Одиночество

Егоров Валентин Александрович

Одиночество

Глава 1

Желтый Дракон пылал закатом, светло-желтая полоса, почти сплошное золото, протянулась от края и до края горизонта, постепенно шаг за шагом сползая за его границы. Со стаканом коричневого пойла в одной руке и сигарой в другой, я стоял у перил большой дворцовой террасы, с которой открывалась эта панорама заката Желтого Дракона и вид на бесконечный аквамарин Внутреннего океана. По всему ощущалось, что дневное светило не желает прерывать своей дневной активности на спокойствие и сонливость ночи. Но течение времени неумолимо, как и постоянный накат волн на берег Внутреннего океана, которые с мерным и грозным рокотом одна за другой на него обрушивались, пытаясь оторвать и унести в бездонные глубины океана хотя бы маленький кусочек суши, чтобы на секунду задержать течение всемирного времени.

Но все усилия океана, как всегда, были напрасными. Сколько времени прошло с того времени, когда первая океанская волна обрушилась на берег, желая его уничтожить, стереть с лица земли, никто уж и не помнит, но противоборство суши и океана продолжается и до сего дня. Вот и сегодня светило Желтый Дракон, который олицетворяет собой день, и присоединившийся к нему океан, в который раз проигрывали битву времени, наступающей ночи, за право царствовать двадцать четыре часа в сутки. Они сейчас уступали ночи, чтобы завтра утром снова торжественно взойти на дневной трон, чтобы океанскими волнами дробить скалистый берег.

Несмотря на величественность открывавшейся передо мной картины сражения двух великих начал, дня и ночи, на душе и сердце скребли дикие кошки. Хотелось со всего размаха швырнуть в какого-либо этот чертов бокал с отвратительным пойлом, чтобы увидеть, как исказится от боли лицо придворного, а сам он будет продолжать мне угодливо улыбаться и кланяться. А эту отвратительную сигару, к табаку я обычно не притрагиваюсь, швырнуть на пол и с глубоким злорадством растереть ее в мелкие крошки каблуком сапога, оставив грязное черное пятно на чистом и волшебно белом полу веранды.

Но ничего этого я, разумеется, не делал!

Многие годы своего регентства, после исчезновения Артура и убедительной победы монархии в четырехлетней гражданской войне, научили меня сдерживаться, не проявлять своих истинных чувств на глазах у публики, у людей. В данный момент я совершенно один находился один на этой веранде, но прекрасно сознавал, что ни на одно мгновение не выпадал из поля зрения дворцовой прислуги, своих приближенных и придворных. Эти люди всегда находились поблизости, под рукой, но в данную минуту они оставили меня одного не по тому, что боялись моего общества, а потому что прекрасно знали причины этого моего бешенства, злости и желания никого не видеть.

В комнате, за моей спиной и двери, которой были широко распахнуты, умирал Филипп, мой старый друг и боевой товарищ!

Его жизнь уже ничто не могло спасти!

Пятнадцатилетний парнишка, нанесший Филиппу смертельный удар стилетом в живот, был сыном его лучшего друга. Так получилось, что у Филиппа не было своих сыновей, а этот парень часто к нему приходил, чтобы с ним поговорить и узнать его мнение по тому или иному животрепящему для паренька жизненному вопросу, которых у подростков бывает великое множество в этот период их жизни. Филипп имел трех дочерей, которые до безумия любили отца, но по этим же вопросам они советовались только с матерью. А моему другу, видимо, требовалось общение и с парнем, поэтому, несмотря на свою загруженность работой, он всегда находил время, чтобы принять сына своего друга и выслушать его. Он не раз говорил мне, что очень хотел бы, чтобы и в его семье появился такой бы паренек, но жена в категорической форме отказывалась говорить с Филиппом на эту тему.

