Мертвая жизнь (СИ)

Мёртвая жизнь*

^{_{*автор зомби-частушек — Punch}}

Первым, что почувствовал Джек, стал холод. И сырость. Одежда липла к спине, как будто Джек лежал в луже. Еще на виске что-то ссохлось и стянуло кожу, да правый глаз не открывался. Вот так, открыв только левый, Джек и сел.

Канализация.

Рядом, в шаге от Джека — качалась темная вода. Плеск, преследовавший его в забытье, гулко отдавался в стенах подземелья. Джек нащупал в кармане куртки фонарик и спустя полминуты (пальцы не слушались) выхватил из темноты нечто темное, похожее на большой мешок.

— О, — сначала из мешка показалась рука, а потом некто стянул с головы капюшон просторного дождевика.

Показалась лысая голова с сильно оттопыренными ушами. Второй подбородок, бледный и пухлый, делал незнакомца похожим на жабу.

— О, — повторил он. — Ожил... — рот растянулся в улыбке, и Джек медленно, неуверенно улыбнулся в ответ.

Это явно развеселило Жабу.

— Ну, — улыбаясь шире, он пододвинулся ближе, быстро перебирая руками по полу. — Ну, рассказывай, как дошел до такого.

— До какого? — речь давалась труднее, чем даже движения.

Джек неуклюже стянул ботинки и стал растирать затекшие лодыжки, положив фонарик рядом. Жаба с интересом уставился на это, и Джек остановился — только сейчас до него дошло, что у Жабы нет ног. Тот, не переставая улыбаться, поддернул край дождевика, показывая культи, заканчивающиеся у колен. Штанины на них были завязаны узлами.

— Ну ничего-о, — протянул Жаба. — Вспомнить — оно тру-у-удно. Эт я как свою ногу увидал, так ра-а-азом все припомнил... А ты, может, на башку свою глянешь?

— Зеркала нет, — Джек ощупал висок. Отковырял корку и растер пальцами. — Кровь, — сказал он. — Быстро спекается, стягивает кожу. Надо бы промыть рану, иначе заражение...

Почему Жаба вдруг закряхтел, хлопая себя ладонью по бедру, Джек понял, только когда провел ладонью по голове и обнаружил дыру, в которую пролез бы мизинец. Точнее, две дыры — одну на правом виске, другую, побольше, на левом. Джек протер правый глаз от крови и, наконец, смог его открыть.

— Ну, — Жаба весело подмигнул, — понял, о чем я?

— Зомби, — отрешенно пробормотал Джек. — Ни боли, ни усталости, ни чувств.

— Странно говоришь, эдак... странно, — Жаба поежился, плотнее закутываясь в дождевик. — Но, в целом, оно и верно. Хотя... — он покачал головой. — Иной раз как сядешь — и тоскли-и-иво... А ты говоришь «ни чувств». Ну, это сам поймешь, когда случится.

— Это просто память, — быстро сказал Джек. — Это невозможно.

— Может, и память, — не стал спорить Жаба. — Но случается... А скоро еще и жрать захочется. Надеюсь, до того нас уж найдут, — заметив непонимающий взгляд Джека, он пояснил: — Наши постоянно с места на место переходят, от охотников прячутся, так что топать на прежнюю стоянку — дело бессмысленное... Патруль бродит, они карту знают. Знают, куда перейти должны, они места и говорят. Или сами отводят, если по канализации шарахаться больше неохота.

— А что со мной случилось?

— Да кто ж знает, кроме тебя? Я-то тебя уже лежачим нашел, сам потерялся после вылазки, куда топать — понятия не имею...

— Жа... То есть...

— Жак я, — сказал Жаба. — Жак-Персиваль. Знакомы, что ли?

— Нет... Нет, вряд ли.

— Ну и вот. Дай, думаю, подожду рядом, тащить тебя мне не с... не с ноги, видишь ли, — довольный шуткой, Жак рассмеялся. — А сам ведь знаю, что по первости тяжело — ничего не знаешь, ничего не помнишь... Вот и решил — подожду, поболтаю с тобой, до наших вместе доберемся.

— Спасибо, — Джек подтянул колени к подбородку, потом осторожно встал.

— Как звать-то тебя? Я представился... Ха, слышь, я представился, а ты преставился, понятно, да?

— Ага. Смешно. Я Джек.

— Хорошее имя, — оценил Жак. — Простое, вспомнить легко. Я-то свое только по водительским правам узнал — и то когда в зеркало глянул и с фоткой сравнил.

