Мой любимый шут (СИ)

Анна Семироль

МОЙ ЛЮБИМЫЙ ШУТ

Мама глядела с укором.

— Рита, ну когда это закончится? Тебе самой не надоела это затянувшаяся комедия?

— Я не шучу, — в сотый раз попыталась быть убедительной я.

Снова не помогло. Мама пожала плечами и вернулась к поливке цветов, а я нахлобучила ненавистный парик, мигом став похожей на овцу из детского спектакля, подхватила со стола пакет с залатанными джинсами, бочком, преодолевая пружинящее сопротивление обручей пышной юбки, протиснулась в дверь и постучала каблучками на выход.

— Ма-ам, закрой за мной! — крикнула я и зацокала вниз по лестнице.

— У всех дочери как дочери, — жалобно сказала мама мне вслед, — о принце мечтают, одна моя…

Щелчок замка откусил конец фразы. Бедная мамочка. Я очень плохая дочь. Нет, я не запойная пьяница, не курю анаши и не целуюсь с подружками. Я почти не ругаюсь. Я учусь в универе. Я даже самостоятельно устроилась на работу во дворец. Эх, всё гораздо хуже. Дело даже не в моей любви к панк-року, короткой стрижке и мечте о мотоцикле. К этому ты давно привыкла, мамочка. Тебя беспокоит другое: твоя единственная дочь мечтает выйти замуж за…

— Эй, поосторожнее! — гневно завопила я в спину стремительно удаляющегося странствующего рыцаря на пегой лошадке. Совсем эти бродяги распоясались! Правила дорожного движения для кого писаны?

Дурак. А я чуть не измазалась. Во был бы финт: королевская белошвейка по уши в грязи! И ещё раз: дурак. Чтоб тебе ни одного негодяя за месяц не попалось!

Часы на Здании Совета высвечивали без десяти восемь, и я заторопилась. Почти бегом добралась до ворот королевской резиденции, предъявила на входе паспорт усатому стражнику. На самом деле безусому: стражника звали Лео, по выходным мы вместе тусили в местном рок-клубе. Лео усы полагались по долгу службы. Я бы точно не выдержала: каждый божий день с утра сажать себе под нос завитые усищи на вонючем клею. Бедный Лео!.. Проехали. Точнее, прошли. Пропрыгала к служебному входу по мощёной дорожке, стараясь не угодить тонким каблучком в щель между камнями и на бегу раскланиваясь со знакомыми сослуживцами. Три ступеньки, массивная медная ручка внушающей трепет мощной двери… Ура! Я не опоздала!

В галереях дворца царило обычное утреннее оживление. Народ спешил по рабочим местам, сменялась стража, мелодично хихикали фрейлины (одни — потому что фрейлинам полагалось глупо хихикать, другие — оттого что просто были хорошенькими дурочками), на бегу лупцевали друг друга половниками разномастные толстощёкие поварята, шуршали перечитываемыми на ходу бумагами королевские статисты, бухгалтера, летописцы. На одном из поворотов меня чуть не сбила с ног знакомая прачка Лилия, на другом — поймал и принялся щекотать какой-то лакей. От неожиданности я едва не забыла об этикете, и вместо визга чуть не выдала непристойное трёхэтажное ругательство. Не совру, сказав, что вздохнула с облегчением, переступив порог своей рабочей комнаты. Подружки-сотрудницы Василина, Алиса, Симона и Лола уже сидели на своих местах и как обычно, вели бестолковый трёп. Трёп прервался для обмена приветствиями и спустя секунды возобновился. Я прислушалась: снова перемывали кости принцу Мартину.

— Ой, девоньки, я помру: он, когда зевает, так на миленького зверька похож! — тарахтела Лола, в избытке чувств закатывая глаза.

«Ага, похож. На выхухоля», — злорадно подумала я.

— Чудо! Диво как хорош! — заахала Симона, хлопая длинными ресницами, — Я так хочу, чтобы меня перевели во фрейлины! Так я смогу видеть его каждый день!

Она восторженно заломила руки и зажмурилась. Позёрка дешёвая… Тему подхватили Алиса и Василина:

— Я бы не смогла работать фрейлиной, — плаксиво протянула тощая томная Алиса, — Я бы каждый раз при виде Марта падала в обморок…

— А он бы заботливо и нежно приводил тебя в чувства, — мечтательно предположила Василина.