Воспользовавшись наивностью и внушаемостью пятнадцатилетнего подростка, неизвестный маг закодировал его на убийство, разумеется, ни словом не предупредив того о последствиях своего поступка. Он также не ему сказал, что стилет отравлен и что человек, получивший ранение этим оружием, обречен на жесточайшие предсмертные муки и страдания. Лезвие стилета было покрыто неизвестной субстанцией, которая постепенно отравляла человеческий организм какой-то субстанцией, не имевшей противоядия.

Филипп, несмотря на то, что вот уже более полутора десятков лет занимал пост директора Службы безопасности Империи, все еще в силу своего характера и воспитания продолжал доверять людям. В определенной мере он доверял даже арестантам, обвиняемым в измене родине, а также людям, проходящим по делам его службы. Он всегда находил время, чтобы встретиться и выслушать этих несчастных, так как очень хотел знать, что эти люди думали, когда совершали государственные преступления или изменяли родине, прежде чем выносить решение об их виновности или не виновности, чтобы в дальнейшем передавать их дела в имперский суд.

Когда ему доложили о том, что планируется его убийство, то Филипп первым же делом связался по разговорнику с отцом подозреваемого, своим лучшим другом, и переговорил с ним, а мальчишку пригласил к себе на собеседование. Разумеется, Филипп мог бы, вернее, должен был бы не приглашать этого паренька к себе "на собеседование", а поручить соответствующим чиновникам своей службы провести служебное расследование. И только после того, как получил бы или узнал бы необходимую информацию, он мог бы, себя обезопасив, встречаться и переговаривать со своим юным протеже.

Но, как часто случается, до конца не отданные отцовские чувства сыграли злую шутку и взяли вверх, заставили Филиппа поверить в то, что этот хороший, по его мнению, разумеется, мальчик не способен на убийство какого-либо человека. Их встреча и беседа проходили в атмосфере дружбы и чистосердечного признания со стороны подростка. Он рассказал обо всем, что знал, а именно о встрече с неизвестным человеком, который произвел на него приятное впечатление. Правда, парень так и не смог вспомнить и рассказать, откуда и почему вдруг возникла такая симпатия к совершенно неизвестному человеку, с которым он ранее ни разу не встречался. Он также не мог вспомнить, о чем они беседовали во время множества кратковременных встреч, которые продолжались не более пятнадцати минут и каждый раз происходили в новых местах. Парень не мог вспомнить и того, кто же именно из его друзей познакомил его с этим таким симпатичным незнакомцем.

Любому начинающему магу сразу же стало бы понятно, что во многих местах память этого подростка заблокирована, и его нужно остерегаться до тех пор, пока блокировка не будет снята. Филипп же не был сильным магом, он обладал определенными познаниями в искусстве магии, поэтому понадеялся на свои силы и попытался самостоятельно взломать эту блокаду. К глубокому нашему сожалению, эта его благородная попытка ни к чему не привела.

Именно в этот момент поведение подростка коренным образом изменилось, неизвестно откуда в его руках появился стилет, а глаза сузились и прищурились, как у охотника, высматривающего свою жертву. Отец попытался остановить и встать на пути сына, но тот ужом проскользнул мимо отца. В этот момент Филипп находился спиной к отцу и сыну-убийце, но по отражению в боковом зеркале он заметил, как парень стремительно обошел отца и сближается с ним с его спины. Не раздумывая, Филипп нажал тревожную кнопку на своем письменном столе, а сам попытался нырком в сторону уйти с дороги убийцы. В этот момент маленький звереныш и нанес подлый удар стилетом из-за спины Филиппа в его живот.

Отец этого звереныша не выдержал самого зрелища убийства, в тот момент, когда отравленный стилет его сына на половину лезвия вошел в живот Филиппу, он скончался от разрыва сердца.

Охрана Филиппа, ворвавшаяся в кабинет, в секунду скрутила подростка, который к тому времени не сопротивлялся и который успел снова превратился в наивного пятнадцатилетнего паренька. Парень стоял на дрожащих ногах и с глубоким недоумением в глазах рассматривал свои руки, которые были в крови. Он также недоуменно смотрел на тело своего отца, безжизненно распростертое перед ним на полу.