Джеку отчего-то казалось, что свое имя он помнит вовсе не потому, что оно простое... Его очень часто звали. Кричали. Часто обращались по имени — и голоса сливались в голове в одну какофонию, где на разные лады только это «Джек!». И еще: «Джек, стой!», «Джек, сюда!»... «Джек, патроны!» и «Стреляй, Джек!».

Быстро, пока воспоминание не ушло, Джек стащил куртку и вывернул карманы. Револьвер нашелся во внутреннем, скрытом. Не основное оружие, а так, на всякий случай, но, разумеется, с полным барабаном.

— А ты не так прост! — поднял брови Жаба.

— Так... где же... еще...

Джек нетерпеливо разорвал по шву подкладку куртки и достал короткий нож.

— Вот, — удовлетворенно произнес Джек. — Так уже лучше.

— Откуда ты такой, а?

— Сам хочу узнать... И кто я, и кто меня убил, например.

— Дебил какой-нибудь, там уродов же не счесть, — охотно просветил Жак. — Может, не понравился кому — вот тебя и кокнули. Глупо кокнули, башку не разнесли, тело не сожгли, а сейчас же как — если не сожгут, там уж сто процентов снова встанешь. Словом, сами идиоты, а потом еще охотнички орут, откуда вас, то есть нас, такое количество...

— Ты что, жалеешь, что тебя не сожгли?

— Х-хех. Х-хы, не, не жалею. Вот думаю... Думаю, что там у меня было? Да кто его знает. А здесь хотя бы — свои.

Джек, сам того не осознавая, ходил туда-сюда, в одной руке держа нож, а второй сжимая лоб.

— А сейчас что делать? — спросил он.

— Да ты не трепыха-а-айся, — махнул рукой Жак. — Доберемся к своим, а там дел будет невпроворот — жратву найти да к охотничкам не попастся. Самое сложное и будет.

— А может, наверх? Жратву поищем.

— Дурак ты все-таки. Хоть и с ружьем. День сейчас — охотнички даже тебя, с ногами и руками, от живого на раз-два отличат. Не-е, пойдем к нашим.

— К нашим так к нашим... Пойдем...

— А вона... — Жак подался вперед, упершись руками в пол и вглядываясь куда-то в дальний изгиб тоннеля. — Отсвет, или мне кажется?

— Вдруг, охотники?

— Сюда не суются — им стра-а-ашненько, а мы за жратвой все равно наверх полезем...

Жак жил здесь давно — и его очень смешило это «жил». Что там было с ним в настоящей жизни, он толком не помнил. Из паспорта знал, что семьи у него нет, этого и хватило... Он сам рассказал, когда вместе с Джеком поджидал патрульного — это оказался и вправду патрульный. На полпути он остановился и вскинул ружье.

— Придурок! — крикнул Жаба. — Охотнички — не су-ют-ся!

— Сами придурки, — отозвался патрульный. — Докажи!

— Козлина, — пробормотал Жак, расстегивая кнопки на дождевике. — Ног тебе моих не хватает? Во, видно? Джек, подсвети фонариком!

Осветилась дыра сантиметров десять в диаметре — спекшаяся кровь и торчащие осколки костей.

— Хе-хе, Жак, ты что ль? — щурясь, патрульный приблизился. — А это кто с тобой?

— Новенький. Пулю в голову отхватил.

— Я Джек. Вот... мозг прошило навылет... Сначала считалось, будто бы мозг отвечает за действия оживших мертвецов, нет мозга — нет движения, как-то так... Но откуда я это знаю?

— Ученым был? — предположил патрульный. — Или врачом?

— Врачом, наверное, — сказал Жак. — Он дырку от пули промывать собирался, слышь? Чтоб заражения крови не было, хе-х... Ну так как, отведешь?

Патрульный, представившись Натаниэлем, махнул рукой и отвернулся.

— Точно, — бормотал Джек, шагая вслед за ним. Жаба передвигался то на локтях, ползком, то ловко перебирая руками. — Точно, врач... Помню. Слишком много про зомби помню. Про вирус... Сначала считалось — надо голову снести, тогда мертвяк и во второй раз подохнет. Только вот... разбивали, отрубали, отрывали, а тела и головы продолжали жить. До сих пор ведь... Помню одного...

Если б Джек дышал, воздуха ему б не хватило, настолько яркой была возникшая перед глазами картинка: вот подбородок, губы, нос, глаза... глаз — и сколотые края. На ум пришло — «как разбитая чашка». Чашка с густым супом, стекающим с неровных краев.