинет и прилег на диван. Возраст в 65 лет, это уже не шутки, знаете ли, плюс пара рюмок коньяка за обедом, выпитые в честь Евгения и за свое по сути второе рождение. На этом злосчастном перекрестке они проторчали не меньше часа, отвечая на вопросы дотошных милиционеров. Особенно его донимали вопросом, почему он стал тормозить, хотя никаких предпосылок к этому не наблюдалось. Пришлось врать, что ему показалось, будто на светофоре загорелся желтый свет. Это вранье еще обойдется ему дополнительным медицинским обследованием, которое гаишники от него потребовали. И права отобрали, выдав вместо них бумажку, по которой он может ездить еще аж целую неделю.

Сквозь сон ему показалось, что Евгений заглянул к нему в кабинет и какое-то время провел с ним, но на сто процентов он не был уверен, что это ему не приснилось. Через два часа отдыха профессор почувствовал себя значительно лучше. В голове было ясно, мысли не путались, ничего нигде не болело, не покалывало, не скрипело, не натирало, не ныло. Это было удивительно. Так хорошо, он давно себя не чувствовал. Его мысли скользнули в сторону его профессиональной деятельности. Он вдруг отчетливо понял в чем суть проблемы, которая не поддавалась решению вот уже полтора года. Он с предельной ясностью увидел, как нужно поставить эксперимент и что именно не хватало в его прежних опытах. Профессор сел за стол, быстро набрасывая на подвернувшемся листке бумаги план работы и свои комментарии к нему. Через полчаса, когда вчерне он закончил, захотелось пить, и он пошел на кухню, где застал всю их компанию, собравшуюся, как и он, выпить чаю.

Он подсел к ним и обратил внимание на жену. Лицо у Маши было одухотворенным, другие слова здесь не подходили. Ее нынешний образ напоминал ему о чем-то, что он мучительно пытался вспомнить и не мог. Мысль ускользала. Он обратился к Лизе, не видит ли она чего странного во внешнем виде матери. Та ничего странного не заметила, зато в ответ насела на него, что он имеет в виду. Пришлось выкручиваться с помощью комплиментов, какие у него в семье девчонки красивые. Самые красивые в мире. После чая, Евгений с Ларисой откланялись, от его предложения проводить их до метро отказались и ушли.