— И она бы опять вырубалась от волнения. Замкнутый круг, — вмешалась я, — Девочки, где план работы на сегодня?

Девки скисли и надулись. Лола с презрительным фырканьем протянула мне бумажный листок. Так, посмотрим: наволочка с вышивкой гладью (вычеркнуто), комплект батистовых носовых платков с королевским вензелем (вычеркнуто), ночная сорочка для Её Величества (тоже вычеркнуто), две пары кружевных манжет для принца (естественно, вычеркнуто). Остаётся рубашка для шута. Рубашка для Шута?!

Не веря своим глазам, раз десять перечитала эту несчастную строчку. Неподвластное разуму и оттого подверженное наивности глупое сердце затрепыхалось пойманной рыбой, уголки рта самопроизвольно поехали к ушам, растягивая губы в дурацкой улыбке. Я ощутила себя болезненно-счастливой.

— А у Ритки руки трясутся, — заметила Василина, — Такими руками только работу портить.

— Пусть портит! У неё из жалования вычтут, — влезла противная Алиса, — За университет платить будет нечем…

Волна счастья схлынула. Во мне зашевелилось раздражение.

— Сударыня, не соблаговолите ли Вы свернуть свой длинный язычок в рулон и засунуть его себе в задницу? — ледяным тоном спросила я.

Алиса взвизгнула, как сверло и бросилась на меня, и если бы её не схватили остальные, мы бы подрались. А что? Это я умею. Ну, раз нет, так и не надо… Я гордо удалилась в свой рабочий угол, а девки принялись утешать хлюпающую носом подружку:

— Душенька, успокойся! Ну, нашла с кем связываться! Ты же у нас умница-мастерица, а не эта криворукая курица… Оставь, Алисочка! Не плачь. Давай, садись за работу. Вышей манжеты для нашего прекрасного принца… Он увидит, порадуется, тебя похвалит… А этой гадине Ритке мы ничего не дадим для принца шить!

Я представила себе, как принц Мартин возит Алискиными манжетами в тарелке с мясом, потом вытирает с губ жирный соус… Стало смешно. А потом — жалко. И как мои бестолковые соратницы до сих пор не поймут, что принцу, королеве и всему Двору плевать на нашу работу? Мы для них всего лишь челядь. Грязь под ногтями. И не стоит обольщаться званием королевской белошвейки. Вряд ли Его Высочество принц Мартин задумывается о тех, кто шьёт те трусы, которыми он ежедневно обтягивает свой холёный зад…

Забавно. Для кого-то зад принца — фетиш. А на самом деле — обычная попа. Потому что наш принц — самый обычный человек. Только высокопоставленный. Или высокопосаженный? Обычный, обычный. Как и вдовствующая королева-регентша, пребывающая в состоянии хронической беременности от целого сонма своих любовников. Любовники — тоже люди из плоти и крови, каждый со своими слабостями, привычками, закидонами. Просто слава и власть делают человека сексуальнее в глазах других. А раз сексуальный — обожать! Вот принцип подавляющего большинства. Я к этому большинству не отношусь.

— У кого образцы тканей? — спросила я, вспомнив, что на работе принято заниматься делом, а не мечтать.

Естественно, серпентарий мой вопрос проигнорировал. Спасибо, сударыни, вы очень и очень любезны… без вас обойдусь. Я поднялась с креслица (неудобного, плетёного, хоть и очень миленького на вид), поправила чуть перекосившийся корсет и принялась за детальный осмотр комнаты. Так… на столе раскроя нет, на стеллажах с бижутерией нет, около швейных машинок тоже нет, у девчат на столах тоже не видно… ага, вот вы где, мои дорогие: лежат себе тихонечко на подоконнике.

Обожаю перебирать лоскутки материи. Я кинестет, для меня осязание — главенствующее в восприятии окружающей действительности. Прикосновение к различным лоскуткам рождает целый вихрь ассоциаций.

Батист — морозное утро, сахарный хруст снега под ботинками ранних прохожих…

Атлас — запах книжной пыли, молчаливые ряды старинных фолиантов в университетской библиотеке. Грызу карандаш над конспектами…

Хлопок — прийти вечером домой и со счастливым вздохом уткнуться носом в мамино плечо…

Плюш — толстые пушистые щенки на королевской псарне. «Хочешь, выбери себе любого.» — «Нет, ну что ты… Это королевские.» — «А я дарю их всех тебе. Королевских.» — «Смешной…»